Николай Шебуев - Берта Берс. В сетях шпионажа
На прошлой неделе, например, он в пятницу выиграл 27 тысяч (довольствуясь малыми выигрышами, он не отказывается и от больших), и они ходили к ювелиру, вот эти две бриллиантовых серьги стоят двенадцать тысяч.
Фридрих балует жену и детей, потому что любит и гордится ими.
Марья Николаевна сладко улыбнулась и позевнула.
— Конечно, скучно ждать и быть одной… Но ко всему привыкаешь. Кроме измены. Вот если бы муж изменил, — этого бы я не перенесла.
А то ведь она знает, где он проводит все ночи. Стоит только позвонить в клуб, и его вызовут.
— Почему в клуб не пускают дам!.. И я бы могла иногда там поужинать… Впрочем, и это к лучшему… Если бы пускали дам, сердце мое не было бы так спокойно, как теперь…
Марья Николаевна взяла газету, за день не успела даже телеграммы пробежать.
Вдруг резкий звонок.
— Телеграмма?… — мелькнуло в голове. — Кто же может так поздно…
Марья Николаевна суеверным страхом боялась ночных телеграмм, и сердце сжалось недобрым предчувствием.
— Барыня, — таинственно доложил лакей Карл, — вас просят в переднюю по важному делу.
IV. КОШМАРНЫЙ ВИЗИТ
Запахивая ночной полукапотик, подкалывая наскоро распущенные было для ночной прически волосы, торопливо пошла в зал.
— Проси!
Вошла дама под вуалью.
— Мы одни? — по-немецки спросила незнакомка.
— Что вам угодно и с кем я имею честь разговаривать? — по-русски отчеканила Марья Николаевна.
— Ну нечего, фрау Гроссмихель, терять время на разговоры. Если хотите спасти мужа, немедленно отоприте несгораемый шкаф, достаньте красный сафьяновый портфельчик в правом углу третьей потайной стенки и передайте мне…
В тоне незнакомки звучали неотразимо властные нотки.
Ее выговор немецких слов показался Марье Николаевне ужасно знакомым.
— Неужели?! — Нет, не может этого быть… Неужели это она?..
— Фрау Гроссмихель, не теряйте ни секунды!..
— Ну, да это она!
Марья Николаевна резким движением сорвала с незнакомки вуаль.
— Берта!..
— Я…
— Как вы смели!..
— Сейчас не время сводить личные счеты… Если Фридрих вам так же дорог, как мне, вы должны…
— Вы забываетесь, Берта!.. Вы забываете, с кем вы имеете дело…
— Я — такая же жена Фридриха, как вы…
— Мерзавка! Вон!.. Или мои люди вышвырнут тебя… Карл!..
— Карл не придет сюда! Он знает, как серьезно дело… Вот ключ от железного шкафа…
— Вон!.. Я сама вытолкаю тебя…
Марья Николаевна еще никогда не была такой истерично грубой.
— Если вы немедленно не раскроете шкафа, я сама сделаю это!
— Только посмей, я вцеплюсь в тебя зубами!.. Карл! Карл!..
— Я сама крикну Карла, чтобы он связал вам руки и заткнул рот!..
— Заговор!.. Грабители!..
— Несчастная, понимаешь ли ты, что твой муж арестован и, если у него в квартире найдут этот красный портфель, будет повешен…
— Как повешен? — задрожала Марья Николаевна.
— Как… шпион… — отчеканила девушка, сбрасывая шубку и оставшись в ослепительном оранжевом бальном туалете, сверкающем от драгоценных украшений.
— Фрейлейн Берта! — словно не веря глазам, повторила не своим голосом Марья Николаевна.
— Фрау Гроссмихель… Да, Марья Николаевна, сегодня для вас ночь больших открытий: да, это я, бывшая гувернантка ваших детей, подруга жизни вашего мужа… Мужайтесь, нам предстоит спасать Фридриха от петли…
Девушка сделала решительный шаг к кабинету.
Марья Николаевна как загипнотизированная пошла за ней.
Берта подошла к шкафу и привычным движением, зная твердо тайну секретных замков этой сложной немецкой несгораемой кассы, открыла дверцы, выдвинула потайные стенки…
— Не смейте! — хотела крикнуть Марья Николаевна, но голос не слушался.
— Карл! — властно крикнула Берта.
Карл, который не появлялся на отчаянные зовы барыни, на зов Берты словно из-под земли выскочил.
— Возьми этот портфель. Черным ходом так, чтобы тебя никто не видел, выйдешь и пешком, — слышишь ли, не на извозчике — извозчик здесь переодетый сыщик, — не торопясь, отнеси портфель на квартиру Берга… Я поеду в моем автомобиле… Он ждет у подъезда… А в нем… в нем, вероятно, уже ждут меня жандармы… Меня арестуют, обыщут… Но портфеля не найдут…
V. ТАЙНА НЕМЕЦКОГО КЛУБА
Оставшись одна, Марья Николаевна беспомощно упала в кресло и мучительно зарыдала.
Она еще не отдавала себе отчета в случившемся, лишь мало-помалу в сознание стали проникать одна за другой страшные мысли.
Почему Карл, всегда такой раболепно-почтительный, вдруг сегодня так нагло, вызывающе держался, лишь только появилась эта девица?
Откуда вдруг вынырнула эта с позором изгнанная из этого дома немка?
Разве не сам Фридрих настаивал, чтобы ее убрали?
Почему она так властно держится и так богато одета?
Как смеет она лгать на Фридриха, будто он в связи с ней?..
Фридриху некогда заниматься такими глупостями: днем он всегда дома, а ночью — в клубе.
Страсть к картам — единственная страсть, которая доступна Фридриху.
А что за наглость подозревать Фридриха в шпионстве!..
Уж более русского человека встретить трудно!
Он даже обещал подать прошение о переходе в русское подданство, да война помешала, не принимают теперь таких прошений… Но что это за сафьяновый портфель? Страх сжал сердце, и она бросилась к телефону.
— Барышня… пожалуйста… немецкий клуб… Мерси!.. Швейцар?.. Вызовите господина Гроссмихеля… Не приходил?.. Сегодня не был?.. Как не был?… Разве он не каждую ночь в клубе?.. Что вы говорите глупости… Я его жена, и мне он необходим…
Ноги подкосились…
Она услышала страшную истину: Фридрих и вчера и третьего дня не был в клубе.
А ей он соврал, что выиграл вчера три тысячи у Иловайского…
— А господин Иловайский здесь?
Ей ничего не ответили, должно быть, разъединили.
VI. ЕЩЕ ВИЗИТ
Резкий звонок заставил ее вздрогнуть.
Звонили сразу и с парадного хода, и с черной лестницы.
Отпереть некому.
Карла нет, а Мариша спит как убитая.
В кухне — топот шагов и мужские, незнакомые голоса.
Повар отпер. Вошли дворники и какие-то неизвестные.
Один из дворников через коридор прошел в переднюю и отпер парадную дверь.
— Полиция!.. Значит, Берта права. В самом деле, обыск!..
С Марьей Николаевной сделался обморок. Обморок и истерика не остановили обыска, который утонченно вежливым, даже нежным жандармским офицером был произведен самым тщательным образом.
— Сударыня, не откажите в любезности открыть этот стальной шкаф.
Марья Николаевна, как во сне, исполнила просьбу, раскрыла все, выдвинула все самые сокровенные ящики.
— Как и следовало ожидать, — с очаровательной улыбкой сказал жандарм, — обыск не дал никакого результата… Я попросил бы вас только сказать мне, чей это почерк?
Офицер вынул из портфеля конверт с выведенным по-детски крупно адресом.
У Марьи Николаевны отлегло от сердца.
— Это письмо моего восьмилетнего сына Воли. Муж должен был вчера отправить его в Берлин к бабушке…
— Скажите, не под диктовку ли отца писал мальчик…
— Да… это диктант… Бабушка интересуется успехами мальчика в немецком языке, и муж часто посылает ей образчики его диктовки.
— А где муж?
— Сударыня, я надеюсь, что он завтра же будет отпущен…
— Он арестован!..
— Ну, разве это так уже страшно…
— Но за что же!.. За что!.. Ведь я — его жена, урожденная Мордванова, старинная русская фамилия… Мои деды проливали кровь и мой брат на войне… Разве я вышла бы замуж? если бы не знала, как любит Россию Фридрих!.. Разве его жизнь не вся у меня на глазах… Разве я не могу дать голову на отсечение, что никакой политикой он не интересуется… Он знает только карты, — это его страсть, его жизнь…
Горячо прокричала и оборвалась.
VII. БАБУШКА ИЗ БЕРЛИНА
Когда, наконец, непрошеные странные визитеры ушли, Марья Николаевна упала на постель и истерично зарыдала.
— Как! К этому делу припутывают не только мужа, но даже и Волю, моего чистого милого мальчика, за воспитанием и образованием которого Фридрих так ревниво следит… Почему диктант Воли ей не отдали и сказали, что он «приобщен к делу»…
Два-три раза в неделю муж сам занимается диктантом с мальчиком и продиктованное отсылает к бабушке…
Бабушка не нарадуется на успехи внука и всегда благодарит в письмах из Берлина и часто посылает ему игрушки и конфекты.
Муж уверяет, что она миллионерша и после смерти намерена внуку оставить свое состояние…
Марья Николаевна прекрасно знает, каков характер этих диктантов.
