Поль Кенни - Коплан возвращается издалека
— Все верно, — сообщил он. — Детина в плаще не отлипал от Кониатиса, и в слежке он большой мастер. Но толку от беготни не было никакого, так как Кониатис ни с кем не встречался. Прошелся, и все.
Ну и дела! — отозвался Коплан. Он завел мотор и отъехал от тротуара.
— Вас не беспокоит то обстоятельство, что Кониатисом интересуемся не мы одни?
— Еще как беспокоит! — ответил Коплан.
— Почему?
— А потому, что в свете этого задача Моник Фаллэн меняется принципиальным образом. Легкое задание, которое шеф представлял себе как тренировочную пробежку, вполне может обернуться очень скверной историей.
— Все, что я могу сказать. — молвил Фондан. — так это то, что человек в плаще — подлинный профессионал.
Глава XI
Минуло три дня. Старик вызвал Коплана, чтобы сообщить ему, что субъекты, сфотографированные Фонданом в Риме, опознаны. Демонстрируя карточки, недавно заполненные в архиве, он пояснил:
— Высокий блондин зовется Вернером Мюкером. 32 года, торговый атташе ФРГ в Риме. Дипломат новой выучки, известен приверженностью европейскому единству. В Бонне его считают технократом с блестящим будущим… Второй немец, мощный лысый толстяк, — гораздо более важная фигура. Его зовут Хайнц фон Леммер, 64 года, гамбургский банкир. И не просто банкир, а президент ДБВ.
— Что это за ДБВ?
— Ассоциация крупных немецких банков. Иными словами, этот человек — в каком-то роде живое воплощение мощи Западной Германии. Вы, надеюсь, знаете, что это означает?
— Черт возьми! Ну и приятели у Кониатиса! Теперь ясно, почему он заискивал перед этой горой золота!
— Но при всем том, — продолжал Старик, — опознание этих двоих ни к чему нас не приводит. Мы так ничего и не узнали о загадочных махинациях, проводимых Кониатисом. Наоборот, их таинственность только усугубилась. С тех пор, как мы занялись этим делом, мы установили шесть имен: четырех немцев из ФРГ, одного из ГДР, одного югослава. С другой стороны, визит Кониатиса в римское отделение Федеративного бюро промышленности Югославии как будто подтверждает, что Югославии принадлежит какая-то роль в его операциях… Лично я никак не возьму в толк, что можно из всего этого извлечь.
— Нам определенно недостает ключевого звена, — согласился Франсис, погруженный в раздумья. — Возможно, его добудет для нас Моник.
Да, поговорим теперь о ней. История со слежкой настораживает, не отрицаю. Но не пойму, с чего это вы пытаетесь драматизировать ситуацию. В конце концов тот ловкач, что увязался за Кониатисом в Риме, может быть, всего-навсего агент боннской службы безопасности. Такая значительная фигура, как Хайнц фон Леммер, вполне может возить ангелов-хранителей в своем багаже.
— Гипотеза, не лишенная оснований, — признал Коплан без чрезмерного энтузиазма.
— Вы не слишком в этом уверены.
— Хотелось бы просто отметить, что вы избрали наиболее оптимистический из всех возможных вариантов.
— Что же не дает вам покоя? — прикрикнул Старик.
— Мой принцип смотреть проблеме прямо в лицо, — отрезал Коплан. — Мы уверены, что Кониатис проворачивает не совсем законные делишки, да еще втихую. При этом нам известно, что здесь замешаны колоссальные суммы. Так вот, за свою карьеру я успел подметить, что сочетание двух л их компонентов неизбежно приводит к возникновению не менее гремучей смеси, чем динамит.
— Ну и что из того?
— Ничего, коротко отозвался Коплан. Я не несу ответственности за решения Службы.
— Уж больно торжественно вы заговорили, проворчал Старик. — К чему вы клоните?
— Ни к чему. Но на вашем месте я немедля изъял бы Моник Фаллэн из обращения. С учетом того, что мы узнали за последние две недели, дело Кониатиса перестает походить на безделку, какой оно было в начале. И уж если начистоту, то я считаю, что оно вырастает до размеров, когда его нельзя больше доверять пигалице, которая только начала шестимесячный испытательный срок.
Старик воздел руки к небу:
Какая заботливость, дружище Коплан! Вы воистину неподражаемы в роли опекуна!
— Ладно. Я ничего не говорил.
— Говорили, и притом глупости! — поднажал Старик. — Делом Кониатиса интересуется министр, и мне недостает какой-то мелочи, чтобы в нем разобраться. Моя пешка разгуливает по шахматной доске совершенно свободно, так не станете же вы воображать, что я отведу ее назад и начну партию сначала?
— Я ничего не говорил! — уперся Коплан. — И готов повторить, что не несу ответственности за решение Службы.
Выражение лица Старика изменилось. Теперь оно выглядело обиженным. Его задели и вывели из себя даже не речи Коплана, а его упрямая, граничащая с враждебностью гримаса.
— Если я правильно понял, Коплан, вы желаете выйти сухим из воды? Намекаете на мою ответственность? А я могу напомнить вам о вашей. Если вы считаете, что мадемуазель Фаллэн выполняет задание, сопряженное с опасностями, то примите меры! Я никогда не требовал, чтобы она работала на свой страх и риск.
Коплан пожал плечами. Его дурное расположение улетучилось.
— Две недели назад, — заговорил он, — вы поручили моим заботам эту юную особу, уточнив, что она для вас кое-что да значит. Я впервые выступил в качестве крестного и попытался оправдать ваше доверие. К сегодняшнему дню у меня сложилось ощущение, что ситуация изменилась, а моя подопечная еще не готова во всеоружии встретить испытания, которые я предвижу. Разве не естественно, что своими сомнениями я делюсь с вами? Заметьте, я пекусь не только о собственной безопасности. Я думаю и о Службе. Моник, учитывая отсутствие опыта, может, не желая того и даже не подозревая об этом, причинить нам немалый ущерб.
— Вы полагаете, что я не разделяю ваши чувства? удрученно проскрипел Старик. — Но требования Службы — прежде всего. Я готов оказать вам любую помощь. Можете привлечь Фондана, Леге, Сюзи Лорелли и даже других сотрудников, если сочтете нужным. Но дело Кониатиса должно раскручиваться своим чередом, а малышка Фаллэн — продолжать начатое. В случае надобности, если…
Дребезжание телефона прервало его на полуслове. Он ткнул в кнопку и наклонился к аппарату.
— Слушаю.
— С улицы Рейнуар сообщают, что ДИ 36 прибыла. Она вышла из такси одна.
— Спасибо, — сказал Старик и отключил связь. Подняв глаза на Коплана, он произнес:
— Вы слышали, Моник вернулась.
Коплан поднялся.
— Поеду за новостями. В три часа вернусь с докладом.
Коплан застал Моник сияющей. Как бы невзначай, она вновь встретила его в трусиках и в лифчике.
— Надеюсь, мой вид вас не смущает? — осведомилась она. — Возвращаясь домой, я испытываю одно желание — остаться без всего.
Она подошла за традиционным поцелуем, который, по всей видимости, значил для нее немало.
— Вы не слишком-то милосердны, — упрекнул ее Франсис— Сами же говорили, что я могу смутиться.
— О, вы выше этого, разве не так? — нагло заявила она.
— Прошу вас, оденьтесь! — сухо приказал он. — Нам нужно поработать, сейчас не время меня волновать.
— Я вас волную? Лжец! Я для вас всего лишь порядковый номер.
Она тряхнула белокурыми локонами и вызывающе изогнулась. В этой позе ее молодое тело, лишь слегка задрапированное черными трусиками и узким бюстгалтером, выглядело еще более соблазнительным.
Коплан, уже выведенный из равновесия стычкой со Стариком, сжал кулаки. В ту же секунду он почувствовал, что не может себя сдержать. Шагнув к Моник, он поднял ее в воздух и понес к дивану. Там он в бешенстве сорвал с нее оба эфемерных предмета туалета, заглушил ее крик решительным поцелуем и принялся одаривать ее ласками, более походившими на истязание.
Чуть позже они растянулись на диване, тяжело дыша. Моник прервала грозившее затянуться до бесконечности молчание, прошептав:
— Ты не представляешь, как я ждала этой минуты…
— Во всяком случае, я скажу пару ласковых слов психоаналитикам из Учебного центра. Припомню я им их враки насчет фригидности.
— Ты не разочарован?
Он намотал ее волосы себе на ладонь и произнес с грубоватой нежностью:
— Я похож на разочарованного мужчину? Ты отъявленная потаскушка! Кониатису можно позавидовать.
Теперь настала ее очередь обнять его.
— Ты так ничего и не понял? — шепнула она. — Я терплю Кониатиса только потому, что влюблена в тебя. И счастлива я благодаря тебе.
Вновь воцарилась тишина. Наконец Франсис высвободился, встал и привел в порядок одежду.
— Оденься, — велел он. — У нас хватает нерешенных проблем.
Через четверть часа она была готова: черные брюки и светло-голубой свитер со стоячим ворогом. Она улыбалась, и ее синие глаза источали теплое, умиротворяющее сияние. Не произнося ни слова, она поставила на поднос бутылку виски и две рюмки. Потом она закурила, опустилась в кресло и подобрала ноги.
