Петер Випп - Совершенно секретно
На широкой просеке Рокк остановил машину и приказал выйти своим молчаливым помощникам.
— А вы, доктор, езжайте дальше. Вы же знаете приговор… — Полковник высунулся в окно, крикнул парням: — Здесь будете ждать! Через десять минут мы вернёмся.
Доктор сел за руль. Дал газ и тут же включил радио на полную мощность. Диктор американской радиостанции вёл передачу для солдат оккупационной армии.
«Хеллоу, ребята! Выпьем-ка нашего доброго старого виски. Сегодня день получки, ребята. Итс пэй-дэй…»
«Итс пэй-дэй… День расплаты!!!» — пронеслось в голове у Шукка, и он весь сжался в своём углу. Смертельный страх сломил его окончательно. Да разве Рокк будет церемониться с агентом, совершившим предательство? Но, может быть, обойдётся! Ведь он во всём сознался, он полностью во всём сознался! Нет, это вряд ли поможет. Молчаливые деревья вокруг, затянутая туманом безлюдная дорога через лес — вся эта странная местность… Нет, его положение безнадёжно. Это его последние часы. Шукк сжал закованные руки. В горле что-то забулькало.
Полковник Рокк сделал доктору знак.
— Вот сюда, в эту просеку, и погасите фары.
Доктор выключил свет. Подпрыгивая на кочках, машина плыла сквозь серую вату утреннего тумана. А проклятая каркающая мелодия назойливо лезла в уши:
«Итс пэй-дэй, итс пэй-дэй…»
Машина сильно подпрыгнула на толстых корнях какой-то старой сосны, и доктор зло проворчал:
— Темно, как в медвежьем брюхе!
От толчка полковник соскользнул со своего места его рука прикоснулась к бедру Шукка. Это прикосновение пробудило слабую надежду в груди Шукка. В нём, этом случайном движении, было что-то человечное. Шукк повернул к полковнику мёртвенно-бледное лицо.
— Полковник, что вы хотите сделать со мной?
Рокк даже не взглянул на него.
— А вы угадайте! — предложил он, и его голос прозвучал как-то наставительно, даже педантично.
Больше, чем всё, что произошло за последние несколько часов, испугал Шукка этот голос. Да, всё было бесполезно. У него нет ни единого шанса.
— Дайте мне убежать, прошу вас! Я сделаю для вас ещё очень много, я готов ко всему! Дайте мне самую грязную работу! — стонал Шукк.
Доктор злобно покачал головой.
— Шут ап! — крикнул он по-английски. — Закрой свою пасть, скотина!
— Это же просто невозможно, — стонал Шукк. — Это просто какое-то сумасшествие! Доктор, полковник, ведь я уже девять лет с вами… Для вас… Ведь я ещё при Гиммлере работал против красных, у меня есть заслуги!
Рокк процедил сквозь зубы, не отрывая взгляд от окна, не повернув головы:
— Вы передавали наш материал организации Гелена. Пусть решают люди Гелена. А как они решат, ни вы не знаете, ни я.
— Они же меня заставили! — хрипло закричал Шукк. — Я отказывался, я не хотел. И у меня из этого же ничего не вышло! Полковник… в конце концов мы же союзники!
Доктор убрал газ, и машина медленно покатилась по просеке. Шукк всё продолжал кричать, и доктор, повернувшись к нему, спросил:
— Ты что, хочешь довести себя до паралича?
— Дайте мне шанс! — повторял Шукк. — Дайте мне шанс!
— Сейчас мы вам предоставим его, — сказал полковник равнодушно.
Он вышел из машины, обошёл её и, открыв дверь на той стороне, где сидел Шукк, вытащил его из машины. Шукк упал на колени, потом вскочил и бросил озадаченный взгляд на полковника: он почувствовал, что с него сняли наручники. Лица полковника и доктора казались Шукку двумя белыми, лишёнными жизни пятнами. Шукк ничего не понимал. Мысли проносились в каком-то бешеном танце. А машина отъехала в сторону, развернулась и вновь остановилась. Рокк выглянул из окна. Доктор включил приёмник в машине на такую мощность, что дурацкий припев разнёсся на весь лес: «Итс пэй-дэй, итс пэй-дэй!..» Рокк что-то недовольно сказал доктору, и тот выключил приемник.
— Послушайте, Шукк! — вдруг сказал полковник, и голос его прозвучал приглушённо и деловито. — Когда мы сообщили мадам Адельгейд обо всём, что вы нам рассказали, она захотела встретиться здесь с вами. В этом прелестном местечке!
Шукк схватился за голову.
— Боже мой!.. — простонал он.
Доктор тоже высунул свой клюв из машины.
— Молись, Шукк! — сказал он и дважды нажал на сигнал.
Машина полковника рванулась вперёд и вскоре исчезла за деревьями.
За спиной Шукка послышались шаги. Оглянулся: два неряшливо одетых человека, не скрываясь, подходили к нему. В их руках были автоматы, а лица исключали всякую возможность каких бы то ни было переговоров. Шукк ещё не успел их рассмотреть, как короткие автоматные очереди настигли его.
Машина полковника выехала на шоссе, чтобы забрать оставленных там людей. Звук выстрела донёсся и сюда, сухой и короткий треск.
— Аминь! — прокаркал доктор.
Тревога
На часах было пять, когда Коллинз встал из-за своего стола. Хансен захлопнул последнюю папку. Они вдвоём пересмотрели все документы, находившиеся в сейфе, чтобы установить, не стащил ли Шукк чего-нибудь перед своим разоблачением. Но проверка показала, что опасения были напрасны. Коллинз потянулся так, что хрустнули суставы. Отдёрнул штору и открыл форточку. Солнечное ясное утро хлынуло в комнату потоками света. Неожиданно майор вспомнил Франтишка. Результат проверки документов примирил его со всем миром. Коллинз, достал бутылку виски и налил полные бокалы себе и Хансену.
— Пейте, — сказал он. — Вы это заработали… Не хотелось бы вас спрашивать, вы, кажется, слабы в коленках, когда речь касается гуманизма. Но всё-таки, что нам делать с Франтишком?
Хансен пожал плечами.
— Право, не знаю… Конечно, его нужно было бы примерно наказать. Но, с другой стороны, это преданная душа, и у нас он довольно долго… Ну, а как шофёр или садовник Франтишек безукоризнен.
— Ладно, тащите парня сюда, — усмехнулся майор. — Так и быть, смилостивимся…
Хансен засмеялся и вышел из кабинета. Майор отхлебнул виски и сразу же вспомнил Лиз. Чёрт возьми, да он ведёт себя совсем как монах! И когда ещё подвернётся возможность развлечься как следует?
Хансен приволок растерянного, побледневшего Франтишка. Коллинз сделал знак, чтобы Франтишек не входил в кабинет.
— На этот раз я тебя решил не выгонять, — сказал он. — Благодари мистера Хансена.
Майор вдруг рванулся к Франтишку и заревел на него во весь голос:
— И если ещё раз кто-нибудь заберётся в наш сад, кто бы ни был — собака, слон или прима-балерина столичного балета! Что ты сделаешь?
Франтишек вытянул дрожащие руки по швам.
— Буду стрелять, господин майор!
— Слава богу! — проворчал Коллинз. — Хотелось бы верить… Кру-гом!
Франтишек моментально исчез. Коллинз отхлебнул виски, обронил: — Парень у нас не состарится… — Опустил стакан и неожиданно громко заявил Хансену: — Но и вы, Хансен. Если ещё что-нибудь вам покажется подозрительным и вы через десять минут мне об этом не доложите… Это я говорю вам, как мужчина мужчине. Надеюсь, что вы понимаете?..
Он уже хотел поднести бокал к губам, как вдруг в комнате Пегги заработал телеграфный аппарат. Телеграммы, как правило, принимала сама Пегги, но было ещё слишком рано и в её комнате никого не было. Коллинз поставил бокал на стол.
— Идёмте, Хансен…
Коллинз подхватил выбегающую из аппарата ленту и начал читать. Глаза его сузились, но голос казался равнодушным.
— Ускорить подготовку операции по правительственному телеграфу… Значит, совсем скоро…
— О’кэй! — ответил Хансен и сделал большой глоток из своего стакана. Его взгляд упал на стенной календарь. Он подошёл к нему и оторвал листок. Сегодня было 29 июня, пятница…
К величайшему облегчению, Коллинз отпустил Хансена на весь день. Сам Коллинз в предчувствии наступающих событий хотел провести этот утренний час в приятной близости к своему бару, оборудованному прямо в кабинете. А когда Хансен вновь вошёл в кабинет, чтобы в соответствии с правилами доложить о своём отбытии в город, глаза майора уже блестели.
В передней комнате возилась Пегги. Хансен некоторое время наблюдал, как она орудует губным карандашом.
— Что-нибудь новенькое пришло? — спросил он. — По телеграфу?
— Пока нет, — ответила Пегги.
— Я вам не нужен?
— Идите, идите…
— Хорошо, Пегги…
Хансен вышел на улицу и направился к центру города. Незаметно для самого себя прибавил шагу. «А что, если Коллинз, — пронеслось в голове, — вопреки всем доверительным беседам приставил ко мне какую-нибудь глазастую тень?» Хансен даже остановился. Но нет, за ним никто не следит.
Впервые за много пасмурных дней распогодилось. Дома тонули в мягком золотистом мареве. Рынок, мимо которого он проходил, поразил его оглушительно яркими красками цветов и зелени.
