Алексей Ростовцев - Тайна проекта «WH»
Чурано протянул мне пробирку.
— Нюхайте на здоровье. Они ничем не пахнут. Как золото. И цвет у них, как у золота.
Я понюхал, незаметно спрятал пару таблеток в карман и вернул пробирку министру.
— А вот отсюда нюхать нельзя, — продолжал тот, показывая мне пузырек с бесцветной жидкостью. — Одна капля этой влаги на вашем носовом платке — и вы в течение месяца тихо подохнете, причем ни один медик не докумекает, что с вами случилось… В тех коробках различные пилюли для развязывания языка. Есть такое и в ампулах. Если кто молчит и не колется… Я вообще-то не любитель таких средств. Я в бога верю. Это Рохес в химии души не чает и часто пускает ее в ход.
— Для чего вы показываете мне вашу аптеку, генерал?
— А для того, что несколько лет тому назад на банкете, устроенном в честь семидесятипятилетия президента, человек Рохеса бросил два желтых шарика в бокал с шампанским, который был подан Марии Корро.
— Зачем понадобилось убивать ее?
— Я уже говорил вам, что она спуталась с красными. Марию нельзя было просто упрятать в Монкану или еще куда-нибудь. Аурика ее боготворила. И Роджерс дал президенту совет сделать именно так. Мой тесть плакал, санкционируя убийство Марии. Он сам мне в этом признался. Он любил Марию. Но оставлять ее в живых было никак нельзя. Лучшие дома открывали перед ней двери. Сановники и военные выбалтывали в ее присутствии секреты государственной важности. А она выдавала наши тайны коммунистам. Более того, Мария стала делиться с ними своими деньгами, а это уже не укладывалось ни в какие рамки.
— Благодарю, генерал, — сказал я, выключая магнитофон. — Вы поведали мне весьма любопытную историю, но вряд ли она помогла бы мне найти ключик к сердцу мисс Мортон.
— Арнольдо, не забывайте: вы поклялись Мадонной, что никогда никому…
— Да я уже все забыл, генерал. Не волнуйтесь, на меня можно положиться. Давайте опрокинем еще по рюмке да и распрощаемся на сегодня. Служба есть служба. Гвардия ждет своего командира.
Тот день я оцениваю как день величайшего везения в моей работе, ибо информации, полученной мною от министра полиции, не было цены.
В августе Роджерс взял двухнедельный отпуск и уехал на родину. Мисс Мортон тоже исчезла. Куда, я не знал. Вернулись они в один день. Но наступил сентябрь, и советник президента по вопросам безопасности, оставив свой кабинет во дворце, улетел в Чили. Секретные службы США поручили ему хоронить революцию, которая умирала в конвульсиях, потому что оказалась слишком доброй и не сумела защитить себя.
Исабель не последовала за боссом, а осталась в его бюро. Я решил воспользоваться этим обстоятельством и познакомиться с ней поближе. Другого подобного случая ждать не стоило.
Утром 11 сентября мне удалось незаметно проскользнуть в рабочую комнату секретарши Роджерса. Мисс Мортон скучала у окна, перелистывая красочный каталог известной торговой фирмы. В ее приветствии я не уловил ноток недоброжелательности, но в синих глазах прочел изумление. Мужчины никогда не отваживались заходить к ней.
— Простите, сеньорита Исабель, — сказал я. — Кажется, сейчас будет передано важное сообщение, и только вы сможете перевести мне его.
Она молчала, колеблясь. Я не стал дожидаться ее согласия, а подошел к приемнику и врубил его почти на полную мощность. В комнату ворвался грохот боя. И тотчас же сквозь автоматную трескотню, пистолетные хлопки и далекое буханье танковых пушек мы услышали голос Альенде, хорошо знакомый в те годы всей Латинской Америке. Исабель переводила то, что можно было разобрать: «На этом перекрестке истории я готов заплатить жизнью за доверие народа… У них есть сила, и они могут подавить нас, но социальный процесс нельзя остановить ни силой, ни преступлением… Народ должен защищаться, но не приносить себя в жертву. Народ не должен позволить, чтобы его подавили или изрешетили пулями, но он не может также допустить, чтобы его унижали… И я уверен, что моя гибель не будет напрасной…»
— Все! — сказал я. — До падения Ла Монеды остались минуты… Но что это, мисс Мортон? Ваш голос дрогнул, а в глазах ваших печаль. Неужто вам жаль красных?
— Мне жаль этого человека! — ответила она с вызовом. — Он жил и умер красиво. Мне нравятся такие люди!.. Вы говорили о каком-то важном сообщении, полковник. Где же оно?
— Разве только что услышанное не кажется вам важным?
Исабель пожала плечиками.
— Это?! Что ж тут особенного? Немного дыма и крови — и через год жди нового переворота. Обычное дело.
— Здесь не обычный переворот, мисс Мортон. Здесь умерла революция.
— Что это, полковник? — спросила она с усмешкой. — Ваш голос дрогнул, а в глазах ваших печаль. Неужто вам жаль марксистов?
— Нет, нет. Просто я люблю человечество в его звездные часы…
— Звездные часы человечества? Я читала книгу с таким названием. Ее написал австрийский писатель Цвейг.
— Вашей образованности, мисс Мортон, можно позавидовать.
— Не смейтесь над бедной девушкой, полковник. Роджерс говорил, что вы носите в голове целый книжный шкаф. Но я окончила колледж в Штатах, а для ауриканки это много.
— Да, да. И какая же из новелл Цвейга понравилась вам больше всего?
— Та, что об офицере, сочинившем французский гимн.
— Ого! Снова революция! Это становится опасным. Скажите-ка лучше, мисс Мортон: в каком из ночных баров Ла Паломы вас никто не знает?
— В «Толедо», например. Я была там всего один раз.
— Значит, «Толедо» нам не подходит. Видите ли, мисс Мортон, на Земле пока еще очень мало красивых людей. Безобразие или в лучшем случае обыденность до сих пор остаются нормой. Ваша красота — разительная особая примета. Она фиксируется памятью гораздо лучше, чем шрам на лице, шепелявость или отсутствие ноги. Тот, кому вы попались на глаза хотя бы однажды, запомнит ваше лицо до конца дней своих. Может быть, «Сурабайя»?
— Район гавани? Наверное, в этом баре не очень приличная публика.
— Зато там надежно. Итак, я буду ждать вас сегодня в «Сурабайе» с 21.00.
— Зачем?
— Уверяю вас, мисс Мортон, у нас найдется, о чем потолковать.
— А если я не приду?
— Вы будете сожалеть об этом всю жизнь. Надо прийти. Только оденьтесь, пожалуйста, попроще. Никаких драгоценностей. Вы должны выглядеть, как продавщица галантерейной лавки или, скажем, маникюрша. Ни больше, ни меньше. Не стоит рассказывать о предстоящем свидании подругам и офицеру безопасности из посольства США. А теперь посмотрите, нет ли кого в коридоре. Мне пора на службу.
Исабель безмолвно выполнила мою просьбу. Я выключил радио и, кивнув ей, быстро покинул комнату…
«Сурабайя» была заведением просторным и шумным. Она имела свой стиль и свою публику. Буквы на ее светящейся вывеске, сложенные из цветных стеклышек, сияли весело и ярко, гарантируя усталому гостю Ла Паломы несколько часов приятного беззаботного времяпровождения. Окна бара, выходившие на улицу, были вовсе не окнами, а витражами. Под низким потолком «Сурабайи» медленно вращался круглый плафон двухметрового диаметра, похожий на изображение светового спектра из учебника физики. Все это дополнялось красными, синими, зелеными и желтыми стеклянными плитками, которые были там и сям вкраплены в пол бара и подсвечивались снизу. На небольшой эстраде негритянский джаз то тихо наигрывал старые блюзы, то взрывало грохочущим фейерверком современной какофонической музыки. В «Сурабайю» приходили матросы, грузчики и мелкие служащие порта со своими подружками, чтобы купить немного дешевого дурашливого веселья, куда более эффективного, чем все допинговые средства и транквилизаторы мира. Как ни странно, драки здесь происходили редко, а если такое и случалось, то публика сама наводила порядок. Полицию не вызывали.
В тот вечер, переодевшись в штатское, я кружил по городу на юрком «Фольксвагене» до тех пор, пока не убедился в отсутствии слежки. Припарковав машину метрах в трехстах от «Сурабайи», сходил в бар и зарезервировал столик. Потом пошел навстречу Исабель, чтобы проверить, нет ли за ней «хвоста». В том, что она явится на свидание, я не сомневался: чувство любопытства у женщин сильнее чувства страха.
Меня обрадовала пунктуальность мисс Мортон, а также то, что она последовала моим советам. На ней было глухое светло-серое платье свободного покроя. Роскошные волосы девушка умудрилась собрать в тугой узел. Это до неузнаваемости изменило внешность Исабель, но почти не убавило ее прелести. Мужчины пялили на нее глаза со всех сторон, но она, привычная к вниманию подобного рода, шла себе, задумавшись, и, казалось, не замечала никого и ничего. Я догнал ее у самого входа в бар и сказал строго:
— Нельзя быть такой беспечной. На протяжении последней полумили за вами следят, а вы — как будто собачку прогуливаете!
Исабель вздрогнула.
