Чингиз Абдуллаев - Окончательный диагноз
– Не понимаю, как у вас это получается, – сказал генерал. – Почему они ничего не рассказывают следователям, а вам исповедуются, словно вы отпустите им все грехи.
– Может, именно поэтому, – ответил Дронго, – вы же видели, как я начал разговор. Я заметил, что они нервничают, и подумал, что нужно намеренно выбить их из привычного равновесия. Затем появилась Алина. И здесь я демонстрирую любезность, отдаю ей свой стул, пытаюсь выступить неким посредником между раздраженной матерью и пытающейся все рассказать дочерью. Я понял: Алина решила, что должна все рассказать. Оставалось только помочь ей.
– Только помочь, – пробормотал Потапов. – Мне иногда кажется, что вы обладаете особым талантом. Умеете разговаривать с людьми.
– Пытаюсь, но, между прочим, не всегда получается… Сейчас уже пять часов вечера. Может, Романовский приехал? Ведь сегодня суббота.
– Идемте к нему, – согласился Потапов, – но учтите: Романовский – не академик Перельман. И ваша наступательная тактика здесь может не сработать. К тому же в его доме два дня назад не было женщин. Был только он с сыном, приехавшим из Австрии. Кстати, по нашим сведениям, младший Романовский завтра ночью улетает обратно в Вену. Следователи с ним, конечно, поговорили, но будет хорошо, если вы успеете его допросить. И учтите, что я не смогу подтвердить ваш официальный статус Всеволоду Витальевичу. Академик Перельман может не знать, чем отличается частный эксперт, нанятый службой охраны, от следователя прокуратуры или оперативника ФСБ. А заместитель министра иностранных дел наверняка знает. И вообще, чем больше мы увязаем в этом деле, тем более сомнительной кажется мне наша авантюра. Похоже, мне нужно было написать рапорт еще в пятницу.
– Это вы еще успеете сделать, – возразил Дронго. – Пойдемте к Романовскому.
Они пошли по дорожке, усыпанной гравием. От дачи Перельманов к дому Романовских можно было пройти либо по асфальтовой дороге, обогнув первую дачу, либо по дорожке напрямик. Выйдя к дому Романовского, они увидели солидный двухэтажный особняк. В окнах первого этажа были видны легкие ажурные решетки. Дронго, увидев их, заинтересовался и подошел ближе. Жители Жуковки обычно не ставили решетки на окна. Поселок охранялся, поэтому многие даже не закрывали входные двери, как это делала, например, семья Перельман.
Дверь открылась. На пороге появился невысокий мужчина средних лет. Он был лысоват. Дронго отметил его карие подвижные глаза, несколько скошенный нос, упрямый тяжелый подбородок. Увидев незнакомцев, стоящих у окон его дома, он встревожился.
– Кто вы такие? – требовательно спросил он. – Что вам здесь нужно?
Потапов шагнул к нему.
– Мы из службы охраны, – он достал служебное удостоверение. – Вот мои документы.
Незнакомец, внимательно осмотрев удостоверение, вернул его Потапову.
– Значит, вы генерал-майор, – с уважением сказал он. – Извините. А я думал, что вы посторонние люди.
– Почему посторонние? – не понял Потапов.
– Вы же знаете, что здесь произошло два дня назад. Такое нелепое и страшное убийство. Извините, что не представился. Сергей Всеволодович Романовский, советник российского посольства в Австрии.
– Вы – Романовский-младший, – понял Потапов.
– Если вы имеете в виду, что я сын моего отца, то да. Но есть еще один Романовский-младший – мой сын. Такие вот звенья в длинной цепи Романовских.
Он усмехнулся. Сергей Романовский был в мятых вельветовых джинсах болотного цвета и цветной рубашке, поверх которой он надел темно-зеленую безрукавку.
– Входите в дом, – пригласил Романовский. – Отец должен скоро вернуться. Я так понял, вы хотите побеседовать именно с ним.
– С вами тоже, – вставил Потапов.
– Со мной? – заинтересовался Сергей Всеволодович. – Он пожал плечами. – Не понимаю, чем я могу быть вам полезен. Вы думаете, что я специально прилетел из Австрии, чтобы убить нашего соседа?
Дронго улыбнулся. У советника посольства определенно было развито чувство юмора. Они вошли в дом, гораздо более просторный по сравнению с небольшими домами Перельмана и Глушкова. Очевидно, Романовский пользовался бóльшим влиянием в правительстве, чем бывший вице-премьер.
– Входите, – пригласил их в комнату Сергей Всеволодович. – Отец переехал сюда три года назад. Кажется, до него здесь жил кто-то из советников президента. Вообще-то мы не хотели сюда переезжать. Отец долго отказывался именно от этой дачи.
– Почему? – спросил Потапов. – Что ему здесь не нравилось?
– А вы разве не знаете, что здесь случилось? – ухмыльнулся Романовский. – Об этом знает вся Жуковка. Здесь недалеко была дача бывшего министра иностранных дел. Вы ведь знаете, каким одиозным человеком он был. Все дипломаты стояли на ушах, когда он «флиртовал» с американцами, поддакивая их политике. Несогласных убирали, протестовавших увольняли. Вред, который он нанес нашей внешней политике, мы еще долго будем помнить. Видимо, его соседям надоел такой министр-ренегат. И в один из дней дача министра вспыхнула. Пожарные не успели ничего сделать. Или не захотели. И дача сгорела дотла. Я считаю, что ему еще повезло. За его деятельность на посту министра иностранных дел в любой цивилизованной стране мира его привлекли бы к уголовной ответственности за предательство. Но в прежнюю эпоху это было невозможно. И тогда соседи таким необычным способом выразили свой протест.
– Ваш отец думает иначе? – уточнил Дронго, опускаясь на массивный диван.
– Он думает так же, – ответил Романовский, усаживаясь в кресло, – но, как человек старой закалки, считал для себя неприличным оставаться в поселке, в котором подобным образом отнеслись к бывшему министру иностранных дел.
– Хороший у вас поселок, – с иронией сказал Дронго, взглянув на Потапова. – Выходит, смерть Глушкова – не первое ЧП в Жуковке. Может, снова соседский синклит собрался и вынес смертный приговор Глушкову? У вас выборный синклит или назначаемый?
– Добротная версия, – хмыкнул Сергей Всеволодович, – только не с Глушковым. Его любили и уважали все соседи. Это был крепкий мужик, хотя немного бабник. Нравился женщинам и, по-моему, иногда пользовался своим положением. К тому же некоторое время он пребывал в роли вдовца, и ему это, мне кажется, понравилось. Наши молодые женщины «западали» на Глушкова. И если его убили, то это вполне могло произойти на почве ревности. Он не был идеальным мужем для своей второй супруги. Хотя мне лично он нравился.
– Федор Григорьевич дружил с вашим отцом, – строго напомнил Потапов, которому не понравилась некоторая развязность их собеседника.
– Дружил, – весело согласился Сергей Всеволодович. – Ну и что? У них была общая страсть – коллекционирование монет. Вы знаете, что каталоги Глушкова и моего отца попали даже в Вену и Лондон. У обоих были редкие экземпляры монет, хотя отец всегда говорил, что его коллекция – всего лишь жалкое подобие коллекции Федора Григорьевича. Тот собирал монеты всю свою жизнь.
Потапов быстро взглянул на Дронго.
– Они часто встречались? – уточнил генерал.
– Не знаю. Но думаю, часто. Им было интересно друг с другом. И по-моему, смерть Глушкова очень сильно подействовала на моего отца. Здесь говорят, что нашего соседа ограбили и убили, но я не очень верю в эту версию. Кому и зачем понадобилось убивать Глушкова? В последние годы он занимался только своим институтом.
– А монеты? – вмешался Дронго.
– Что? – сбился Романовский.
– Вы ведь сами сказали, что у Глушкова была редкая коллекция монет.
– Вы думаете, его убили из-за монет? – изумился Романовский и помрачнел. – Вот почему вы пришли к нам… Думаете, что мой отец каким-то образом может оказаться причастным к этому преступлению? У Глушкова пропали монеты?
– Не знаю, – ответил Дронго. – Об этом вам лучше поговорить со следователями прокуратуры. Мы не проводили обыск в его доме. Нас интересуют обстоятельства возможного появления в доме Глушкова чужих людей.
– Вы полагаете, что мой отец, известный нумизмат и коллекционер, может оказаться каким-то образом замешанным в этом деле?
– Нет, – ответил Дронго. – И не нужно так педалировать эту тему. Мы всего лишь уточняем факты. Что вы делали в тот вечер?
– Спал, – хмыкнул Романовский. – Меня уже дважды об этом спрашивали. Я спал на втором этаже и не смотрел в сторону дома Глушкова. Вы можете подняться и проверить. Из нашей спальни виден его дом, но я не смотрел в ту сторону. И никого не видел. А если бы даже увидел кого-то постороннего, то не придал бы этому ровным счетом никакого значения. Я не очень хорошо знаю соседей по даче, тем более всех новых родственников и друзей Глушкова. Одну молодую женщину мне удалось разглядеть. Когда она выбежала из дома, мне показалось, что она немного не в себе. Следователям я не стал ничего говорить. Сам не знаю почему. Наверное, мне было ее жаль. У нее был вид не убийцы, а, скорее, жертвы.
