Казимеж Коркозович - Тайна старого замка
Хемпель стоял перед девушкой и наблюдал за ее возбужденным лицом.
— Это действительно смягчающее обстоятельство, если так было на самом деле. А в отношении пана Анзельма, — журналист улыбнулся, — насколько я его знаю, он не будет долго обижаться. Особенно, если вы будете выразительницей ваших общих сожалений.
Иоланта ответила улыбкой и протянула руку, которую Хемпель, окончательно обезоруженный, крепко пожал. Потом он отправился на поиски Шаротки, с которым должна была состояться следующая беседа.
* * *Солнце уже снижалось, и природа начинала окрашиваться в золотисто-розовый цвет.
Иоланта после разговора с Хемпелем старалась успокоиться. Она отдавала себе отчет, что идея «спектакля» исходила от нее и что именно она была организатором этой истории.
Теперь ее мучила совесть — она действительно привязалась к Шаротке. Этот журналист абсолютно прав — нельзя было избирать мишенью шуток этого милого старого человека.
Погруженная в эти раздумья Иоланта шла, не замечая дороги, по тропинке к мельнице. Она уже подходила к пруду, когда услышала чьи-то шаги. В испуге остановилась. Из-за поворота вышел Сосин.
Обрадовавшись, Иоланта кинулась к нему.
— Ах, Янек, как хорошо, что мы встретились! У меня паршивое настроение и мне нужно ваше общество.
— Почему именно мое? — Сосин шел с книжкой и плащом, небрежно перекинутым через руку. — Снова поссорилась с Юреком?
— Нет, не то. Пойдем со мной, усядемся у мельницы, и я повторю тебе разговор, который у нас состоялся с Хемпелем.
Сосин мгновение колебался, но потом решился.
— Хорошо, я подставлю тебе карман — плачь, сколько угодно.
Прежде чем они дошли до мельницы. Иоланта успела передать содержание разговора.
— Расстели плащ, давай сядем, — попросила она, когда они проходили берегом пруда.
Сосин молча положил плащ и жестом пригласил Иоланту сесть. Сам растянулся рядом на траве.
— Да, я забыла сказать, что Хемпель сделал еще одно замечание, которое меня беспокоит.
— Ну?
— Он предостерег, что из-за нас еще могут быть неприятности.
— Ну, нам-то ничего не сделают, хотя этот шпик из безопасности и вынюхивает.
— О ком ты говоришь? — Иоланта широко раскрыла глаза.
— Что, не догадываешься? Этот журналист.
— Он? — изумилась девушка. — А ты не ошибаешься?
Сосин повернулся и иронически посмотрел на нее.
— Ты думаешь, что иначе он смог бы присутствовать на допросе?
Иоланта растерянно замолчала. Потом начала:
— Ну хорошо, допустим, что так оно и есть. Но что он тут делает? Ведь он был здесь и до смерти Процы и даже вообще приехал раньше нас?
Сосин пожал плечами.
— Откуда я знаю? Может, просто стечение обстоятельств?
— Не верю я в такие обстоятельства. — Иоланта легла на бок. — Ой! Что это мне так мешает? — Она поднялась и бесцеремонно залезла в карман плаща. Вынула руку, в ней лежала круглая эбонитовая коробочка.
— Да ведь это рулетка Станека, которую он так искал!
Сосин сел и уставился на маленький предмет, прищурив глаза, потом перенес взгляд на девушку.
Иоланта, которая с любопытством наблюдала за ним, заглянула ему в глаза, и внезапно ее прошила дрожь страха. Во взоре человека, молча глядевшего на нее, была какая-то холодная, хищная насмешка.
Эта неожиданная перемена, происшедшая с, казалось, так хорошо известным человеком — приятелем по совместному отдыху, немного насмешником, немного циником, но всегда державшимся безукоризненно, была настолько разительной, что Иоланта не смогла скрыть своего испуга.
Сосин, однако, не заметил ее волнения. Странное выражение его глаз исчезло, взгляд снова стал немного ироническим, он улыбнулся.
Иоланта тоже пришла в себя.
— Почему ты не сказал, что взял рулетку? Ах ты старый жулик!
Сосин махнул рукой.
— Да глупости! Я совсем забыл о ней, даже не помню, зачем она мне понадобилась.
— Зачем она тебе понадобилась, я знаю. А вот почему ты ее не возвратил?
— Знаешь? — снова быстрый внимательный взгляд, которого девушка, впрочем, не заметила.
— Я видела, как ты измерял пол в подвале. Надо было определить, где должен лежать Велень, чтобы его голос дошел до комнаты Шаротки.
— Ах, так... Действительно, я что-то припоминаю...
Сосин сидел, обхватив колени руками, и всматривался в неподвижную гладь воды. Было тихо и спокойно.
— Возьми рулетку. Отдай Станеку и извинись от моего имени, — наконец произнес он. — Ну и придумай какое-нибудь объяснение. Кстати, я, кажется, знаю, чего ищет этот журналист.
— Ну скажи.
— Вся картина для меня еще не ясна, но вчера я сделал на мельнице интересное открытие. Думаю, оно поможет разгадать эту загадку.
Иоланта вскочила на ноги.
— Пойдем, посмотрим!
Сосин медленно поднялся и наклонился за плащом.
— Только пока никому ничего не говори, ладно?
— Конечно, никому ни слова.
Сосин шел первым, Иоланта, загоревшаяся любопытством, за ним.
Когда они оказались внутри мрачной халупы, Сосин повернулся и начал закрывать двери.
— Не хочу, чтобы нас кто-нибудь увидел, — объяснил он. — Вдруг кто-нибудь придет.
— Кто может прийти? Все сидят дома.
— Кушар или Велень. Ты ведь им сказала, куда идешь?
— Никому я ничего не говорила, можешь не опасаться.
Сосин никак не мог справиться со старыми проржавевшими петлями — двери не закрывались полностью. Между створками осталась щель шириной в полметра. Наконец он отказался от бесплодных усилий и обернулся к девушке.
— Значит, я могу не опасаться... Это хорошо, моя дорогая...
Улыбка, которая появилась на его лице, снова бросила девушку в дрожь. Но она не успела сделать ни одного движения — в то же мгновение ее окутала темнота.
Отчаянное сопротивление и беспомощная возня под наброшенным на голову плащом длилась недолго. Спустя минуту Иоланта стояла с кляпом во рту, привязанная к одному из столбов.
Измученная борьбой, расширенными от ужаса глазами смотрела она на своего палача.
Сосин спокойно пригладил волосы, а затем довольно долго с бездушным, холодным интересом приглядывался к девушке.
— Вот так. Тебе не повезло, что ты нашла эту злосчастную рулетку. Может, ты и не видишь связи между такой пустяковой причиной и своим нынешним положением. Я тебе сейчас объясню.
Если бы ты сказала, что нашла рулетку у меня, это было бы так называемым недостающим звеном. Ты также видела, как я измерял пол в подвалах. Обстоятельство, достойное сожаления, принимая во внимание один ночной случай.
Я не могу допустить никаких разговоров на эти темы. Все следы должны быть уничтожены. А твой глупый язык мог бы мне сильно навредить, и это в тот момент, когда от полного успеха меня отделяет только один шаг. Поэтому я должен заставить тебя замолчать, замолчать навсегда. Я думаю, дорогая, у тебя хватит разума понять, что я имею в виду.
Он умолк, оглядываясь вокруг. Внутри было мрачно, и лишь сквозь щель в дверях, находившуюся напротив Иоланты, падала довольно широкая полоса света. Девушка с ужасом слушала слова, произносимые тихим, спокойным голосом, глядя на кусочек краснеющего неба и на листья, свисавшие с неподвижной ветки.
Сосин отвернулся от нее и начал искать что-то в темном углу. Теперь оттуда доносился его голос:
— Мне даже жаль тебя немного, ты девушка молодая и красивая. Ты понравилась мне во время этих наших дурацких забав, которые так здорово помогли мне справиться с заданием. Но ты «накрыла» меня самым неожиданным образом, как и Проца, впрочем. Вот и разделишь его судьбу, с той только разницей, что теперь мне не надо спешить.
Он нагнулся и что-то вытащил из угла. Спустя несколько секунд появился, таща большой камень. Бросил его около девушки и отряхнул руки.
— Он достаточно тяжелый — сразу пойдешь на дно. Прежде чем найдут тело, пройдет несколько дней. Больше мне и не нужно. Теперь надо подумать, чем его привязать...
Он снова порылся в углу и вытащил моток провода.
— Этого хватит. Сейчас я все приготовлю, а потом отведу тебя на место. Предупреждаю, чтобы без выходок! Не заставляй меня прибегать к насилию. Вот так, обвяжем камень, а потом... Я не думаю, чтобы ты была тяжелой...
Он обвязал камень проводом и проверил, не развяжется ли узел.
— Не надейся, что кто-нибудь тебе поможет. А эта ваша милиция, эта ваша государственная безопасность, — он махнул рукой и презрительно улыбнулся, — глупцы, не имеющие понятия, какая мы сила...
Иоланта всматривалась в лицо убийцы, который говорил без перерыва, словно желая вознаградить себя за долгое вынужденное молчание и необходимость скрывать подлинные мысли. В этом были и садистский расчет палача подольше помучить свою жертву, и жестокое любование своей силой.
Сосин говорил все громче, разжигая себя собственными словами:
— Теперь мы простимся с тобой. Скоро солнце зайдет и будет темно. Твое отсутствие обнаружат за ужином. Можешь не сомневаться, что я наравне с другими буду беспокоиться о тебе.
