Чингиз Абдуллаев - Смерть под аплодисменты
– Все настоящее, – удовлетворенно сказал Вейдеманис, – пистолет, глушитель и мои пули. Надеюсь, что вы это уже поняли?
Они молча смотрели на него.
– Значит, так, – сказал Эдгар, обращаясь к обоим нападавшим, – сейчас я дам вам ровно пять секунд, чтобы исчезнуть. Буду считать до пяти, а потом стреляю вам по коленям. Гарантирую ампутацию ноги и инвалидность на всю оставшуюся жизнь. Выбор за вами. Только кастет выброси, прежде чем убегать. Оставлю себе на память. А вы, Эдуард, останьтесь. С вами нам нужно будет побеседовать. Итак, я считаю. Один…
Первый нападавший бросил кастет и побежал.
– Два…
За ним ринулся второй. Бежали они довольно резво. Эдгар наклонился, достал из кармана носовой платок и поднял кастет.
– Три…
Оба парня испуганно поворачивали за угол, чтобы побыстрее оказаться в недосягаемости его пистолета.
– Четыре… – Вейдеманис опустил пистолет и взглянул на застывшего на месте Эдуарда Шахова. – Не стыдно, – спросил он, – нападать на известного эксперта, приводить с собой двух бандитов, пытаться его побить? Нехорошо. Очень нехорошо.
Эдуард молчал.
– И еще своего умершего отца так ругает, – в тон своему другу вставил Дронго, – даже некрасиво.
– Не ваше дело, – с трудом сумел ответить Эдуард. – Тоже мне, защитнички…
– Конечно, не наше, – согласился Дронго, – если ты даже после смерти своего отца так его ругаешь. Наверное, он был не ангелом, наверняка поступил неправильно, что столько лет с тобой не виделся и знать тебя не хотел. Только и ты далеко не ангел. Мог бы за эти годы хотя бы попытаться с ним встретиться, поговорить, узнать, каким на самом деле был твой отец…
– Я все знаю, – крикнул Эдуард, – он нас бросил. Сбежал к другой и оставил меня на руках у мамы. Почему я должен к нему иначе относиться?
– Насчет бросил – сомневаюсь, – возразил Дронго. – Насколько я знаю, первой его бросила твоя мать, укатив на курорт с каким-то известным режиссером. Согласись, что после этого любой мужчина почувствует себя оскорбленным.
– Не смейте так говорить о моей матери! – Лицо Эдуарда покрылось красными пятнами.
– Я не говорю ничего плохого. Только факты. И давай не будем больше говорить о твоей матери. Я с Кавказа, а там нельзя неуважительно говорить о матери своего собеседника. Это считается неприличным. И отца покойного тоже ругать нельзя. Каким бы плохим он ни был. Это тоже нехорошо.
– Что вы можете сказать про мою мать? Она святая…
У Эдуарда, очевидно, была истерика. Возможно, он считал, что следующую пулю получит именно он. В нем сказывался и комплекс мальчика, выросшего без отца и находившегося под влиянием своей матери.
– Вот и прекрасно, – кивнул Дронго, – и поэтому не нужно говорить, что мы ее обманули. Мы ей честно сказали, что пытаемся предотвратить подобные случаи в будущем. И не нужно истерики. Я не обманывал твою мать. Мы ей все честно сказали.
Эдуард молчал.
– Ты еще молод, – убежденно сказал Дронго, – и пытаешься судить людей, не зная всех фактов. Старайся не судить по первому впечатлению, разбирайся в людях. Ты ведь бизнесмен, тебе это пригодится. Тем более у тебя такая известная мать и не менее известный отчим. Хороший стартовый капитал. Не нужно быть слишком нетерпимым к людям, это всегда плохо. Ты был единственным ребенком знаменитой актрисы и наверняка вырос эгоистом. Это уже от тебя не зависит, но ты можешь стараться подавлять в себе эти комплексы.
– Вы меня не учите, – обиделся Эдуард, но перешел на «вы». Очевидно, пистолет с глушителем и отсутствие его телохранителей помогли ему совершить эту метаморфозу.
– Иногда приходится учить, – печально заметил Дронго. – Я просто советую тебе посмотреть на все несколько другим взглядом.
– И даже на Шункова, который пользуется благосклонностью твоей матери, – жестко добавил Вейдеманис. Он все еще не мог простить Эдуарду подлого нападения на своего друга. Если бы он задержался еще на несколько секунд, то последствия могли быть гораздо более неприятными. Эдгар чувствовал себя виноватым в том, что произошло. Он обязан был находиться рядом со своим другом в такие сложные моменты.
– Что вы хотите сказать? Он ее ученик, – встрепенулся Эдуард.
– Он плохой ученик, – убежденно произнес Вейдеманис. – А теперь проваливай. Садись в свою машину и убирайся. И учти, что если с головы моего друга упадет хотя бы один волос, у тебя сразу слетит голова. Даже если меня не будет рядом с ним. Мы передадим это сообщение всем нашим друзьям-профессионалам. И от пули снайпера, которая разорвет твою голову, ты все равно не уйдешь. А теперь пошел вон, мерзавец.
Эдуард попятился к машине, споткнулся, едва не упав. Оперся об автомобиль. Двери были открыты. Он быстро сел на место водителя, но вспомнил, что ключи остались у одного из его телохранителей. Выскочил из машины, не забыв ее закрыть, и побежал куда-то в сторону.
– Ты не перестарался? – спросил Дронго. – Он теперь будет нас просто ненавидеть. И насчет Шункова ты напрасно сказал.
– Зато он будет теперь нас бояться. И насчет своей святой мамаши пусть знает правду. Ему это будет полезно, – ответил Эдгар.
Они подошли к служебному входу. Он был заперт. Дронго постучал, но никто не ответил.
– Вот так, – негромко сказал Дронго, – и даже твой пистолет нам не поможет. Спектакль скоро закончится, и мы будем стоять здесь в ожидании, пока кто-то не выйдет отсюда.
– Пойдем через главный вход, – усмехнулся Вейдеманис. – Я думаю, мы сумеем убедить вахтера, что являемся заядлыми театралами и хотим пройти на последний акт без билетов. Особенно если заплатим их десятикратную стоимость.
– Я всегда подозревал, что ты больше кавказец, чем прибалт, – буркнул Дронго. – А еще говорят, что вы все честные люди.
– С кем поведешься! – рассмеялся Эдгар.
Через несколько минут они уже были в здании театра. Последний акт спектакля заканчивался. Они прошли по коридору к актерским гримерным. В зале слышались аплодисменты зрителей, крики «браво». Чтобы не ждать в коридоре, они вошли в гримерную, на дверях которой были написаны две фамилии – Зайдель и Догель. Очевидно, это была одна гримерная на двоих и табличку с именем погибшего еще даже не сняли. Еще через минуту дверь открылась, и в комнату вошел Марк Давидович Догель. Он был среднего роста, мешковатый, лысый, с большими печальными глазами, крупными чертами лица. Войдя в гримерную и обнаружив в ней двух незнакомцев, он удивленно спросил:
– Кто вы такие?
– Извините, что вошли без спроса, – сказал Дронго. – Дело в том, что нас прислала Нина Владленовна.
– Очень приятно. Странно, что она мне ничего не сказала, – заметил Догель, усаживаясь к зеркалу, – но это легко проверить.
– Можете ей позвонить, – кивнул Дронго. – Дело в том, что мы частные эксперты и проводим независимое расследование по факту смерти вашего друга Натана Леонидовича Зайделя.
– Тогда все понятно. Ниночка говорила мне о вас, – вспомнил Догель. – Итак, что вам нужно? Извините, я буду снимать грим, если это вам не помешает.
– Нет, не помешает. Вы долго были знакомы с погибшим?
– Тысячу лет. А если точно, то мы познакомились первого марта восемьдесят седьмого года во время совместной поездки в Прагу. Нас тогда поселили вместе, чтобы легче было за нами следить. Хотя уже в восемьдесят седьмом никто не убегал, все понимали, что обстановка начинает меняться. Все, кроме руководителя нашей группы, директора театра и бывшего инструктора обкома, который прямо так и сказал, что два еврея должны оставаться вместе, чтобы следить друг за другом и отвечать за своего напарника в случае его исчезновения. Это нас очень развеселило, и мы крепко подружились с Натаном. Да, ровно двадцать три года назад. Как быстро летит время… Ему тогда было только двадцать девять, а мне исполнилось тридцать. И с тех пор мы с ним дружили, а потом оказались в одном театре и даже разделяли одну гримерку, как видите. Зиновий все не решается кого-то сюда перевести. И поэтому я пока сижу один.
– Вы знали его первую жену?
– К этому времени он уже разошелся со своей первой супругой, – улыбнулся Марк Давидович, – и я не имел чести ее знать. Тогда у него развивались романтические отношения с другой женщиной, которая стала его второй супругой.
– Значит, Шахову вы тогда не знали?
– Знал, конечно. Но независимо от Натана. Она была известной актрисой, всегда на виду, на первых полосах газет и журналов.
– Какие у них были отношения?
– Сложные, – признался Догель. – Когда она пришла к нам, я даже думал, что они смогут помириться. Но она сделала все, чтобы этого не произошло. Однажды я видел, как за ней заехал сын. Он сидел в салоне автомобиля за рулем, и как раз тогда из здания выходил Натан. Он увидел машину с сыном и просто замер. Словно на него столбняк напал. И Эдуард тоже замер. Я вышел следом за Натаном и думал, что сейчас они бросятся наконец в объятия друг друга. Но в этот момент у служебного выхода появилась Ольга Сигизмундовна. Она демонстративно окликнула сына, заставила его выйти из машины, чтобы помочь ей, взять у нее какой-то пакет, села на заднее сиденье, и они быстро уехали. У Натана на глазах были слезы. Все-таки это был его сын, с которым она не разрешала Натану встречаться много лет.
