Курсант. На Берлин (СИ) - Барчук Павел
Я шел рядом с Куусари, кивал, улыбался, а про себя думал… Как вообще можно быть настолько наивными? Прямо какое-то Зазеркалье. Параллельная реальность.
В Советском Союзе — повальная паранойя на шпионаж, диверсии и врагов народа. Ловят везде, где можно и нельзя. Особенно, конечно, досталось разведке. Когда в одну из наших встреча Шипко положил передо мной список выбывших из дела разведчиков, агентов и шпионов, я немного, если честно, прихренел. Нет, что дела не ахтец, итак знал. Но что настолько…
Почти напротив каждой фамилии было написано — расстрелян и дата смерти.
Именно тогда впервые я задал Панасычу вопрос, который не только Алёшу Реутова интересовал, но и меня настоящего. Ведь очень много раз говорилось о том, что разведка подавала руководству сведения насчёт готовящегося нападения Германии. Особенно, небезызвестный товарищ Зорге, он же Рамзай. Почти точную дату называл. Отчего же никто данную информацию не использовал, не постарался предотвратить случившееся? Ну ладно, пусть не предотвратить, хотя бы подготовиться. Черт… Вспомнишь ту же Брестскую крепость или котлы под Москвой, кровь сворачивается.
— Николай Панасыч, а почему товарищ Сталин настолько плохо относится к разведчикам? — Обтекаемо, без конкретных обвинений, спросил я Шипко. — Тут ведь куча, просто куча людей. Ну они что, реально все предатели Родины?
Я взял в руку документы, которые передо мной положил Шипко, и потряс им в воздухе.
— Алексей… Сложно все. Я, пожалуй, отвечать на этот вопрос не стану, ибо, не дурак, хотя иногда мне кажется, у тебя иное мнение обо мне складывается. Но… Есть такой нюанс… Когда человек из Советского Союза, к примеру, отправляется в Европу, да еще и нелегальным агентом, наше руководство считает, что спустя какое-то время этот человек проникается гнилым духом Запада и начинает работать на два фронта. Разбираться, насколько это верно, нет ни времени, ни возможности, ни желания. Проще сработать на опережение. До того, как нечто подобное произойдёт.
— Ну так гляньте, куда наопережались. — Я снова тряхнул листами бумаги со списком людей, которых, в большинстве своём, нет в живых.
— А ты думаешь вот это все… Вот это! — Шипко вдруг подскочил к столу и со всей дури долбанул по нему кулаком. — Вот это просто так? И вот это?
Он повернулся вокруг своей оси, рукой указывая на стены кабинета.
— Не осталось ни черта. Ни чер-та! Все развалили к едрене фене! Агенты, которые сейчас в Европе… Им даже связаться не с кем! И вообще… Знаешь, что… Сиди вон, учи! — Панасыч вырвал листы из моей руки. — Личные дела фашистов зубри. Я тебе это показал не для обсуждения правильности поступков Центра, а чтоб ты отсюда выписал несколько фамилий. Этих людей надо будет разыскать. Они без связных почти два года.
Потом товарищ сержант госбезопасности вообще окончательно психанул и вышел из кабинета, громко хлопнув дверью. Так громко, что аж штукатурка с потолка посыпалась. Я остался сидеть в классе, бестолково хлопая глазами с полнейшим непониманием реакции Панасыча. Чего он на меня-то сорвался?
Но сейчас это воспоминание пришло мне в голову не из-за Шипко. Просто… Там, в Союзе — массовая паранойя и психоз. Здесь, в Финляндии — наивная детская вера в какую-то чуечку. И говорит это полковник в отставке, который сам служил в разведке. Ну смех, ей-богу. Ничего не имею лично против финнов, по крайней мере пока, дальше-то оно, конечно, иначе будет, однако… Страна напуганных идиотов. Вот как скажу. Они настолько расслабились от своей сытой буржуйской жизни, что опасности вообще ни в чем не видят. Ну еще, конечно, свято верят в Маннергейма и его линии.
— Все. Пришли. — Сообщил Куусари, указывая рукой на высокую ограду. Перед нами была калитка, закрытая на замок.
Дом, к которому меня привел полковник, ничем не отличался от остальных. Такая же трёхэтажка стандартного европейского вида. То есть не унылое серое строение, а вполне себе симпатичный «пряничный» домик. Похоже на таунхаус, если говорить современным языком. Подъезд очевидно принадлежал одному владельцу, как и все три этажа секции.
А вообще я обратил внимание, что Хельсинки очень сильно напоминают старые районы Москвы. Старые не в плане состояния, а по времени их существования. Все эти доходные дома, купеческие и дворянские места обитания — вот что имею в виду.
Куусари подошёл к калитке и нажал на звонок.
Пару минут в доме стояла тишина, хотя в парочке окон был виден тусклый свет. Потом щёлкнул замок, входная дверь тихо открылась и на крыльце появился паренёк, лет пятнадцати.
— Хто тут на ночь глядя? Ходют в темноте, як нехристи…– Бубнил пацан на русском языке с чисто деревенским акцентом. В руке у него был керосиновый фонарь и, чтоб рассмотреть нежданных посетителей, он поднял его повыше. — О! Господин полковник. Мы вас сегодня не ждали. Проходите.
Парень бегом спустился с крыльца, подскочил к калитке, открыл замок и посторонился, пропуская нас с Куусари.
На меня он смотрел с сомнением, но видимо компания в лице полковника является достаточной гарантией благонадёжности.
— Семён, сообщи господину Шульгину, что я привел ему важного гостя. — Финн шагнул вперед, махнув мне рукой, мол, не стой, Алексей, заходи.
— Как прикажете, ваш благородие… Как прикажите…
Только в этот момент я понял, что Семён то вовсе и не пацан. Свет от фонаря хорошо позволял рассмотреть его лицо. Это был мужчина, взрослый, не меньше сорока лет. Но при этом, ростом, тембром голоса и комплекцией он абсолютно точно напоминал подростка. То есть, не карлик, конечно, однако все же отклонения физического характера явно имеются.
Семён проводил нас в дом, усадил в гостиной, где горели свечи и одна керосиновая лампа, а затем исчез в неизвестном направлении, пообещав привести хозяина дома.
— Алексей, так что скажешь насчет знакомства с моим хорошим другом? С полковником Меландерой? — Снова завёл свою шарманку Куусари.
Видимо, набитой рожи начальника сыскной полиции ему было мало. Он хотел вернуть меня обратно в руки разведки.
— Просто, раз ты свободно перемещаешься по Хельсинки, а не сидишь в подвалах «охранки», значит Риекки имеет на тебя какие-то виды…
Договорить Куусари не успел, в комнату вошел Шульгин. Ну я так понимаю, что это был он. Похож на фотку, которую я видел в его личном деле. Впрочем, чего уж скрывать, сейчас фотографии делают такие, хрен разберёшь, кто там вообще есть.
— Господин Шульгин! — Осмо вскочил с дивана, на котором мы сидели, и шагнул навстречу Василию Витальевичу. — Я привел вам соотечественника. У него крайне сложная ситуация. Он оказался в руках сыскной полиции, но думаю, вам необходимо поговорить с парнем. Нам вместе необходимо поговорить. Чтоб вытащить его из лап Риекки.
— Добрый вечер… — Кивнул я хозяину дома, с интересом рассматривая его лицо.
Высокий, жилистый. Усики, как у знаменитого Ивана Поддубного. Или Эркюла Пуаро. Хотя, нет. У второго они были какие-то маленькие. Всё-таки Поддубный. Только такой, сильно похудевший и облысевший.
— Рад приветствовать, господин полковник. — Шульгин быстро поздоровался с финном и мгновенно переключился на меня.
Он подошел ближе, а затем уселся в кресло, стоявшее напротив дивана, который заняли мы с Куусари. Смотрел Василий Витальевич внимательно, но как-то настороженно. Впрочем, я даже знаю, почему.
В отличие от Куусари, он прекрасно знает, с Родины далеко не всегда хорошие новости прилетают. А уж люди, тем более.
Шипко говорил, к Шульгину пытались подобраться, но безуспешно. Однако, в отличие от всех предыдущих попыток, моя точно должна увенчаться успехом. Я, так сказать, имею крайне убедительные аргументы. Вернее, один аргумент.
— У меня для вас есть информация, привезенная с Родины. — С места в карьер начал я.
Присутствия Куусари не боялся и не стеснялся. Все равно он не поймёт, о чем идёт речь. А сам Шульгин не рискнет поднимать бучу.
— Как интересно. Слушаю очень внимательно. — Василий Витальевич склонил голову к плечу, рассматривая меня цепким взглядом.
