Михаил Любимов - И ад следовал за ним

Душа рвалась немедленно в Каир, минуя филистерскую Швейцарию, на поиски ко­варного незнакомца, под пули арабов, и, самое главное, жизнь представлялась совер­шенно бессмысленной без бутылки «гленливета».

Искать его пришлось долго: в самом светском «Монсиньоре», что на приюте гурма­нов Джермин–стрит, «гленливета» не оказалось, но пришелся по вкусу кондовый «ти­черс», хотя шел он неважно и потребовал вмешательства хереса и кофе. Далее упрямый Алекс блуждал на машине в поисках ресторана «Шотландский клан», который по идее ло­мился от «гленливетов», там меня и остановил полисмен, величественный, как Саваоф: «Сэр, вы едете по правой стороне!» — «Разве?» — Лицо Алекса ангельски спокойно, глаза чисты и лучезарны, речь отчетлива, как у диктора Би–би–си, такое наступало после жбана кофе— «Извините, сэр, я не заметил знака!» — Разворот и лихая парковка около «Этуали». Счастье всегда неожиданно: именно там и подвалили «гленливет» и заодно юная негритянка из Камеруна, черная как смерть и лепечущая по–французски чуть лучше сеттера миссис Лейн,— бутылка «редерера» за дикую бардачную цену и плавный пере­ход в номер почти рассыпавшейся гостиницы напротив.

Сияла ночь, фунты стерлингов сыпались, как алмазные звезды с неба, луной был полон сад, Черная Смерть (остроумнейший Алекс еще не совсем растерял мозги) мылась в ванной, я обрел второе дыхание и позвонил Хилсмену прямо домой. К телефону подо­шел сам император ослов.

— Это вы, Рэй? — начал я певучим лирическим тенором а–ля Карузо.

— Да. А это кто?

— Ваш старый друг…— Я уже шептал и пыхтел, как чайник, переходя на дурной женский голос — Я люблю вас, люблю безумно и безнадежно!

— Кто это говорит?!

— Это Аллен, Рэй! Не узнаете?

— Что за шутки? Какой Аллен?

— Аллен Даллес. Вы что? Забыли бывшего директора ЦРУ? Звоню из нашей базы в аду. Отсюда неплохо видно… что вы замышляете в районе Уайт–чейпла… среди троц­кистов…

— Ах, это вы, Алекс! — Довольно быстрая реак­ция для сноповязалки.— Что так поздно? Что случилось?

— Рэй, мне очень вас не хватает, и я хочу с вами выпить.

— Что–то у вас с голосом… Откуда вы звоните? — Он был явно обеспокоен.

— Из бардака, ваше преосвященство!

— Кто–нибудь есть рядом? Вам неудобно гово­рить?

— Черная Смерть, сэр. Она отмывается от моих страстей!

— Какая Черная Смерть?

— Моя! Моя!

— Вы что–нибудь пили? — Все–таки деликатны эти янки, позвони я в таком виде Ма­не, тут же увезли бы в вытрезвитель с последующим разбором на монастырском вече. (Впрочем, ходили слушки, что сам Маня однажды вернулся на бровях с какого–то приема и прямо на лестнице был излупцован разгне­ванной супругой, употребившей в этих благо­родных целях войлочный шлепанец.)

— Ни капли! Но очень хочу выпить с вами… это очень важно. И срочно.

— Может, перенесем на завтра?

— Через час жду вас в пабе «Шерлок Холмс». Захватите на всякий случай оружие…

Я повесил трубку. Две тонкие черные змейки обмотали мою шерстяную грудь[29] — это Черная Смерть выпорхнула из ванной с чарующей улыбкой, переросшей в сияющее солн­це после того, как звякнул о стол кошелек с пиастрами.

«Газель» оседлать я не смог (полагаю, что совал ключ не в замок зажигания, а в прикуриватель) и добрался до паба на такси. Там я снова восстал из пепла, как птица Фе­никс, пил с Рэем на брудершафт, приглашал его вылететь вместе в Каир и, наконец, допился до ручки и довел до такой же кондиции Хилсмена (так по крайней мере мне каза­лось), который неожиданно решил уехать в загородную рези­денцию. В машине Рэя я сначала пел романсы, а потом мирно заснул.

Проснулся я в замке — голова разрывалась на части[30].

— Доброе утро, Алекс! Ну вы и гуляка! Немного кофе? — В дверях стоял Рэй.

— Не отказался бы от баночки холодного пильзнера.

— Ни в коем случае, нам надо еще поработать. Одевайтесь, и приступим к завтраку.

В голове еще сладко варились алкогольные смеси, я быстро вскочил, сделал серию мощных упражнений и принял холодный душ. Поработав на гладильной доске с утюгом (мой костюм с Сэвилл–стрит был словно изжеван и выплюнут той самой коровой после то­го, как она напрыгалась с фермером), я вышел к завтраку бодрый, оптимистичный и наду­шенный до одурения дешевым одеколоном, который оказался в ванной.

Четыре бокала грейпфрут–джуса, три кофе — и пе­ред страдальческой физиономией Рэя сидел уже не опустившийся алкаш, нарушавший покой героев Конан Дойля (трога­тельный пиетет к автору я пронес с раннего детства, где на книжной полке рядом с важно испещренным «sic!» и «N. В.!» «Капиталом» и удивительно ясным и понятным «Кратким курсом» стоял толстый томик с любимым «Голубым карбункулом»), а элегантный джент­льмен с чуть усталым, но приятным лицом и умными глазами.

— Вот вам на всякий случай югославский паспорт. Алекс, пожалуй, в Каире он боль­ше подойдет… Скажите, а вы не допускаете мысли, что это провероч­ная комбинация Центра?

— В чем ее смысл? — удивился я.

— Вам перестали верить и специально разыграли всю эту историю с Генри.

— Совершенно это исключаю! Какие у них основания? Скорее это ваши проделки! — Я хохотнул и почувствовал, что меня чуть подташнивает — не пей херес, дурак Алекс, будто ты не знаешь, как вредны для печени крепленые вина!

— Опять вы за свое, Алекс! Откуда у вас такие мысли? Выпейте еще кофе! Какой нам смысл направлять своего человека к вашему Генри? Неужели нет иных способов?

— А почему бы и не направить? — усмехнулся я — Напрасно вы мне не доверяете. У меня много недостатков, но есть одно достоинство: я никогда не вру! (Бедная моя душа, гореть ей в аду вместе с Алленом Даллесом!) Если я уж перешел Рубикон и пошел на риск, то иду со своими друзьями до конца с откры­тым забралом. Держу пари, что это ваш человек.

— Клянусь, что нет! — Играл он так же искренне, как и я, нам бы обоим в Королев­ский Шекспировский.— Уверяю вас, что мы не знаем этого человека!

— Откуда же он узнал об «Эрике»? — не отста­вал я.

— Все это нам вместе предстоит распутать…

— О'кей! Не будем спорить! Допустим, я устанавливаю этого человека, но он отка­зывается от контактов со мной. Что делать?

— Возвращайтесь в Лондон. Мы задействуем другие силы.

— А если меня хватает полиция?

— Это уже слишком. За что?

— Не знаю. Но что мне делать в этом случае?

— Строго придерживайтесь легенды, звоните в Лондон по телефону, который я вам дал. Скажете, что это телефон вашей фирмы. Вы чем–то недовольны?

— Скажем прямо, что не очень вы беспокоитесь о моей безопасности.

— Не стоит преувеличивать степень риска. Что вы еще хотите от нас?

— Мне нужны деньги, и немалые…— Я нежно улыбнулся — Сколько вы мне даете на всю командировку?

— Мы оплатим все ваши расходы — Он усмехнулся, — За вычетом трат на «глен­ливет» и негритянок.

— Хорошая работа требует качественных напитков и таких же ласк.

— Только не входите в штопор. Вчера я еле–еле уговорил хозяина не вызывать по­лицию. А насчет безопасности вы глубоко ошибаетесь: для нас это святое дело! — Пове­яло знакомым ветерком из Центра.

— Извините. Рэй. за вчерашнее Я доставил вам массу неудобств. К тому же вы не ночевали дома…

— Я предупредил жену, — быстро перебил он меня, чувствуя, что я выпущу из сво­его ядовитого рта какую–нибудь гадость.

Мудрейший Рэй смотрел вперед, я же вчера совершенно забыл о Кэти, даже ни разу о ней не вспомнил, словно она и не существовала. И когда под вечер я явился домой, по квартире бродили свинцовые тучи.

— Извини, Кэти, что не мог тебе позвонить. Я напился и провел ночь у приятелей… (О, Совесть Эпохи!)

Только покаяние спасает грешника, кайся, мой друг, кайся, тут не придумаешь вне­запный вылет в Шотландию для закупки радиоламп. Кэти пожала плечами, я подошел и обнял ее, но она мягко увернулась и вышла в другую комнату.

О, знакомые сцены! У всех они разворачиваются по своему сценарию! Римма лю­била мажор, героическую симфонию, во время которой летели на лестничную площадку мои пиджаки и галстуки. Тут же пахло сдержанностью и уникальной английской недого­воренностью: угрюмое, словно чугунная сковородка, молчание, торжественно–спокойный ритуал собирания чемодана, прощальный взгляд сквозь горестно мигающие ресницы (кроме раздражения, ничто не шевельнулось у меня в груди), поворот, медленный стук каблучков по паркету в надежде, что я брошусь вслед с песней «Вернись, я все прощу тебе, вернись!» — тут я уже люто ненавидел Кэти, но последовал вниз до самого такси, лепеча нечто вроде «что за глупости7 стоит ли ссориться из–за пустяков7».

Такси отчалило от тротуара, мигнуло на повороте красным светом тормозных фона­рей, и я остался в одиночестве, расстроенный и опечаленный, хотя лишь минуту назад только и мечтал о том, чтобы она ушла и попала под колеса.