Алексей Ростовцев - Ящик для писем от покойника (сборник)
Однажды мы ехали с ним вдвоем на моем «Фольксвагене» из Ляйпцига в Берлин. В Ляйпциге у нас были кое-какие делишки на ярмарке. Погода стояла чудесная, и «Клаус» предложил остановиться, чтобы немного погулять на природе. Я свернул с автобана на парковку, взял из машины папку с документами и пошел за «Клаусом» в лес. Это был чистый, сухой, хорошо прибранный сосновый лес. Деревья прямыми свечами уходили в ясное небо. На каждом стволе висел горшочек, куда по специальному желобку стекала целебная смола. Все было по-немецки аккуратно и скучновато красиво. На одной из сосен стучал дятел.
— Дай пистолет, я собью его, — сказал вдруг «Клаус».
От неожиданности я даже споткнулся и остановился. Он тоже остановился, повернувшись ко мне вполоборота. Просьба «Клауса» была нахальной и противозаконной. Он отслужил положенный срок в армии и прекрасно знал, что личное оружие запрещено передавать посторонним лицам. Однако здесь был особый случай. Я внимательно посмотрел на него. Передо мной стоял рыжеватый ладно скроенный молодой немец и, прищурившись, насмешливо разглядывал меня стального оттенка глазами. Мне подумалось, что, вероятно, точно так же выглядел его отец в том проклятом июне.
— Ты все равно не попадешь в дятла, — сказал я. — Он сидит слишком высоко.
— Не то говоришь, — сказал он. — Ты ведь о моем отце сейчас вспомнил.
— Да, — признался я.
«Клаус» повернулся и быстро пошел вперед.
— Постой! — окликнул я его. — Остановись и подойди ко мне.
Он повиновался. Я расстегнул пиджак, достал пистолет из кобуры, висевшей на поясе, спустил предохранитель и, передернув затвор, протянул ему оружие. Он выстрелил в дятла, почти не целясь, и тут же вернул мне пистолет. Дятел даже взлетать не стал. Он только прекратил свой стук и затаился, удивляясь, очевидно, нашей дурости.
— А теперь бежим! — крикнул я. — Не то кто-нибудь запишет номер нашей машины и донесет об охоте с применением боевого оружия.
Мы бросились к автобану.
Надо сказать, что после этого между мной и «Клаусом» установились отношения глубочайшего взаимного доверия. Начальству о вышеописанном эпизоде я, разумеется, не стал докладывать.
Все это случилось довольно давно, а вот теперь «Клаус» уходил на дело. Бутылка сухого вина выпита, бутерброды съедены, все слова, которые принято говорить в таких случаях, сказаны. Мы поднялись из-за стола. Я порылся в карманах, достал ключи от машины, снял с кольца брелок — тяжелого оловянного медвежонка, гербового зверя старой прусской столицы, купленного в Западном Берлине, и протянул сувенир «Клаусу».
— На, возьми на память. Там у тебя будет шикарный автомобиль. Пригодится.
«Клаус» тоже полез в карман и отдал мне свой перочинный нож.
— Его все равно нельзя брать с собой. Он сработан в ГДР.
Мы обнялись и крепко пожали друг другу руки. «Клаус» ушел…
Вернулся он через восемь лет, выполнив задание и ухитрившись не оказаться за решеткой. Кто-то из наших сотрудников рассказал ему, что я снова пребываю в Берлине, и «Клаус» пожелал увидеться со мной. Я поехал к нему в отель, где он временно проживал, отдыхая и приводя в порядок потрепанные нервы.
Вопреки моим ожиданиям, «Клаус» встретил меня весьма прохладно. Он был хмур и расстроен. Когда я осведомился, в чем дело, «Клаус» ответил:
— Смотрел сегодня фильм про Штирлица. Помнишь, как ваш разведчик укокошил своего верного агента, моего тезку? Когда-нибудь и вы меня так же… За минованием надобности.
— Не дури! — сказал я. — Выкладывай, что у тебя на душе. Разберемся вместе.
— Сердце у меня болит. Это от вашей чертовской работы. Скоро сдохну.
— Ерунда. Невроз. Отдохнешь, и все пройдет. Кстати, у меня тоже болит сердце и тоже от нашей чертовой работы.
Во взгляде «Клауса» я увидел иронию.
— С чего болеть твоему сердцу? — спросил он. — Разве ты, сидя тут, каждый день ожидаешь, что за тобой могут прийти?
— Я боюсь, что прийти могут за тобой. И учти, что ты у меня не один такой.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что все восемь лет вспоминал обо мне ежедневно?
— Да, вспоминал.
— Не верю тебе.
Я пожал плечами и в качестве последнего аргумента выложил на стол его перочинный нож. «Клаус» как-то сразу сбросил с себя всю свою колючесть.
— Прости, — сказал он. — А вот я твой брелок не сберег. Пришлось оставить его вместе с машиной. Была такая ситуация.
— Ничего. В нашей работе все бывает. Давай-ка лучше поздороваемся как следует.
Мы обнялись и обменялись крепким рукопожатием…
Я не знаю, где теперь «Клаус» и жив ли он вообще, однако нож его храню по сей день. В рукоятку ножа вделано множество железок чрезвычайно полезных в жизненном обиходе. В течение дня я пользуюсь ножом неоднократно. Он всегда при мне, и я уже всерьез уверовал в то, что это талисман, приносящий удачу.
Землепроходец
Галлскую тюрьму, а точнее следственный изолятор, местные жители называют «Красным быком». Построил тюрьму какой-то из кайзеров. Кирпичные стены ее забурели от времени. Она огромна, мрачна, неуклюжа и подслеповато поглядывает на окружающий мир узкими решетчатыми оконцами поверх высоченного каменного забора, дополненного сторожевыми вышками и несколькими рядами колючей проволоки. Может быть, тюрьма действительно напоминает старого быка в загоне.
В середине 70-х годов в «Красном быке» сидел студент одного из местных вузов Дитер Шольце. Сидел по обвинению нелепому, и я бы даже сказал, комическому. Впрочем, самому Дитеру в прохладной сырой одиночке было не до смеха. Он то впадал в тихое уныние и замыкался в себе, то кричал следователю, что не совершил ничего дурного, а если с точки зрения Закона его поступок квалифицируется как преступление, то наказание, которым ему грозят, чересчур завышено. Парень явно не понимал, что нарушил целый частокол параграфов не одного, а сразу трех Уголовных кодексов.
Дитер с детства мечтал стать путешественником. Стены его комнатки в родительском доме пестрели географическими картами, на столе навалом лежали книги о великих землепроходцах. Маленькую страну, гражданином которой он являлся, можно было за несколько часов проехать из конца в конец на автомобиле. Эта страна казалась ему тесной, скучной, истоптанной туристами в кожаных шортах и туристками, насыщающими своих чад из пластмассовых бутербродниц. Некоторые его сверстники мечтали драпануть на Запад, чтобы разбогатеть. Дитера материальные ценности не прельщали. Он хотел познать мир, овладеть еще не раскрытыми тайнами Земли. Однако сначала надо было проверить себя, подготовить тело и душу к физическим, а возможно, и нравственным испытаниям. Полигоном для такой проверки и закалки мог стать только необъятный и загадочный Советский Союз.
К встрече с нашей страной он готовился несколько лет. Читал соответствующую литературу, учил русский язык, в деталях продумал и вычертил на карте маршрут путешествия, раздобыл в молодежных журналах адреса советских граждан, желающих познакомиться с иностранцами, и затеял активную переписку с теми из них, кто проживал в городах, лежащих на прочерченном пути. Всем своим «почтовым друзьям», которых насчитывалось более полусотни, сообщил, что скоро приедет в Советский Союз и обязательно навестит их.
В июле 1974 года, сдав экзамены за третий курс и имея при себе небольшой рюкзак и летнюю стипендию, а также внутренний паспорт гражданина ГДР, он выехал в Чехословакию. Виза для такой поездки не требовалась. Все, что произошло потом, было, как полагали юристы, грубым попранием норм, установленных человечеством задолго до рождения Дитера Шольце.
В Карпатах он целый день пролежал на лесистом пригорке, внимательно наблюдая из кустов за действиями чехословацких и наших пограничников, а ночью без осложнений проник на советскую территорию и стал быстро продвигаться в глубь страны, чтобы скорее выйти из режимной зоны.
«Почтовый знакомый» в Ужгороде принял его так, как умели принимать желанных гостей из дружественного зарубежья только у нас. Его кормили, поили, показывали ему город, а на другой день купили билет до Львова и вручили на перроне прелестные сувениры. И пошло, и поехало! Никто ни разу не поинтересовался, каким путем он попал в Советский Союз. На него обрушилось сначала славянское, потом кавказское, затем среднеазиатское и наконец сибирское гостеприимство. Дитер все увереннее двигался по намеченному маршруту. Он загорел, возмужал, окреп. Советский Союз оставался за его спиной сплошным праздником, сказочной страной, где живут сильные мужественные парни и очаровательные девушки, где много душистого вина и необыкновенно вкусны национальные блюда, где города громадны, просторны, шумны, зелены и непохожи друг на друга. Ослепленный улыбками многочисленных новых приятелей и приятельниц, он не заметил у нас ничего дурного. Он был счастлив. Перед ним уже маячил Тихий океан, когда произошла осечка.
