Николай Шпанов - Ураган. Когда гимнаст срывается
– А теперь?.. Старость?.. – усмехнулся Лоуренс.
– Что ж, это неумолимо… Но старость – не всегда выживание из ума. Иногда с седыми волосами приходит и мудрость.
– Вы помешались от страха, Майкл.
– Это не страх, Лорри. А впрочем… вы правы: в том, что я говорю, есть и доля страха – перед богом и своей совестью.
– Да-а… – иронически протянул Лоуренс, – и с этим вы намерены идти на выборы? Нет, Майкл, ваша кандидатура обречена. Нашей команде не нужны такие форварды. Она хочет драться кулаками.
Так вот где зарыта собака! Лоуренс приехал уговорить его снять свою кандидатуру. Интересно, что он может сказать. И почти только для того, чтобы подразнить Лоуренса, Парк сказал:
– А не кажется ли вам, Лорри, что в глазах так называемых простых людей советский премьер не только "коммунист номер один", не только "человек из Кремля номер один". Он уже "гражданин мира номер один". На этот счет вам следует хорошенько подумать. Вы собираетесь взобраться на Золотую Гору, чтобы "переспорить или умереть"? И вы не допускаете мысли, что не переспорите, а умрете, Лорри. Умрете, черт вас побери! – Парк говорил так, словно боялся куда-то опоздать или что-то забыть.
Лоуренсу с трудом удалось его перебить.
– Слушайте, Майкл, я готов во всеуслышание заявить: "Я против войны". Да, да, не смотрите на меня как на идиота, это совершенно искренне: я и в самом деле против войны, против всякой войны, потому что не хуже вас понимаю: любая – значит всеобщая.
– Так за чем же – дело стало: против войны, за мир, за мирное…
– Вот в том-то и дело: да, мы против войны, когда она нас не устраивает, но мы вовсе не за мир вообще. Мы отвергаем всякую мысль об их мирном сосуществовании и прочем.
– По-видимому, я начал выживать из ума: не понимаю.
– Я буду более верен своему обществу, чем вы, – исподлобья глядя на Парка, внушительно проговорил Ванденгейм. – Хорошо, что вы еще говорите "наши идеи", а не "ваши".
Парк пренебрежительно пожал плечами:
– Наши идеи – это мои идеи. Так останется до конца моих дней. И я буду драться за мои идеи, потому что убежден в их превосходстве над всякими другими.
– Это уже ближе к делу!
– Но драться я хочу не бомбами.
– Знаю, знаю, Майкл: война идей. А уверены вы в победе?
– Вы путаете борьбу с войной, Лорри…
– Голыми руками?.. Или, может быть, домнами и электростанциями, как предлагают господа коммунисты?
– Всем: от домен до автомобилей и даже до кастрюлек.
– Ну, по части автомобилей, мы им зададим!
– А по части кастрюлек?.. Пожалуй, миллиардам кастрюльки пока еще нужней автомобилей, а? – усмехнулся Парк.
– Я был бы спокоен и за кастрюльки, если бы у домен не стояли потенциальные союзники русских. Война идет даже у наших собственных домен.
– Хотите закона о незаконности любых стачек?
Лорри ответил решительным кивком:
– Хочу! И в тот день, когда я взойду на Золотую Гору, закон будет принят.
– Итак, – после некоторого молчания произнес Парк, – вы решили бороться со мной на выборах?
– Нет. – Лоуренс исподлобья злыми глазами смотрел на Парка. – Мы не будем соперниками… Просто вы снимете свою кандидатуру.
Вот оно что! Тогда уж Парку не до церемоний. Если на карте стоит счастье его народа, судьба его страны, он вопреки советам врачей, вопреки мольбам жены, вопреки собственному желанию не снимет своей кандидатуры. Сейчас, сейчас, Лорри, ты услышишь… Боже, что это? Почему так трудно дышать?.. Парк схватился за сердце, прильнув щекой к стволу сосны. Боже правый, неужто уже?! Так бесславно уйти с пути Ванденгейма! Нет, не может, не должно этого быть!.. Сдавило дыхание… Не хватает воздуха!.. Стало совсем темно… Больно… Очень больно…
Но вот вспухший в груди болезненный ком пропустил немного воздуха. Еще… Еще немного. Легче. Кажется, на этот раз еще не все. Парк осторожно втянул воздух и почувствовал успокаивающий аромат хвои. Ага, это как раз то, что нужно: природа за него, его лес, его сосны!.. Парк осторожно нагнулся и, растерев в пальцах хвою, поднес ее к носу. Ф-фу!.. Отпустило! Не сдаваться!.. Итак…
– Послушайте, Лорри… – Парк говорил, не глядя на Лоуренса. Голос его звучал совершенно спокойно. – Чего-то вы все-таки не понимаете. Неужели я стал бы говорить что-либо подобное тому, что говорю, думать так, как теперь думаю, если бы у нас была надежда совершить рывок, какой мы совершили в сорок четвертом и сорок пятом, – оставить русских на два корпуса сзади…
– Да, тогда это был прыжок! Им пришлось понатужиться, и все-таки понадобилось целых пять лет, чтоб догнать нас.
– Вот именно: пять лет, – кивнул Парк. – Если бы они были у нас и теперь… Неужели вы думаете, что и тогда я старался бы уверить вас в неизбежности сосуществования?
– А если мы его еще сделаем, такой бросок к финишу, а?
Парк грустно покачал головой:
– Нет, Лорри, ничего не выйдет. Им понадобилось пять лет. А нам… – Он пожал плечами. – Просто не знаю, какие еще нужны слова, чтобы вы поняли: нам их не догнать!
– Нет, не понимаю, Майкл. Не хочу понимать, – упрямо заявил Лоуренс.
"Что ж, тем хуже для тебя, – подумал Парк, – и если бы только для тебя одного… Видно, такова воля всевышнего: принять формулу коммунистов "войну вне закона!". Что ж, значит для этого он и поедет в Лугано. Войну вне закона! Не сдаваться!
Не слушая больше Лоуренса, Парк устало отмахнулся и пошел к дому. Идти было очень трудно, но он старался не показать этого Лоуренсу. Пусть не торжествует. Парк поедет в Лугано.
Навстречу Парку шел внук. Мальчик сразу увидел, что деду плохо, и, подхватив его под руку, отвел в спальню. Но Парк не дал себя раздеть. Он упал в постель, как был, в платье.
– Нет, нет, мальчик, никого не зови. Не надо врача. Мне нужен ты. Один ты… Возьми машинку, садись к столу. Напишем кое-что. Дай только передохнуть…
Парк закрыл глаза. Вот папы в Риме всегда дают своим энцикликам названия… Названия?.. Да, да, назвать свою декларацию. Как же ее назвать?.. Вот: ему понравились слова русского поэта… Русского поэта… Парк приподнялся в постели.
– Ты готов, Голи?
– Да, дедушка, – растерянно ответил мальчик, не понимая, что происходит. Он только чувствовал значительность того, что должен делать.
– Пиши, мальчик… Сначала название… "Да здравствует разум, да скроется тьма".
– Большими буквами, дедушка?
– Да, да, мой мальчик: большими. Да здравствует разум…
Сердце опять мучительно сжалось, и словно кто-то воткнул в него длинную-предлинную иглу. Парк откинулся на подушку и стиснул зубы.
– Дедушка, позволь позвать доктора.
– Нет, нет, мой мальчик… Мы с тобой должны успеть это написать. С новой строки: "Альтернатива проста: мирное сосуществование – иначе, рано или поздно, война. Третьего пути нет. Мирное сосуществование – единственный путь. Он отвечает интересам всех народов, в том числе и нашего народа. Отказаться от него значило бы в современных условиях обречь мир на страшную истребительную войну. Мне можно поверить: я знаю, что говорю, война – самоубийство. Но все еще находятся люди, твердящие о так называемом "рассчитанном риске". Позвольте мне назвать таких людей не только глупцами, но опасными безумцами. Они достойны смирительной рубашки: никто не вправе болтать, будто может рассчитать "риск войны". Политика "на грани войны", которую я когда-то поддерживал, – политика самоубийц. Да, я, как виновный, склоняю голову и говорю: "Я не желаю быть ни самоубийцей, ни участвовать в убийстве двухсот миллионов своих соотечественников, ни сотен миллионов других людей". В век атомной энергии разоружение неизбежно. Надо говорить не о сокращении вооружений, а о полном разоружении, об уничтожении всего и всякого оружия. А начинать это дело нужно с объявления войны вне закона, с подлинного и полного разоружения. Поэтому я говорю: "Войну – вне закона!" Это единственный путь к спасению. "Войну – вне закона!"
Успокоенный стуком машинки, Парк открыл глаза. Стало легче. Он посмотрел на тонкие пальцы мальчика, неуверенно ударявшие по клавишам машинки. Они показались ему такими слабыми и вместе с тем такими чистыми – единственными, которые достойны писать то чистое, что надо сказать. Парк протянул руку.
– А знаешь, дедушка, – сказал мальчик, – я ведь знаю это стихотворение "Да здравствует разум". Это русский – Пушкин!
– Ты уже настолько умеешь читать по-русски?
– Только еще не могу вслух, потому что не знаю, как это произносится…
В приотворившуюся дверь просунулось личико Дэзи.
– А мне можно сюда? – Она лукаво подмигнула. – Наверно, сочиняете что-нибудь очень интересное, а? Давайте вместе.
Парк рассмеялся и с нежностью прижал к себе девочку.
– На чем мы остановились, Голи?
