Роберт Ладлэм - Идентификация Борна
— Отвечайте на вопрос.
— Номер 37. Вы знаете это так же хорошо, как и я.
— Я действительно решил вас проверить. Скажите, а кто передал ему конверт?
Толстяк замер. Его поведение изменилось.
— Не имею ни малейшего понятия. Я никогда этим не интересовался.
— Вы не любопытны?
— Конечно, нет. Козлята никогда не заглядывают в волчью конуру по собственной воле.
— Что было в конверте?
— Я же сказал, что не открывал его.
— Но вы догадываетесь, что в нем находилось?
— Полагаю, что деньги.
— Вы полагаете?
— Да, именно деньги, большая сумма денег. И если возникло какое-нибудь недоразумение, то я здесь ни при чем. А теперь, прошу вас, уходите отсюда.
— Последний вопрос.
— Пожалуйста, только уходите.
— С какой целью передавались эти деньги?
Толстяк уставился на Борна, его дыхание чуть было не прервалось. На его жирной физиономии выступил пот.
— Вы совсем замучили меня, мой господин, но я не буду уклоняться от ответа. Называйте это как угодно, хоть смелостью ненормального козленка, который хочет лишь одного — выжить. Каждый день я читаю газеты на трех языках. Шесть месяцев назад был убит один человек. О его смерти сообщалось на первых страницах каждой из них.
Глава 7
Они обогнули квартал, проезжая по Фолькенштрассе, после чего повернули направо по направлению к Лиммат Квей и Гроссмюнстеру. Лювенштрассе находилась за рекой в западной части города. Самый короткий путь туда лежал через Мюнстер-бридж. Мари Сен-Жак молча сидела за рулем, держась за него с таким неистовством, как ранее держала ручку своей сумочки в течение всех сумасшедших минут в отеле, надеясь так или иначе сосредоточиться на анализе происходящего. Борн, размышляя, смотрел на нее. «Шесть месяцев назад был убит человек. О его смерти сообщалось на первых страницах каждой из них».
Джейсон Борн получил деньги за это убийство, и полиция нескольких стран обещала вознаграждение через Интерпол всем, кто имеет информацию, способствующую его захвату. Это означало, что были и другие убийства. «Сколько их, кто охотится за вами, мой господин? И что они сделают?
Они не остановятся ни перед чем — смерть жены или детей для них ничто!»
Но это не полиция, это другие личности.
В ночном небе вырисовались, как близнецы, две колокольни Гроссмюнстера, отбрасывая сверхъестественные тени. Борн задумчиво смотрел на это древнее сооружение. Казалось, что оно хорошо знакомо ему, но не настолько, чтобы он был в этом уверен. Он видел его раньше, однако сейчас он смотрел на него, как в первый раз.
«Я знаю только Чернака… Конверт был передан мне через него… Лювенштрассе, 37. Вы знаете это так же хорошо, как и я».
Знал ли он? Мог ли он это знать?
Они проехали мост и попали на дорогу, ведущую в новую часть города. Улицы были заполнены толпами гуляющих пешеходов. Пешеходы и автомобили соревновались друг с другом, регулируемые перемещающимся, бесконечным потоком красных и зеленых огней. Борн попытался сосредоточиться на чем-то… И на всем одновременно. Пока для него стали проясняться лишь контуры реальности. Ее формы были загадочными и пугающими. И каждая очередная была более загадочной, чем предыдущая. Он уже не был уверен, что способен — умственно способен — впитывать события, развивающиеся так быстро.
Внезапно послышались сигналы полицейской машины.
Он взглянул в окно, и резкая боль вновь пронзила его грудь. Рядом с ними ехала патрульная машина, и полицейский что-то кричал ему через стекло. Все стало неожиданно ясно, и его охватила неудержимая ярость. Женщина увидела полицейскую машину в боковое зеркальце. Потом она погасила передние огни и включила сигнал левого поворота. Левый поворот на улице с односторонним движением! Результат был налицо: полицейские обратили на них внимание. Если они их остановят, то она может закричать, и все будет кончено.
Борн включил передние фары, повернулся и выключил левый поворот. Другой рукой он схватил ее за руку так, как делал это раньше.
— Я убью вас, доктор, — четко прошептал он, а в окно закричал в сторону патрульной машины: — Мы немного запутались! Просим у вас прощения! Мы — туристы! Нам надо проехать в свою очередь в следующий квартал! Полицейская машина находилась от них буквально в двух футах, а полицейский был явно озадачен происходящим. Но сигнальные огоньки на машине нарушителей были уже изменены.
— Осторожно поезжайте вперед, и больше не допускайте подобных глупостей, — предупредил полицейский.
Борн кивнул полицейскому через окно.
— Еще раз извините!
Тот пожал плечами и повернулся к напарнику, возвращаясь к прерванной беседе.
— Я ошиблась, — дрожащим голоском прошептала Мари. — Здесь такое оживленное движение… О боже, вы сломали мне руку! Отпустите меня, мерзавец!
Борн отпустил ее, опасаясь очередной истерики. Он предпочитал управлять ею с помощью страха.
— Вы думаете, что я вам поверил?
— Это вы о моей руке?
— Нет, о вашей ошибке.
— Вы сказали, что мы скоро повернем налево. Я только об этом и думала все время.
— В следующий раз будьте внимательней, — он откинулся назад, не переставая наблюдать за ее лицом.
— Вы — чудовище, — прошептала она, закрывая глаза на короткое время. Когда она снова открыла их, в них вновь появилось выражение ужаса. Наконец, они добрались до Лювенштрассе. Это была достаточно широкая улица, где низкие каменные и деревянные дома перемежались с современными сооружениями из стекла и бетона. Постройки XIX века конкурировали тут с современной посредственностью. Эти дома продолжали свою долгую жизнь. На номера домов Борн стал смотреть где-то в районе 80-х. Для того, чтобы добраться до нужного, им было необходимо спуститься вниз по улице. Это был уже новый квартал, почти целиком застроенный старыми трехэтажными домами. У многих из них даже крыши были из дерева. К каждой двери вели каменные ступени с железными перилами, а дверные проемы освещались небольшими фонарями, наподобие тех, которые устанавливались когда-то на конных экипажах.
Борн начал вспоминать забытое. Но не эта улица возникла в его воображении. Что-то еще… Очертания домов были похожи, но странно отличались: разбитые окна, покосившаяся лестница, сломанные перила, а вокруг много ржавого железа. Это был уже совсем иной Цюрих.
— Степпдекштрассе, — сказал он самому себе, концентрируясь на картине, возникшей в его сознании. Он ясно м четко видел жилой дом. Он мог даже различить краску когда-то красного дерева, похожую на цвет платья сидевшей за рулем женщины. — Меблированные комнаты… На Степпдекштрассе. — Что? Что вы сказали? — Мари Сен-Жак испугалась этих бессвязных слов, не означавших ничего конкретного, но которые она отнесла на свой счет.
— Ничего, — он перевел взгляд на ее платье. — Вот здесь должен быть дом № 37, — произнес он, показывая на пятый дом в ряду. — Останавливайтесь.
Он вышел первым. Проверив работоспособность своих ног, он отобрал у нее ключи зажигания и только после этого позволил ей выйти.
— Вы уже можете ходить, — заметила она, — а это означает, что вы смогли бы сами вести машину.
— Может, и так.
— Тогда отпустите меня! Я ведь сделала все, что вы хотели!
— Когда сделаете еще кое-что, тогда я вас отпущу.
— Я ничего никому не скажу, поймите это! Вы последний человек на земле, которого я когда-либо захочу снова увидеть… Или иметь с ним дело. Я не желаю быть свидетелем, или участвовать в полицейском расследовании, или делать заявления для прессы, или что-нибудь подобное! Я не желаю быть частью той жизни, которая вас окружает, я не хочу иметь с вами ничего общего! Я перепугана до смерти… И это будет гарантией, неужели вы этого не видите? Пожалуйста, отпустите меня!
— Я не могу этого сделать.
— Почему вы не хотите мне верить?
— Это не имеет значения, вы мне необходимы.
— Для чего?
— Дело простое до глупости. У меня нет водительского удостоверения, а без него нельзя нанять машину, что меня немного волнует.
— Но у вас уже есть машина!
— Она может быть пригодна еще в течение максимум одного-двух часов. Очень скоро кто-то обнаружит ее пропажу у отеля. И описание машины будет разослано всем полицейским постам.
Мари смотрела на него со смертельным ужасом в глазах.
— Я не хочу подниматься в квартиру вместе с вами. Я слышала, что сказал тот человек в ресторане. Если я буду знать слишком много, вы прикончите меня.
— То, что вы слышали, не имеет большого значения ни для меня, ни для вас. Пойдемте, — он взял ее за руку, положив вторую руку на перила, чтобы иметь дополнительную опору при подъеме.
Мари не сводила с него взгляда, в котором читались страх и изумление. Имя Чернак было обозначено на втором почтовом ящике рядом со звонком.
