Роберт Ладлэм - Завет Холкрофта

Внезапно его взгляд оказался прикованным к креслу первого ряда во втором салоне. Человек шевельнулся во сне. Мужчина мощного сложения, чье лицо было ему знакомо. Он его уже где-то видел. Он не мог вспомнить где, но был уверен: видел! Лицо, искаженное гримасой ужаса, — человек пробегал мимо, очень близко от него... что же это за лицо? Что-то мимолетное отпечаталось в его сознании. Но что?

Ах да — брови! Густые, полумесяцем, кустистые, черные с проседью. Где же он их видел, эти черные с проседью брови? Почему эти густые брови вызывают у него воспоминание о каком-то акте насилия? Где же это было? Он никак не мог вспомнить, и от этого почувствовал, как кровь застучала в висках. Пульсация усиливалась. Виски сковала тупая боль.

И вдруг человек с густыми бровями проснулся, словно ощутил на себе чей-то взгляд. Их глаза встретились. И они тотчас узнали друг друга.

И в это мгновение родилось воспоминание о кровопролитии. Где? Когда?

Холкрофт неловко кивнул, уже не сознавая, что делает. Боль пронзила желудок, словно лезвие ножа. В голове быстро-быстро застучали тяжелые молотки. На мгновение он забыл, где находится. Потом вспомнил, и в мозгу вновь всплыли знакомые картины убийства, жертвой которого, не будь той счастливой случайности, стал бы он.

Ему захотелось вернуться на свое место. Надо успокоиться, взять себя в руки, перетерпеть боль, переждать, пока закончится этот дикий колотун. Он повернулся и быстро прошел за занавеску, через кухню, обратно в салон первого класса.

Он сел в свое кресло. Кругом была полутьма, и, слава Богу, место рядом с ним пустовало. Он откинул голову на мягкий подголовник и прикрыл глаза, изо всех сил пытаясь отогнать видение страшного лица человека, который доживал последние секунды. И не смог.

То лицо стало его собственным лицом.

Потом черты расплылись, словно плоть расплавилась — но всего лишь на мгновение, чтобы затем затвердеть и обрести новую форму. Это новое лицо принадлежало незнакомому человеку. Странное остроскулое лицо, чем-то ему знакомое, но в общем — неузнаваемое.

У Холкрофта перебило дыхание. Он никогда не видел этого лица, но вдруг он узнал его. Инстинктивно. Это было лицо Генриха Клаузена. Человека, который страдал тридцать лет назад. Незнакомого отца, заключившего пакт со смертью.

Холкрофт открыл глаза, стекающий со лба пот застил взгляд, в глазах защипало. Он понял еще одну истину, но пока не был уверен, хочет ли он ее признать. Те двое, что пытались убить его, сами нашли свою смерть. Ибо они захотели встать у него на пути.

На борту того самолета находились люди «Вольфшанце».

Глава 7

Портье отеля «Порто алегре» вытащил из ящичка карточку брони Холкрофта. К карточке был прикреплен длинный желтый конверт. Портье отколол конверт и передал его Ноэлю:

— Это пришло сегодня вечером — в начале восьмого, сеньор.

У Холкрофта не было знакомых в Рио-де-Жанейро, и он никому не сообщал, куда направляется. Он разорвал конверт и вытащил записку. Гостиничная телефонистка сообщала ему, что звонил Сэм Буоновентура. Он просил срочно позвонить, в любое время.

Холкрофт посмотрел на часы — полночь. Он заполнил регистрационный бланк и обратился к портье:

— Мне надо позвонить на Кюрасао. Это не очень затруднительно в столь поздний час? — Портье, похоже, слегка оскорбился:

— Только не для наших телефонисток, сеньор. Что касается Кюрасао, то я, право, не знаю.

Трудно сказать, у кого из телефонисток возникли затруднения, но лишь в четверть второго он услышал в трубке заспанный голос Буоновентуры:

— Кажется, у тебя возникла проблема, Ноули?

— Боюсь, не одна. Что случилось?

— Секретарь-телефонистка дала мой номер этому копу из Нью-Йорка, лейтенанту Майлзу. Он следователь. Ну и развонялся же он! Сказал, что ты должен был поставить в известность полицию о своих перемещениях по стране, не говоря уже об отъезде за границу.

Боже, он совсем забыл! И только теперь ему стало ясно, как важно было это требование. Ведь стрихнин предназначался для него. Неужели и полиция пришла к такому же выводу?

— Что ты ему сказал, Сэм?

— Да я сам взвился. Только так и можно осаживать этих зарвавшихся фараонов. Я сказал ему, что ты срочно выехал на геодезические съемки в район возможного строительства, в котором заинтересован Вашингтон. На острова чуть севернее Панамского канала. Это все равно, что ничего не сказать.

— И он это съел?

— А что ему оставалось? Он решил, что мы тут все дураки набитые, и я с ним не стал спорить. Он дал мне два номера, чтобы ты ему позвонил. Есть карандаш?

— Пишу.

Холкрофт записал два номера — телефон авиатранспортной полиции в Нью-Йорке и домашний телефон Майлза, поблагодарил Буоновентуру и пообещал связаться с ним на следующей неделе.

Дожидаясь разговора с Кюрасао, Холкрофт распаковал вещи. Он сидел в плетеном кресле перед окном и смотрел на белеющий во тьме ночи пляж и черный океан, в котором отражался полумесяц. Внизу, на коротком отрезке улицы, бегущей вдоль набережной, виднелись белые зигзагообразные линии: знаменитая Копакабана — «золотой пляж» Гуанабары. Однако в представшей взору Холкрофта картине ощущалась какая-то пустота, и вовсе не оттого, что в этот час пляж обезлюдел. Открывшийся из окна вид был слишком красивым, слишком ласкающим глаз. Сам Ноэль никогда бы не стал застраивать так это место. В здешнем пейзаже отсутствовало своеобразие. Он перевел взгляд на оконные стекла. Делать было нечего — только думать, отдыхать да мечтать о том, как бы поскорее лечь спать. В последнюю неделю ему плохо спалось. Наверное, теперь заснуть будет еще труднее. Ибо сейчас он знал то, о чем раньше не догадывался: кто-то пытался его убить.

Это знание породило в нем странное чувство. Он просто не мог поверить, что кому-то понадобилось его убивать, что кому-то нужна его смерть. И тем не менее некто принял это решение и отдал соответствующий приказ. Почему? Что он такого сделал? Это связано с Женевой? С его заветом?

«Речь идет о миллионах».Это были не просто слова ныне покойного Манфреди. Это было предупреждение. Это было единственно возможное объяснение. Произошла утечка информации, но неизвестно, сколь далеко она распространилась, кого эта информация касалась или кого могла разгневать. Как неизвестна и личность человека — или людей, которые противились размораживанию счета в женевском банке, чтобы сделать его предметом долгой тяжбы в международном суде.

Манфреди был прав: единственно правильное решение состояло в том, чтобы выполнить все предписания так, как того и требовали три человека, которых грозил уничтожить монстр, ими же и порожденный. «Следует искупить вину». Таков был символ веры Генриха Клаузена, и это было благородное кредо, ибо оно было праведным. Введенные в заблуждение люди «Вольфшанце» поняли это.

Ноэль налил себе виски, подошел к кровати и, присев на край, стал смотреть на телефон. Рядом с аппаратом лежал листок бумаги, где были написаны два номера, продиктованные ему Сэмом Буоновентурой. Эти номера должны были связать Холкрофта с лейтенантом Майлзом из нью-йоркской авиатранспортной полиции. Но Холкрофт не решался позвонить. Он уже начал свою охоту, он уже предпринял первый шаг в поисках семьи Вильгельма фон Тибольта. Шаг? Да он сделал гигантский прыжок, перемахнув через четыре с лишним тысячи миль, теперь возвращаться было поздно.

Предстоит так много сделать! Ноэль размышлял, хватит ли у него сил и энергии все это выполнить, сумеет ли он не заблудиться в незнакомом лесу.

У него отяжелели веки. Подступал сон, и Холкрофт был благодарен судьбе за это. Он поставил стакан на столик, скинул ботинки и лег не раздеваясь. Лежа на кровати, он некоторое время смотрел в белый потолок. Ему вдруг стало одиноко. Но он был не одинок. Рядом с ним находился человек, который страдал тридцать лет назад, который взывал к нему. Холкрофт думал об этом человеке, пока его не сморил сон.

Ноэль двинулся за переводчиком в тускло освещенную каморку без окон. Разговор вышел коротким. Холкрофту нужна информация о семействе фон Тибольт. Немцы. Мать и двое детей — сын и дочь — прибыли в Бразилию приблизительно 15 июня 1945 года; третий ребенок — тоже дочь, которая родилась спустя несколько месяцев после приезда — возможно, в Рио-де-Жанейро. В документах должна быть хоть какая-то информация о них. Даже если они пользовались вымышленными именами, в списках прибывших в страну в то время — плюс-минус две-три недели — можно обнаружить приехавшую в Бразилию беременную женщину с двумя детьми. Проблема возникнет, если таких женщин окажется несколько. Но по крайней мере, он узнает хотя бы имена.

Нет, это не официальный розыск. У них нет уголовного прошлого, и никто не собирается мстить им за преступления, совершенные тридцать лет назад. Напротив, это «благотворительный поиск».