Сергей Донской - Дай умереть другим
Громов же, застывший на одном колене чуть ближе к зданию, выглядел совершенно невозмутимым и неподвижным, как темное изваяние. Вместо того чтобы заранее взять пистолет на изготовку, он держал его в расслабленной руке дулом вниз, заставляя Костечкина нервничать. Чтобы не выдать себя шумом, лейтенант был вынужден прекратить шмыгать носом, и теперь его импровизированная маска уже начала промокать спереди. Короче, это были очень неприятные минуты, которые не хотелось бы переживать снова и снова.
Когда распахнулась дверь и на пороге возникли две мужские фигуры, почти черные на фоне светлого прямоугольника, Костечкин, готовившийся к этому моменту, остолбенел. Бандиты оказались гораздо ближе, чем это представлялось во время томительного ожидания. И оба держали в руках оружие.
– А ну выходи! – рявкнул один из них. – Куда вы попрятались, твари?
– Уроем вас всех! – пообещал второй. – На своем же костре спалитесь, бомжары вонючие!
Костечкин с трудом проглотил слюну и, кое-как прицелившись, нажал на спусковой крючок. Выстрел прозвучал почему-то поодаль, и, лишь увидев сгусток пламени, вырвавшийся из пистолета Громова, лейтенант понял, что собственный «ПСМ» дал осечку.
– А! – крикнул бандит, вышедший на крыльцо первым. И снова: – А!.. А!..
Удар тупоконечной латунной пули со стальным сердечником заставил его крутнуться волчком. И все же он исхитрился выпустить автоматную очередь. Специалист сразу определил бы по гулким, отрывистым звукам выстрелов, что огонь ведется из укороченного «АКСУ», но Костечкин не являлся таковым специалистом. В него еще никогда не палили из автомата. Ему показалось, что кто-то с невероятной скоростью колотит молотком по листу железа: бу-бу-бу-бу-бум! Неровное желтое мерцание плясало вокруг пламегасителя автомата. От этого зрелища хотелось упасть на землю и закрыть глаза.
Потом раненый ударился об стену и начал сползать по ней вниз, а на смену молотку пришел стократно усиленный стрекот швейной машинки.
Ррра-та-та-таххх!.. Ра-та-та-та-та-та!..
Это затараторил «АКСМ» в руках второго бандита.
Над левым плечом Костечкина промчался упругий поток воздуха. Чувствуя, как вставшие дыбом волосы приподнимают шапочку на его голове, он все давил и давил на застопорившийся спусковой крючок, а стрелял вместо него по-прежнему Громов.
Хлоп – и бойкого автоматчика с крылечка как ветром сдуло. Хлоп – и его напарник оставил попытки устоять на ногах, цепляясь за фундамент.
Как только стрельба стихла и к Костечкину вернулась способность соображать, он осознал сразу две вещи. Во-первых, что все это время его «ПСМ» стоял на предохранителе. Во-вторых, что левый рукав его куртки промок насквозь, а рука онемела. Боли, правда, не было. И страх тоже куда-то подевался.
Торжествующе крича, Костечкин бросился вслед за Громовым к распахнутой двери, но в этот момент из-за нее выглянул третий бандит.
6
Как и предполагал Громов, расправиться с противниками, слепо высунувшимися из света в темноту, не составило особого труда. Парни были то ли пьяными, то ли обкуренными. Автоматы в их руках заносило стволами вверх, на прицельную стрельбу они были не способны.
Одному Громов прострелил грудь и бедренную артерию, второму вогнал пулю в глотку вместе с передними зубами.
Но на этом атака захлебнулась. Проникнуть в бандитское логово не удалось. Самый осторожный из братков, притаившийся за дверью, успел захлопнуть ее перед самым носом набегавшего Громова.
– Ч-черт!
Он с разбегу ударился в металлический щит плечом, хотя уже понимал, что это бесполезно. Дверь даже не дрогнула, зато отбросила Громова назад, прямо на подоспевшего Костечкина.
Заметив, что рубоповец собирается что-то сказать, Громов предостерегающе прижал к губам палец и, вскинув «универсал», разнес выстрелом уставившуюся на них видеокамеру.
– Мы самые обыкновенные бандиты, – прошептал он бледному Костечкину.
– Угу, – кивнул тот.
– Открывайте, суки! – заорал Громов, пиная бронированную дверь. – Отдайте нам Катка и живите. Нет – всех на ремни порежем, бычьё поганое!
Никто на его призыв не откликнулся, а вышибить дверь, запирающуюся на хитроумные штыри-распорки, было нереально. Но Громов продолжал буйствовать, оглашая тишину свирепыми возгласами, а потом к нему подключился и Костечкин, который выдавил из себя пару-тройку витиеватых блатных выражений. Оба старались вовсю. Ведь стоило бандитам заподозрить, что они явились за Анечкой, и ей бы не поздоровилось. А вот нападение враждебной группировки никак не могло отразиться на судьбе девочки. Дело для Лехи Катка обычное, учитывая его образ жизни.
Где-то вдали взвыла милицейская сирена, потом еще одна. Ощутивший невероятную слабость Костечкин заволновался, подергал спутника за рукав и показал жестом: пора уходить.
Громов кивнул, но, прежде чем начать отступление, приблизился к распростертому на асфальте бандиту и недрогнувшей рукой всадил ему пулю в голову. Когда он проделал то же самое со вторым, Костечкин отвернулся и побрел на подгибающихся ногах в темноту. Пришлось догонять его и подталкивать к ограде, придерживая за плечо. Оно оказалось у рубоповца горячим и мокрым. Бросив взгляд на свою пятерню, Громов увидел, что она окрасилась в красный цвет.
– Только не падай, парень, – попросил он. – Не время.
– Я держусь, – заверил его Костечкин заплетающимся языком. Вести его было все равно что в стельку пьяного, а сирены заливались все ближе и ближе.
Подсаживая лейтенанта на ограду, Громов в последний раз оглянулся на поле боя. Никто не спешил отомстить за погибших товарищей. Так и будут валяться, пока из них не вытечет литров десять крови, которая к утру превратится в спекшиеся бурые коржи.
7
– Зачем ты их… так? – спросил Костечкин, когда обнаружил, что он сидит на переднем сиденье «семерки», а его левое плечо туго перетянуто собственным брючным ремнем.
– О чем ты, лейтенант? – Громов выжал сцепление и повел машину вдоль ограды, спеша достичь ближайших многоэтажек, среди которых можно было затеряться.
– Эти бандиты, – напомнил слабым голосом Костечкин. – Они ведь и без того были мертвые.
– Контрольные выстрелы. Специфика работы у бандитов такая, соображаешь? – Прибавив газу, Громов бросил взгляд на обмякшего спутника и велел: – Ты умирающего лебедя из себя не строй, пуля навылет прошла, тебе только мякоть плеча задело. Лучше возьми-ка вот это, – он сунул раненому шуршащий полиэтиленовый мешок, – и обмотай себе руку.
– Не понял? – Поморщившись, Костечкин постарался сесть как можно более прямо.
– А что тут понимать? – удивился Громов. – Чехлы в машине новые, ни к чему их кровью марать.
– Чехлы, значит, – протянул Костечкин. Ему вдруг сделалось обидно. В кино к раненым относились совсем иначе. Их всячески подбадривали, говорили им хорошие слова, утешали. Никто не попрекал их сиденьями, перепачканными кровью.
– Да не обижайся ты, чудак-человек, – усмехнулся Громов, заметив, с каким выражением лица лейтенант выполняет распоряжение. – Мне не этих паршивых чехлов жалко. Но лишние улики нам с тобой ни к чему.
– А! – в восклицании Костечкина прозвучало облегчение.
«Семерка» тем временем петляла по дворам, высвечивая фарами то мокрые кусты, то стайки подростков на скамейках, то флуоресцентные кошачьи глаза. Машину подбрасывало на колдобинах, ее днище обдавали потоки грязной жижи. Зато протяжные сирены смолкли, и это было хорошо. Слушать их, все равно что терпеть зубную боль.
– Добрались до места происшествия, надо полагать, – прокомментировал Костечкин.
– Кто? – поинтересовался Громов, явно занятый собственными мыслями.
– Менты, кто же еще? Мусора.
– Мусора? Ты сказал это так, словно подал в отставку.
– Наверное, так оно и есть, – буркнул Костечкин. Фраза вырвалась у него сама по себе, раньше, чем он успел ее обдумать, но захотелось повторить с неизвестно откуда взявшейся убежденностью: – Так оно и есть.
Громов бросил на спутника испытующий взгляд:
– Да ты не дрейфь, лейтенант. Все обойдется. Трупы спишут на криминальные разборки, ты тут не при делах. – Помолчав, он продолжал уже другим, озабоченным тоном: – Лишь бы Леха впопыхах с насиженного места не снялся. Это единственное, чего я опасаюсь.
– Да на Катка уже раз десять покушались, и все без толку, – сказал Костечкин. – Менты понаедут? Пусть наезжают. Убитых гражданин Бреславцев, разумеется, в глаза никогда не видел, и вообще он мирно спал, пока возле его офиса какие-то нехорошие люди между собой отношения выясняли. – Костечкин покачал головой. – Нет, пока Леха бандитствует, деньги у него всегда водятся, а пока есть деньги, все вопросы с нашей конторой порешать можно. Вот и выходит, что он в своем офисе, как тот Бен Ладен в катакомбах. Хрен выкуришь.
– Молодец, что напомнил.
– Про Бен Ладена?
