Данил Корецкий - Расписной
– Вы с генералом мне это уже докладывали, – поморщился Грибачев. – И приводили бойца, настоящего героя, который согласился испортить себе кожу ради выполнения задания Родины. Это образцовый парень, такими надо гордиться! Но ведь он исполнитель. И добьется успеха только тогда, когда им умело руководят. А вы руководители. И где же результаты вашей работы?
– Результаты будут в ближайшее время, товарищ Генеральный секретарь! – с максимальной убежденностью, на которую был способен, отчеканил Рябинченко.
– Так точно, в ближайшее время! – эхом повторил Вострецов.
– Э-э-э…
Скрипучий звук, напоминающий скрежет заржавевших дверных петель, издала мумия Сумова. Грибачев снял очки, лицо его выразило внимание и заинтересованность.
– Да-да, Михаил Андреевич, вы хотите что-то сказать?
Секретарь по идеологии не изменил выражения лица и не повернул головы.
– Партия доверила вам защиту народа от происков внутренних и внешних врагов, – бесцветный скрипучий голос был настолько тихим, что разобрать слова удавалось с трудом. – Если вы не справляетесь с этой задачей, партия откажет вам в доверии. Это все, идите.
То ли от замогильного голоса, то ли от реальности угрозы по спине Рябинченко пробежали мурашки.
– Идите! – кивнул Грибачев, вновь надевая очки.
Рябинченко повернулся через правое плечо, а генерал Вострецов пятился до самой двери.
Когда они оказались в приемной, к председателю вернулась обычная властность и уверенность в себе.
– Полтора месяца! – не глядя на Вострецова, процедил он. – Не будет результата – положишь партбилет и пойдешь на улицу! Свободен!
Когда за Рябинченко закрылась дверь, Вострецов повернулся к ожидающему указаний Петрунову.
– Месяц сроку! – рявкнул генерал. – Провалишь операцию – пеняй на себя!
– Есть! – ответил подполковник.
* * *– Слышь, Яков Семенович, а откуда ты Перепела-то знаешь? – поинтересовался Расписной.
Шнитман ненадолго задумался, потом махнул рукой:
– А-а-а! Какие тут государственные тайны! Тем более что тебе, Володенька, я полностью доверяю…
В тускло освещенной камере заканчивался очередной день. Зубач дулся с Драным в карты, Хорек, Груша и Скелет с интересом наблюдали за ними. Игра шла на отжимания, Драный раз за разом проигрывал и обреченно упирался в пол дрожащими руками.
– Раз! Два! Три! – азартно орали несколько глоток. – Давай, давай, только не пердни! Нет, ты грудью доставай! Не филонь, зараза!
Груша, пыхтя, сосредоточенно шлифовал о пол сантиметровый кусок зубной щетки. Накануне Челюсть разрекламировал «спутники»[66] и пообещал безболезненно вставить их каждому желающему. Желающим оказался Груша, теперь он тщательно готовил заготовку для будущего предмета мужской гордости.
– Вот так пойдет? – Груша протянул своему наставнику похожий на фасолину кусок пластмассы.
– Если у тебя конец, как локоть, – пойдет… А то поменьше сделай, чтоб кожу не натягивала. Лучше «виноградную гроздь» замастырим – штуки две всадим или три, как у меня. За тобой бабы табуном бегать будут!
– Не, три много, – засомневался Груша. О том, что в ближайшие пять лет он вообще не увидит ни одной бабы, будущий герой-любовник, очевидно, не думал.
– Так вот, Володя, – продолжил Шнитман. – У нас от блатных вечно проблемы были. Знаешь, как злые люди говорят: торгаши деньгами напиханы! То квартиру у кого обворуют, то магазин… Куда пожаловаться? В милицию нельзя – внимание к себе зачем привлекать? Сразу вопросы: на какие деньги все это золото, хрустали, магнитофоны… А я подумал, подумал: у воров-то тоже начальство есть! А Сеня от меня через улицу жил, я про него слыхивал, он про меня. Ну и пошел к нему… Маслица взял, колбаски хорошей, конфет, пару бутылочек коньяку… Поговорили по-людски и договорились так: я ему продукты подкидываю, деньжат, а он и меня, и мои магазины охраняет…
– Как так? – притворно удивился Вольф. – Западло это. Вор воровать должен, а не с рук кормиться!
– Может, и западло, – кивнул Яков Семенович. – Только с тех пор проблем у нас не стало. Больше того: еду в Ялту на отдых, деньги при себе везу немалые, а в коридоре два корешка Сениных курят да за порядком приглядывают. А рожи у них, я тебе скажу, еще те! Пьяные, хулиганы, шантрапа всякая – мимо моего купе пулей пролетали! И деньги в сохранности, и за себя я спокоен. Ну, за это, конечно, отдельно доплачивал…
Шнитман печально улыбнулся.
– Знаешь, Володя, у меня много солидных знакомых было – и из торга, и из жилконторы, даже из ОБХСС, начальник телефонной станции в гости ходил… Но когда я подружился с Сеней, мне стало гораздо спокойней жить! Потому что он мог то, чего не могли другие… Для него запретов не было!
– Прям-таки! – усмехнулся Вольф. – И ментов он не боялся?
– Боялся, – согласился Шнитман. – Как не бояться, если их сила! Вскоре присел Сеня на четыре года. Дурак бы про него забыл, а я – нет. Мамашку нашел и стал каждый месяц ей по сотне переводить! И дружба промеж нами окончательно укрепилась! Ведь на воле Сеня или в тюрьме – не важно, он отовсюду помочь может…
– Гля, ты чего! – возмущенно завопил Драный. – Я себе жилы рвал, а он фуфло гонит!
Внимание обитателей хаты переключилось на картежников.
С притворной сосредоточенностью Зубач отжимался от стены и четко считал:
– Двадцать один, двадцать два, двадцать три… Все!
Он отряхнул руки и обернулся к Драному.
– Ты чего орешь, гнида? Чем недоволен?!
– Дык, как чем? От пола надо отжиматься! От пола!
– А ну глохни! – Зубач угрожающе вытаращил наглые глаза. – Мы договаривались – от пола или от стены? Договаривались? Говори!
– Договаривались – на отжимания! А отжимаются от пола! Как я – вон, гляди, до сих пор руки дрожат!
– Раз не договаривались – волну не гони! – наступал Зубач. – Кто хочет – от пола отжимается, кто хочет – от потолка, кто хочет – от стены! Ты от пола захотел, я от стены. Так чего ты волну гонишь?! Чего хипишишься? Знаешь, что за гнилой наезд бывает?
– Верно, – вмешался Катала. – Раз не договаривались, значит, каждый отжимается как хочет!
– Слыхал? Или на правилку хочешь? – Зубач толкнул Драного в грудь. Тот спрятал руки за спину и попятился.
– Ладно, заглох, – он понуро пошел к своему месту.
– Слышь, Драный, давай я и тебе «шарик» под шкуру запущу! – крикнул ему вслед Челюсть. – Почти за ништяк! Две пачки чая, и все дела!
– Мне вставляй, – Груша держал на ладони гладко отшлифованную пластмассовую фасолину. – Только чтоб все ништяк… Надо моечку острую найти…
– Острую нельзя – плохо зарастать будет. У меня есть чем… Давай, принимай наркоз!
Груша извлек спрятанный в матраце неполный флакончик «Шипра». Накануне он специально выменял его у калмыка за почти новые ботинки. Взболтав ядовито-зеленую жидкость, он вытряхнул ее в алюминиевую кружку. Перебивая привычную вонь, по камере распространился резкий запах одеколона.
– Я б тоже вмазал! – мечтательно сказал Скелет.
Закрыв глаза, Груша медленно выцедил содержимое кружки. Было заметно, что удовольствия он не получает. По подбородку потекли быстрые маслянистые капли.
– Бр-р-р! – Грушу передернуло, он громко отрыгнул.
– Оставь немного для дезинфекции, – Челюсть, как готовящийся к операции хирург, разложил на краешке стола «шарик», половину супинатора, толстую книгу афоризмов, лоскут от носового платка, две таблетки стрептоцида и две ложки.
Протерев «шарик» и заостренный конец супинатора остатками одеколона, он в пудру растолок ложками таблетки.
– Ну как, словил кайф?
– Вроде…
Одеколон действует быстро, вызванное им отравление напоминает наркотическое опьянение. Вид у Груши был такой, будто он выпил бутылку водки.
– Давай, выкладывай свою корягу…
Груша спустил штаны и примостился к столу, уложив на край свою мужскую принадлежность. Словно в ожидании боли она была сморщенной и почему-то коричневого цвета.
– А ну-ка давай сюда…
Челюсть оттянул крайнюю плоть, прижал ее супинатором и ударил сверху книгой. Брызнула кровь, Груша застонал. Не отвлекаясь, цыган стал засовывать в рану обработанный кусок пластмассы. Груша застонал громче.
– Да все уже, все…
Челюсть засыпал рану стрептоцидом и ловко обмотал раненый орган лоскутом тонкой ткани.
– Вначале распухнет, потом пройдет. А за неделю совсем заживет.
– И не очень-то больно, – приободрился Груша.
– Видишь! Я же говорил: давай «гроздь» всажу.
– Нет, мне и одной хватит.
Челюсть повернулся к Верблюду:
– Давай тогда тебе!
– Нет уж. Пусть вначале палец и плечо заживут…
– А по-моему, лучше сразу и болт порезать, – засмеялся цыган. – Вот и станешь настоящим Резаным!
Вокруг собрались сокамерники, они улыбались. Челюсти нравилось быть в центре внимания.
– Мне «гроздь» в ростовской «десятке» вживили, – начал он. – Тогда мода такая пошла, все загоняли… Колька Саратовский – здоровый бычина, три шарика от подшипника всадил, стальные, по сантиметру каждый… У него и так болтяра в стакан не лез, а тут вообще: торчат, как шипы от кастета, по лбу дашь – любой с копыт слетит! А к нему как раз баба приехала на длительную свиданку, он ее так продрал, что она аж за вахту выскочила! Орет, матерится, кулаком грозит…
