Шамиль Идиатуллин - За старшего
Показал он это как бы между прочим. А сам, казалось, углубился в выхаживание переутомленных глаз: тер их костяшками, промокал салфеткой и даже закапал веки из флакончика, прятавшегося в нижнем ящике. Соболев знал, что это как раз означает предельное внимание. А вот когда Егоров пялится тебе в глазное дно и лицо делает похожим на сетчатую чашу РЛС, это паршиво, ибо начальник ушел в собственную думку и на тебя время тратит из неведомых, но малосущественных соображений.
Соболев попытался описать чулманскую беготню покороче, но Егоров уточнил:
— Что с мужчиной Неушевым все-таки?
Соболев жмакнул губами, но решил, что быстрее будет не спорить, а ответить на вопрос так, чтобы больше к нему не возвращаться:
— Неушев в СИЗО, обвиняется в убийстве жены и любовницы. Вернее, любовница пока жива, но чисто символически — месяц в коме лежит, вряд ли выйдет уже. Виновным себя не признает. Все, кто его знает, от ситуации в шоке, но в виновности не сомневаются — мужик, говорят, горячий, да и доказательств куча. С женой были трения, не прилюдные, но слухи доходили. Вроде подружку молодую завел, а потом — обеих из карабина. У завода загородный дом есть, для приемов и так далее. Вот там всех и нашли. Женщины в коридоре вповалку, ну, их в голову обеих. А Сабирзян Минеевич в гостиной, без сознания и с карабином на коленях.
— Какой-какой Сабирзян? — переспросил Егоров, поднял брови навстречу ответу и вполголоса сказал: — Да… Бедный мужчина. А чего в отрубе-то? От переживаний?
— Возможно. А возможно, от полуграфина водки. Хотя, говорят, он не пил практически.
— Тут запьешь. Вину не признает, я понял, а что говорит?
— Ничего. В первый день, двадцать пятого, сказал, что никого не убивал, и замолчал. Так и молчит с тех пор.
— Двадцать пятое, первый день. Оригинально. А если он не убивал, то кто? Там еще был в доме кто-нибудь во время убийства, враги в масках? Или, может, я хэзэ его, одна из баб так тонко отомстила — другую грохнула и себе заряд в башку. Следаки что говорят, другие версии отрабатывались?
— А зачем? — сказал Соболев.
Егоров кивнул и то ли спросил, то ли констатировал:
— И завод без паузы, но с песнями переехал к ОМГ.
— Ну вот это и смущает. Тем более там схема очень интересная с отчуждением акций. Бумаги на жену были записаны, и, кстати, у следаков как версия идет, что дама могла включить хозяйку и мужа попытаться от управления отодвинуть — а он то ли психанул, то ли пытался стороннее убийство сымитировать, а акции получить обратно как наследник жены. Что характерно, акции перед самым инцидентом были арестованы по иску налоговой и смежников, завод арест обжаловал, суды были уже после всей этой бойни, в итоге завод процесс слил.
— Слил, — повторил Егоров, снова уткнувшись в монитор. Соболев хотел извиниться за жаргон, но начальник поинтересовался:
— Специально слил?
Соболев пожал плечами, спохватился и сказал вслух:
— Даже при желании мало что сделать удалось бы. У Неушева связи и в Москве, и там, у себя. Потому и держался так долго. Но убийцу поддерживать никому не интересно. Его слили, виноват, а дальше само пошло. В совете директоров без Неушева три клерка остались, я с одним говорил, он трясется как этот, зато на новеньком джипе рассекает. Пугнули и купили явно. Остальных, наверное, тоже. Короче, пока «Потребтехника» у ОМГ в доверительном управлении, или как уж это называется. Они уже весь менеджмент сменили, нового гендира поставили — ох серьезный мужчина, антикризис так и прет, убивец хостов. Виноват. Он такой вечный зам, на куче важных предприятий вторым-третьим был, наконец до генерала дорвался. «Мой завод», говорит, важно так. Но взялся по полной. Производство все перелопачивают, секретку восстанавливают, вся администрация и «соседи» на ушах, чуть вопрос задашь — огонь на поражение открывают. Я так понимаю, сейчас они сделают допэмиссию, доли Неушевых размоют, и вопрос закрыт. ОМГ полный хозяин, здравствуй, «Морриган».
— Так акции же арестованы.
Соболев махнул рукой, и Егоров хоть и не смотрел, даже переспрашивать не стал. Спросил про другое:
— А мужчина Неушев — пацифист, что ли, или пораженец? Как он умудрялся столько от оборонзаказа отпинываться, если «Потребтехника» впрямь головное предприятие по «Морригану»?
— Там немножко не так все было. Если в двух словах: головным предприятием был ЧМЗ, Чулманский машиностроительный, а «Потребтехника» с боем отделилась от него лет пятнадцать. Неушев как раз ее создал из цехов, которые шлепали всякие проигрыватели и прочие, как уж это…
— Товары народного потребления. Интересно. Выделил и, я так понимаю, раскрутился. А большой завод куда делся?
— А большой завод сдох совсем, и его лет пять назад Неушев под крыло «Потребтехники» взял. Не добровольно, местные власти сильно попросили. Ну он и взял — на правах маленького завода.
— И я хэзэ его, зачем он согласился.
— Из цикла «Нельзя отказаться», Андрей Борисович. Ну, он взял ЧМЗ, помусолил, попробовал выбить госфинансирование по оборонной линии, потом с потенциальным противником что-то замутить — с евреями встречался, с амерами, с китайцами. Все без толку. Он тогда плюнул, выкинул все остатки в мобмощности, а ЧМЗ влил в «Потребтехнику». И вот когда эту процедуру завершил — довольно быстро и круто, говорят, завершил, невзирая на вопли, угрозы и затраты, — появилась ОМГ с идеей «А давай ты нам отдашь завод обратно».
— Теперь более-менее понятно и, в общем, логично. А наш интерес к мужчине Неушеву откуда растет, не разобрались?
— Никак нет, — помолчав, сказал Соболев. — Родственников нет. Две дочки остались, старшая разведенка с ребенком, с мужчинами, говорят, у ней нескладно всю жизнь, ну и с папашей в том числе. Другая студентка, без жениха даже. У Неушева два брата были и сестра, померли давно, он младший. Один брат под Питером жил, второй в Оренбурге, сестра в Узбекистане где-то, и связей вроде особых не было. Неушев мужик-то крутой во всех смыслах, даже родня сторонилась.
— Дети от первого брака, — предположил Егоров.
— Это первый и был. Они под сорок лет вместе жили.
— Ох ты как. Ладно, а внебрачные?
— Андрей Борисович, так это как узнать? Может, конечно. Но, говорят, он до последнего времени жену любил.
— До смерти практически, — сказал Егоров. — В Узбекистане, значит.
— Ну, там может быть, да. Или племянники там всякие, кузены. Ох. Там сейчас найти чего… Ну ладно, у старика Матвеева доступ во все архивы, в том числе конторы, так что мы попробуем, — мужественно пообещал Соболев.
— Сделайте милость. И зря вы на себя одного… хм, двоих всё замкнули, я же говорил, подключите Цехмайстренко или Балыгина.
— Да-да-да, — сказал Соболев почти без улыбки.
— Вот ведь. Хорошо. Что там за конвенция-то?
Больше Егоров не перебивал, а к завершению соболевской речи уткнулся в монитор, что-то быстро печатая и переставляя по разным частям экрана. Когда пауза провисла, он, не выныривая, заметил:
— Зря мотались, выходит.
Соболев поднял брови, подумал и улыбнулся, готовясь ответить сильно и развернуто. Егоров, сощурившись в экран, объяснил:
— По главному вопросу полный ноль. Заявку нашего конфидента не выполнили, выполнить в срок не сумеете, про него ничего не поняли, иных способов надавить нет.
— Но зато… — спокойно начал Соболев.
Егоров еще спокойней перебил:
— Зато мы выяснили, что руководство оборонного концерна владеет совсекретной информацией по Лесу, причем получает эту информацию чуть ли не в текущем режиме. И это умение упирается в некую конвенцию, про которую в курсе наше руководство. И что дальше?
— А дальше мы должны спросить руководство.
Егоров поморгал и сказал почти нараспев:
— То есть вы предлагаете выполнить приказ некоего пиджака — вот так, сразу, задрав хвост. Это с одной стороны. А с другой стороны, вы предлагаете мне, непосредственному и почти любимому начальнику, подставиться по полной и обрезать себе свободу действий.
Соболев даже растерялся и глуповато спросил:
— Разве?
— Ну сами смотрите. Если мужчина Жарков не гонит — а мы с вами не думаем, что он гонит, так? — то действительно есть некая высокая конвенция, способная регулировать наши действия. Я хэзэ его, кого с кем и про что, но мужчина Жарков считает, что наше начальство про конвенцию знает, что оно непременно заставит нас ее выполнять и что после этого мы от мужчины Жаркова отступимся навсегда. И, я так понимаю, не только от мужчины Жаркова, но и от Чулманска в целом, а может, и еще от чего. Понимаете, да?
Соболев длинно вздохнул. Чего тут было не понять. Устал он от этих игр. Еще вступить толком не успел и даже нюхнуть, а уже устал.
Егоров продолжал:
— То есть руки-ноги нам начальство свяжет, а результат-то требовать не перестанет. И мы должны будем результат показать. А выйти на него можно сугубо через Чулманск. Я правильно понимаю, что в Штаты или там в Норвегию вы ехать не намерены?
