Лен Дейтон - Рассказ о шпионе

Я бросил осколки сервиза на поднос с разбитым чайником.

— Хорошо, если это была не зарядка, то что случилось? — спросила Мэрджори.

— Приходил полковник из советского посольства с подрывником и золотозубым бородатым водителем. А потом были представитель ВМС и службы безопасности: фотографировали.

Она уставилась на меня, пытаясь понять, не шутка ли это.

— Что делали? — спросила она осторожно. Мэрджори понюхала прожженный воздух и оглядела комнату.

— С такими исполнителями, — сказал я, — какой может быть заговор?

Глава 8

«Пропуск очередного действия. Участники игры должны помнить, что расходы топлива, снаряжения и другого имущества будут и в этом случае продолжаться. Руководство не прекратится (воздушное патрулирование и т. д.), морские соединения будут идти по курсу до получения особых распоряжений. Поэтому дважды подумайте, прежде чем отказаться от очередного действия.»

На Холланд-Парк авеню оказался большой кусок плюшевого ландшафта, «украденного» с Кэмпденского холма. На этом кусочке и жил Фоксуэлл. За полицейским участком шла улица осыпающихся вилл викторианского стиля, раскрашенных их обитателями — выходцами из Западной Индии в фисташково-зеленый, вишнево-красный и малиново-розовый цвета. При свете дня улица казалась огромным куском банана с окаемкой из помятых автомобилей.

На углу стояло похожее на конюшню кафе: по пятницам здесь танцевали полуголые девицы, по субботам дрались ирландцы, утром в воскресенье появлялись рекламные агенты и члены спортивного клуба автомобилистов. Рядом с кафе располагалась настоящая конюшня. Ворота в дальнем торце конюшни открывались в сторону совершенно невообразимого дома и сада, которыми владело вот уже третье поколение Фоксуэллов.

Было трудно поверить, что это центральная часть Лондона. Листьев на деревьях не было, а худосочные розы склонили свои сморщенные бутоны. В ста ярдах вверх по улице стоял большой дом, едва видимый в зимней дымке. Перед домом садовник жег остатки опавших листьев. Он обращался с огнем с большой осторожностью, как человек, имеющий дело с небольшим драконом. Над костром курился дымок, потрескивали, раскаляясь, угли.

— Добрый вечер, сэр.

— Добрый вечер, Том. Дождь будет? — Я обошел машину и открыл Мэрджори дверь. Она и сама могла это сделать, но сегодня у нее была прическа, а в таких случаях она предпочитала, чтобы с ней обращались как с престарелым инвалидом.

— В горах идет снег, — ответил Том. — Убедитесь, что у вас достаточно антифриза.

— Я забыл его слить прошлым летом. — Считая, что ею пренебрегли, Мэрджори засунула руки в карманы и поежилась.

— Это жестоко, — сказал Том. — Машина заржавеет.

Дом Ферди занимал два акра лучших лондонских земель, отведенных под застройку. В связи с этим выращиваемые в саду яблоки становились дорогим деликатесом, но в этом весь Ферди.

Около дома уже стояли машины: «рено» Ферди, «бентли» и чарующая старая модель — ярко-желтая, может быть, слишком нарочитая для Аль Капоне, но, безусловно, подходящая ему по размеру. Я припарковал свой «мини клабмен» рядом с ней.

Перед тем как позвонить, я на мгновение заколебался. Эти широко известные обеды у Фоксуэллов планировались с особым тщанием, с каким миссис Фоксуэлл относилась ко всему, что делала. Если верить Ферди, она входила в комитеты, занимающиеся благотворительными концертами, в общество борьбы за новую музыку, в фонд по восстановлению старых орга́нов. Но шутки шутками, а Ферди и сам тратил часть своего времени и денег на эту благотворительность. Я знал, что в конце обеда последует выступление какого-нибудь молодого певца или музыканта. Я также знал, что в программе будут Моцарт, Шуберт, Бетховен или Бах, так как Ферди поклялся никогда больше не приглашать меня на вечера, посвященные музыке двадцатого века. Это было «лишение», за которое я был ему благодарен. У меня было подозрение, что и другие гости, которых я встречал на обедах, опозорили себя участием в спорах о музыке.

Ферди и Тереза были очень ревностны, что касается этих музыкальных суарэ: они оказали на меня настоящее давление, заставив приходить на обеды в моем выходном поношенном костюме. В нем я выгляжу как руководитель оркестра тридцатых годов. Дважды, когда я приходил в темно-сером костюме, Тереза говорила нашему общему знакомому, что я разносчик из конторы Ферди и она посчитала себя обязанной просить меня остаться — демократия в действии. Я люблю Фоксуэллов, но у всех есть свои маленькие причуды. Верно?

Я нажал кнопку звонка.

Мэрджори дом нравился. У нее была идея, что к моменту, когда состаримся, мы будем жить в тяжелом пластиковом подобии такого дома. Она постучала в дверь. Вход был выполнен в виде морской ракушки. По обе стороны от входа включены стилизованные под старину фонари. В воздухе стоял запах горелых листьев. Движения на Ноттинг-Хилл почти не было. Я знал, что Мэрджори сохранит в памяти этот момент. Я наклонился к ней и поцеловал. Она прижалась к моей руке.

Дверь открылась. На пороге стоял Ферди, а за ним его жена Тереза. Послышались звуки музыки, смех, стук льда об уотерфордское стекло. В этом доме было все: кольчуги, оленьи головы, унылые портреты. И слуги с опущенными глазами, они всегда помнили, кто из гостей пришел в шляпе, а кто с зонтиком.

Была в этом какая-то спокойная красота, присущая очень-очень богатым. У Терезы Фоксуэлл были взрослые дети, самой ей было за сорок и она начинала стареть, но меланхолическая красота еще сохранялась, позволяя ее фотографиям по-прежнему появляться в колонках светских новостей. На ней было длинное желто-оранжевое платье из мраморного сатина. Я услышал глубокий резкий вздох Мэрджори. Тереза умела тратить деньги, в этом не было сомнения.

Ферди взял мое пальто и передал его кому-то за дверью.

Тереза под руку увела от меня Мэрджори. Она, должно быть, заметила штормовое предупреждение.

— Рад тебя видеть, — сказал Ферди.

— Да… — ответил я. — Это… хорошо.

— Ты рано ушел и пропустил кое-что интересное. — Он повернулся к слуге, который молчаливо стоял с подносом с шампанским. — Поставьте поднос на столик в холле.

— Поднос с шампанским, — сказал я. — Вот что я называю гостеприимством.

Ферди взял два фужера и протянул один мне.

— Шлегель вел себя грубо. Чертовски грубо.

Я сделал глоток и понял, что именно это мне и было нужно.

— Что случилось? — спросил я.

И началось: все тревоги и обиды, которые Ферди копил неизвестно сколько, вылились на меня в продолжительном заунывном монологе.

— Он совсем не обязан говорить все через микрофон, разве нет?

— Нет, — подтвердил я. — Но, может быть, ты расскажешь все сначала?

— Шлегель позвонил по желтому телефону, как только я направил летающие лодки в Карское море. Я не говорил «Баренцево море», дружок. Нет, я сказал «Карское». Ты знаешь, где Карское море, Ферди, дружок? — спросил он. — Ты знаешь, где Карское море?

Ферди отпил шампанского, улыбнулся и продолжил передразнивать акцент Шлегеля:

— А эти летающие лодки «Мэллоу» — там же подвижка льдов, дорогой, что же ты делаешь — проверь ледовую обстановку, паренек, и еще раз взгляни на Карское море. Сделай мне это одолжение.

Ферди сделал еще глоток, к этому времени я почти допил свой фужер. Фоксуэлл продолжал:

— Я не ответил. Шлегель включил громкоговорящую связь, начал кричать: «Ты слышишь меня, малыш Ферди? А, если ты решил из себя важную персону корчить, я извлеку твой зад из кресла с такой скоростью, что земли не почувствуешь, понял меня?»

— Может, Шлегель получил нагоняй от этих заезжих адмиралов? — предположил я.

Возможно, Шлегеля действительно волновало, что Ферди собирается сажать огромные летающие лодки на лед. Если большой компьютер покажет возможность безопасной посадки, большую часть арктической стратегии придется пересмотреть, но пока Ферди должен «умыть» двух важных гостей Шлегеля.

— Что бы ты сделал? — спросил Ферди.

— Накостылял бы ему, Ферди.

— И-и-я! — с сомнением произнес Ферди. — Давай выпей. — Он взял со столика фужер и протянул мне.

— Твое здоровье, Ферди.

— Твое здоровье. Нет, маленькая свинья разозлилась потому, что я не уступил. А так как он оказался таким ублюдком, я еще сбросил три ядерные глубинные бомбы у побережья Новой Земли. Были уничтожены две подводные лодки. Шлегель был настолько взбешен, что вырвал ленту распечатки из машины и гордо удалился с пункта управления даже не попрощавшись.

Ферди не заметил, что расплескал шампанское. Я понял: он слегка опьянел.

— Что теперь будет, Ферди?

— Ну вот. Я бы тоже хотел знать. Ждем маленькую свинью в любую минуту. — Он потянулся, чтобы потрепать таксу. — Хороший Бодин! Хороший песик. — Но собака, оскалив клыки, попятилась под стойку, и Ферди потерял равновесие.