Александр Авдеенко - Горная весна
— Прыгайте, иначе я вышвырну вас, как паршивого кролика!
— Спокойно, мой мальчик! Все в порядке! — Джон Файн улыбнулся, показывая ослепительно белые зубы.
Потом он не спеша, подделываясь под бывалого хладнокровного парашютиста, поднялся со скамейки, кивком головы попрощался со штурманом и, не переставая улыбаться, шагнул к зыбкому краю люка. Закрыв глаза, стиснув зубы, он прыгнул. И когда уже полетел вниз, когда ветер засвистел в ушах, когда замирающее сердце подкатилось к горлу, у Файна вдруг промелькнула спасительная мысль: «Если попадусь в руки пограничникам, то не окажу им никакого сопротивления и не раздавлю ампулу с ядом. Подниму руки, сдамся живым. И на первом же допросе все расскажу. Русские, конечно, заинтересуются мной, предложат работать на них. Я немедленно соглашусь».
С такой думой летел Джон Файн к земле. Приземлился он, как и было предусмотрено, в безлюдных, еще заснеженных горах Северной Трансильвании. Все обошлось благополучно. Прыжок был удачным, хотя снаряжение было увесистым: радиостанция, способная принимать и передавать, горные лыжи, два бесшумных пистолета, гранаты, аптечка, пищевые концентраты, натуральный шоколад в плитках, пачки денег в советской и иностранной валюте.
Отстегнув парашют, Файн огляделся. Низкий голый кустарник. Снежная целина, глянцевитый при лунном свете наст. Каменные макушки гор, черные с южной стороны и белые с северной. Косые тени карликовых деревьев. И тишина, глубокая тишина поднебесных безлюдных Карпат. Как ни напрягал зрение Файн, он не увидел румынских пограничников. Он ждал, что они его схватят, а их нет. Сердце Файна усиленно билось, лоб и спина были покрыты холодным потом. Прошла минута, другая, а пограничники не подавали никаких признаков жизни. Увязая в снегу, Файн сделал несколько шагов вперед, Опять тихо. И только теперь он поверил, что ему пока ничего не угрожает.
Джон Файн двинулся на север. Шел он быстро, не отдыхая. Первая удача придала ему силы, уверенность. Страх пропал. Он уже забыл о том, что пришло ему в голову в момент прыжка, и спешил как можно скорее добраться до того места, где ему предстояла дневка.
Всю ночь он пробивался на север, ориентируясь по компасу и карте, оставляя далеко в стороне удобные шоссе, речные долины, проторенные лесные тропы и огни населенных пунктов. Выбирал самые глухие места — каменистое плоскогорье, полное бездорожье, звериное раздолье. Там, где было много снега, Файн становился на лыжи. Ни волка, ни рыси, ни медведя он не боялся. Страшнее зверя для него сейчас был человек. Раздумывая над судьбой своего друга Кларка, Файн пришел к твердому убеждению, что тот провалился по простой причине: слишком понадеялся на документы Ивана Белограя, на отличное знание русского языка и особенностей советского человека. Это была коренная, как теперь видно, непоправимая ошибка Кларка. И ее Файн не должен повторять. Он твердо решил, пробираясь в Явор, никому, кроме своих агентов, не доверяться. В Яворе он должен жить в глубоком подполье, не показываясь на глаза людям. Только в этом случае он может надеяться на успех своей трудной, опасной миссии, на то, что выберется из Закарпатья живым и невредимым.
К рассвету Файн добрался до района знаменитой горы Пиотрос, венчающей своей вершиной румынские Карпаты Здесь, в глухом прикордонном лесу, жил Михай Троянеску, зверолов и охотник, снабжавший бухарестский зоологический сад живыми зверями и птицами. Давным-давно он был завербован заграничной разведкой. Троянеску отлично знал Карпаты, изучил все тайные тропы через прикордонные хребты. Что дорого, тем редко пользуются. Желая сохранить Троянеску на длительное время, Файн прибегал к его услугам чрезвычайно редко.
Спрятав все свое снаряжение в лесу, Файн налегке, с пистолетом, гранатами и деньгами в кармане, подошел к дому, где жил его агент по кличке «Глухарь».
Деревянный сруб, крытый старой буковой щепой, высоко, в четыре линии, огорожен толстыми лежачими жердями. Под самыми окнами, под естественным каменным навесом, чернел родник, заменявший леснику колодец. Сбоку избушки, возвышаясь до самой крыши, стоял большой стог сена. Широкие охотничьи лыжи воткнуты в снежный сугроб — свидетельство того, что хозяин дома.
Файн был абсолютно уверен в своем агенте, однако он не решился вот так, сразу ворваться к нему. Вырыл в стоге сена нору, забился в нее и, замаскировавшись, мучительно борясь со сном, стал ждать появления «Глухаря».
Рассвело. Скрипнула в лесной сторожке дверь, и на белом снежном фоне двора зачернела высокая, в мерлушковой шапке, овчинном дубленом кожушке, фигура. Присохший на ночном морозе снежок захрустел под ногами мужчины. Он направлялся туда, где лежал Файн. В его руках была большая ивовая корзина — сеноноска, а в зубах дымилась трубка. «Он или не он?» Многих из своих агентов Файн не знал в лицо. Ему были известны лишь их приметы, фамилии, клички и номера. С «Глухарем» ему до сих пор не приходилось встречаться.
Человек в черном кожушке и высокой мерлушковой шапке, старчески кашляя, вплотную приблизился к стогу сена. Седые висячие усы. Глубокий сабельный или ножевой шрам на морщинистом лбу. «Он!»
— Добрый час, Михай! — вполголоса по-русски произнес Файн слова пароля. — Ты жив, здоров?
Охотник и зверолов, видимо, был не из трусливых — не отскочил от стога, не выронил корзины, не закричал. Он вынул трубку изо рта, откликнулся:
— Пока, слава богу, жив и здоров. Того и вам, добрый человек, желаю.
Обменявшись паролем, Файн выполз из своей норы, подал леснику руку.
— Здравствуйте, Михай, здравствуйте! Я — «Черногорец». Рад вас видеть.
— Вы «Черногорец»? — с откровенным изумлением спросил румын.
— Да, «Глухарь», это я. В доме нет посторонних?
— Нет. Я тоже рад, — спохватился хозяин лесной избушки, показывая крепкие, не съеденные временем зубы. — Пожалуйте, гостем будете.
— Ненадолго я к вам. Иду на ту сторону, — Файн махнул рукой на северо-запад. — Не забыл туда дорогу?
— Как можно?
— Ну, ладно, пойдем в дом, поговорим…
Через несколько дней под покровом вечерних сумерек Файн и его проводник, оба на лыжах, равномерно распределив снаряжение, двинулись в путь, взяв курс на Черный поток, лежащий по ту сторону прикордонного хребта, на советской земле. К ночи они вышли к водоразделу. До границы оставалось несколько сот метров.
— Хватит! — объявил проводник. — Привал!
Отдохнув, «Глухарь» достал из рюкзака четыре хорошо выделанные медвежьи лапы.
— Прошу, залезайте!
Файн натянул на руки и ноги медвежьи лапы.
— Так смотрите же! — напутствовал своего шефа «Глухарь», прикрепляя к его спине ремни рюкзака. — Соблюдайте все медвежьи повадки. Все!
— Не беспокойся, Михай. С этой минуты я уже не человек, а медведь. — Файн сдержанно усмехнулся.
Он сунул проводнику руку, упрятанную в медвежью лапу, попрощался и двинулся к границе, к Черному потоку.
Зверолов провожал Файна глазами, пока тот не скрылся в пограничном мелколесье.
Глава шестая
Тяжелым, полным неожиданностей оказался апрель для горного Закарпатья. В первую неделю месяца на равнинных берегах Тиссы светило яркое и теплое солнце, цвела сирень. Всю вторую неделю было пасмурно и мокро: небо затянулось тучами, дождило с утра до вечера. Потом дождь перешел в мокрый снег. Ближайшие к реке горы, уже по-весеннему зеленеющие, натянули на свои вершины зимние белые шапки. Ночные и утренние заморозки опалили ледяным дыханием цветущие сады, расположенные слишком высоко, на горных склонах.
Весна остановилась на полдороге. Почернели, посыпались на неуютную землю лепестки цветущей сирени. Увязли в грязи на недопаханном поле тракторы. Умолкли весенние птицы, прилетевшие из жарких стран. Люди, сбросившие с себя теплую одежду, снова облачились в пальто и дождевики. Садовники жгли по ночам многодымные костры, окутывающие деревья теплым, долго не тающим туманом. Неожиданно вернувшаяся зима прогнала с Полонин ранних пастухов-разведчиков и их небольшие отары, проникшие на высокогорные луга в обманчиво теплые дни.
В третью неделю апреля на равнине прекратились дожди, заметно спал холод, часто показывалось солнце. Но там, в горах, на Верховине, особенно у истоков Белой Тиссы, все еще было снежно и по ночам хорошо подмораживало.
В эти последние апрельские дни начальник пятой погранзаставы капитан Шапошников получил из штаба комендатуры приказание временно, на несколько дней, откомандировать инструктора службы собак старшину Смолярчука и его Витязя (он окончательно поправился после ранения) в распоряжение капитана Коршунова, начальника высокогорной заставы, расположенной в ущелье Черный поток, у подножия самых высоких гор Закарпатья, над верховьем Белой Тиссы.
Смолярчук с радостью отправился в дальние горы. Он любил весеннюю Верховину, неохотно сбрасывающую с себя зимнюю снежную шубу и упорно сопротивляющуюся весне. Через час после получения приказа Смолярчук надел полушубок, шапку-ушанку, положил в вещевой мешок белье и рукавицы на собачьем меху, надел на Витязя намордник, пристегнул к ошейнику поводок и отправился по назначению. К вечеру попутная машина доставила его к капитану Коршунову.
