Владимир Быстров - Царская охота
– А чего там дальше рассказывать? После того, как следака убили - а я в ни минуты не сомневался, что его именно убили! - я сразу решил, что пора из больницы сваливать! Вот только времени, чтобы нормально подготовиться, маловато было. Во всяком случае, я так думал! А оказалось, что его не было совсем…
Февраль 1992 г.В пакете, оставленном следователем, помимо документов Быков обнаружил еще и небольшую сумму денег, которой оказалось достаточно, чтобы приобрести в одном из расположенных поблизости "сэконд-хендов" вполне приличный шерстяной спортивный костюм и даже вязаную шапочку к нему в тон. Приобретение это сделала по его просьбе дежурная медсестра на следующий же день после того, как он узнал о гибели следователя.
Быков прекрасно понимал, что времени у него остается не так много, но не предполагал, что его уже не оставалось совсем. Еще через день прямо к нему в палату явился лично сам Николай Пузырев по кличке "Пузырь". В черном кожаном плаще на меховой подстежке, поверх которого был небрежно наброшен белый больничный халат, с широкой улыбкой на полном, покрытом легким здоровым румянцем лице, он уверенной походкой вошел в палату, задержался на секунду у порога, протянул небольшой букетик гвоздик, который держал в одной руке, суетливо семенившей за ним медсестре и, бросив ей через плечо: – "Найдите, какую-нибудь вазочку или бутылку с водой, что ли!" – прошел прямо к койке, на которой лежал Быков. Пошарив глазами по сторонам, поставил на прикроватную тумбочку большой полиэтиленовый пакет – "Апельсины, виноград! Мне сказали, что вам витамины нужны!". Таким же уверенным жестом придвинул ближе к койке металлический табурет с короткой фанерной спинкой и свободно устроился на нем, откинувшись на спинку и небрежно закинув одну ногу поверх колена другой.
– Ну, здравствуйте, дорогой вы наш Леонид Альбертович! Весьма рад, что вы не только живы, но и, судя по тому, что мне сказала ваш лечащий врач, успешно идете на поправку! Да… простите, ради Бога!...
Он сделал многозначительную паузу и, изобразив на лице сочувствие, нарочито скорбным тоном произнес:
– Примите, мои глубокие соболезнования по случаю трагической гибели вашей супруги и сына! Но… их уже не вернешь, а жизнь продолжается! Как, надеюсь, продолжится и наше с вами сотрудничество! Вы ведь помните – у нас еще осталось нерешенным одно небольшое дельце… Конечно, сейчас, видимо, не самое удачное время…
Но Быков, вначале растерявшийся от столь неожиданного визита, не дожидаясь конца его разглагольствований, вдруг резко выбросил вперед руку и ухватил Пузыря за ворот плаща:
– Ты еще смеешь упоминать их?! Да я тебя сейчас удавлю, гнида!...
Пузырь испуганно отдернулся, аккуратно расправил смятый ворот и злобно покосился на Быкова:
– Значит, этот следователь все-таки успел наболтать вам лишнего… Ну, что ж, может, это и к лучшему! Меньше придется объяснять и уговаривать!
И, окончательно успокаиваясь, вновь перешел на спокойный, почти дружеский тон.
– А ведь вы, Леонид Альбертович, сами виноваты в том, что случилось! Не станьте вы так артачиться, а согласитесь сразу на наши – очень, кстати, неплохие! – условия, сейчас, вместо того, чтобы валяться на этой грязной койке, лежали бы на пляже где-нибудь на Канарах! Слышали, наверное – в последнее время отдыхать там стало очень модным! У приличных, состоятельных людей, разумеется… Да и ваша семья была бы сейчас в полном здравии и благополучии! Так что, винить вам некого, кроме как самого себя! Но, повторюсь – случившегося уже не поправить, а дело нужно заканчивать… Предложение наше пока остается в силе – вы ведь живы и по-прежнему руководите этим вашим фондом, не так ли? Вот и думайте теперь, что вам дальше делать! Только не слишком долго думайте! Наше терпение тоже не безгранично, да и дело долго ждать не может… Иначе отправитесь прямиком вслед за вашими близкими!
– Ты, Пузырь, лучше не обо мне – ты о себе думай! – прохрипел в ответ Быков. – В одном ты прав – дело еще не завершено и мы с тобой обязательно встретимся! Пусть мне даже с того света вернуться придется!...
Однако после этих слов Пузырь лишь презрительно хмыкнул, встал с табурета и направился к двери. У самой двери задержался на мгновение и, обернувшись к Быкову, небрежно бросил:
– Дурачок, да ты сам-то в это веришь?!... Короче, на то, чтобы успокоиться и принять разумное решение даю тебе еще сутки! А дальше… Как говорит народная мудрость, что посеешь, то и пожнешь!
И коротко хохотнув, довольный своим, как ему казалось, весьма уместным и остроумным замечанием, вышел, громко захлопнув за собой дверь…
Угроза была высказана прямо и недвусмысленно, и Быков понял, что, как и предполагал следователь, теперь они продолжат убирать свидетелей, пока не будут уверены, что зачистили всех. В тот же день, сразу после дневного врачебного осмотра, он сунул под спортивную куртку пакет с документами и остатками денег и вышел во двор – якобы на обычную послеобеденную прогулку. Дойдя до огораживавшего больничный двор забора, с трудом – мешала закованная в гипс нога и два длинных костыля – протиснулся в давно примеченную им дыру в заборе и оказался на неширокой и тихой боковой улочке. Оглянулся по сторонам и, убедившись, что его появление не привлекло внимания редких прохожих, не спеша доковылял до соседнего перекрестка, где, как поведала ему медсестра, и находился тот самый "сэконд-хенд". Остававшихся денег ему едва хватило на то, чтобы купить пуховик и высокие зимние кроссовки – больничный халат оставил еще во дворе клиники, а гулять по улицам в одном, хоть и довольно теплом, спортивном костюме было явно "не по сезону".
Садиться в общественный транспорт Быков не рискнул, опасаясь привлечь ненужное внимание видом наполовину забинтованной и заклеенной пластырями физиономии и несуразно выпяченной вперед загипсованной ноги. Избегая центральных многолюдных улиц, окраинами добрался до развалин своего дома, достал из тайника заначку и так же не спеша заковылял к находившейся совсем неподалеку автотрассе, связывавшей их городок с областным центром. Здесь тормознул первую встреченную большегрузную фуру – дальнобойщики народ сердобольный, отзывчивый – и без особых приключений добрался до областного центра. Впрочем, там он задерживаться не стал, понимая, что теперь его ищут не только Пузырь и его подельники, но и милиция. Быков перебирался из одного населенного пункта в другой, меняя районы, города, области, используя для своих перемещений попутки, автобусы, поезда, самолеты, останавливаясь в малоприметных заштатных гостиницах, мотелях и кемпингах… От гипса избавился в крохотной амбулатории в отдаленном хакасском селе. Молодой сельский врач, попавший туда по распределению незадолго до развала Союза, забытый и брошенный своим руководством и уже полгода не получавший заработной платы, за скромное вознаграждение с радостью согласился снять с него изрядно надоевший гипс и даже подарил небольшую деревянную трость, случайно оказавшуюся в его медпункте. Зрелище усохшей почти вдвое, обтянутой желтоватой кожей ноги, Быкова, разумеется, обрадовало мало. Но, вспомнив известную пословицу – были бы кости, а мясо нарастет! – смирился с увиденным и, рассчитавшись с сельским эскулапом, отправился дальше. Мышечная ткань, действительно, восстановилось довольно быстро, а вот неправильно сросшаяся коленная чашечка так и осталась вывороченной на сторону – теперь, по-видимому, уже на всю жизнь.
Не лучше обстояло дело и с обожженной щекой. Кожа на ней покрылась корявыми бурыми пятнами и выглядела, словно сильно измятая и вымазанная томатной пастой бумага. Мясо на верхней губе заросло и вовсе плохо, отчего правый уголок рта постоянно оставался приоткрытым, выставляя, словно напоказ, два крайних клыка. "Прямо, как у Дракулы!" – невесело усмехался Быков, в очередной раз накладывая на щеку грим, и разглядывая полученный результат в зеркале. В качестве грима он использовал обычную дамскую крем-пудру интригующе-заманчивого "персикового" цвета. Помогала крем-пудра мало, лишь слегка затушевывая наименее заметные из шрамов и красных пятен от ожогов, и оставляя крупные, практически, без изменений. Впрочем, решил Быков, есть и определенная польза от той жуткой маски, в которую превратилось его лицо. "Ну, уж теперь-то меня ни по одной фотографии не узнают! И никакая пластическая операция не понадобилась!" – злорадно думал он, в очередной раз изучая свое отражение в зеркале.
Так он добрался до Читы и лишь там, спустя почти два месяца после побега из больницы, к нему, наконец, пришло осознание того, что здесь, в Сибири ему помощи ждать не от кого. И уж тем более глупо и нелепо было, скрываясь от бандитов в небольших городках и заброшенных поселках, надеяться на некий счастливый случай, который помог бы ему совершить "справедливое возмездие". Для этого требовались совершенно другие возможности, связи, ресурсы, которыми он пока не обладал, и приобрести которые здесь представлялось малореальным. Тогда-то к нему и пришла мысль перебраться в Центральную Россию, ближе к цивилизации, прежним друзьям, связям и возможностям. Откладывать реализацию нового плана он не стал и, переночевав в зале ожидания в аэропорту, уже наутро вылетел в Москву.
