Олег Шмелёв - Ошибка резидента
По пути домой он зашел в винный магазин, где продавали в розлив, и выпил стакан коньяку.
Дембович встретил его словами:
— Он уехал.
Зарокова удивило: слова приятные, а произнесены так мрачно.
— Уже? — спросил он.
— На курсы уехал.
Хмель сразу прошел.
— На какие курсы?
— Повышения квалификации.
Зароков сунул изжеванный окурок в пепельницу.
— Неужели это из-за вас?
— За последние три года его посылают вторично. Я узнавал у его заведующей.
Зароков покачал головой.
— Наследили, Дембович. Заведующая вас запомнит.
— Не уверен… Я ведь тоже задал себе вопрос: неужели из-за меня? Лучше уж наследить, чем думать о таких страшных вещах. И потом это не так опасно. Она меня помнит с тех времен, когда я еще работал в управлении культуры.
Зароков не спорил. Он попросил дать чего-нибудь поесть. Дембович не мешал ему, но Зароков заговорил сам:
— Надолго послали?
— На месяц.
— Надо проверить, но с ним не встречайтесь. — Он покачал головой. — А я-то насочинял… Драматург! Режиссер несчастный!
Дембович тоже не стал спорить. Зароков отложил вилку.
— Но что-то необходимо делать. Нужен другой.
— Я думал, — сказал Дембович. — У меня есть только один человек, который может пойти на такую вещь. Но это будет очень грязный вариант.
— Кто он?
— Зовут его Василий Терентьев. Мы вместе служили в гестапо во время войны на Карпатах. На нем много крови, его держали на самых грязных акциях. А я в этом смысле был не замаран. Когда уходили, немцы меня взяли, а его бросили. Он знает, что его разыскивают как государственного преступника. В сорок седьмом он меня нашел. Я помог ему достать документы.
— Плохо… Плохо, но поневоле приходится иметь дело с подонками. Где живет?
— Псков.
— Надо ехать к нему, Дембович. Завтра же.
— Другого ничего нет.
— То, что мы насочиняли для Круга, годится?
— Думаю, годится. Только разговаривать он не мастер. Не знаю, как сейчас. Ваша сестра удивится, что у ее брата такой друг.
— Другого же никого нет… Давайте спать. Встанем пораньше… Вам в дорогу, а мне надо одного пострадавшего пешехода в больнице навестить, передачу снести.
ГЛАВА 14
Забытый Павел
В течение последнего месяца Куртис не баловал Павла своим вниманием. Словно бы охладел к нему. Приходил раз в неделю по вечерам, справлялся, как идет работа, давал двадцать или тридцать рублей и откланивался.
Однажды, поговорив дольше обычного, он выразил удивление, что Павел резко изменил свой лексикон и вообще как-то изменился.
— Вы что же, прикажете с хлебопеками по изящной фене ботать? — возразил Павел. — Они могут не так понять. Приспосабливаться обязан, дорогой товарищ. А вообще надоело мне носить хомут. Видели бы корешá! Боже мой! Вот завеснит немножко — помашу я вам платочком.
Куртис сказал, что снимает с повестки совещания свой вопрос насчет лексикона как совершенно неуместный. И чтобы Павел не тосковал. Все окупится когда-нибудь. И дал тридцать рублей.
Жизнь Павла текла размеренно и спокойно. Время от времени являлся домой поздно. Тогда хозяйка ворчала, а на следующий день завтрак бывал хуже тюремного. Но Павел не очень-то обижался. Добродушие его было неистощимо. И это обезоруживало строгую и дисциплинированную старушку.
Усердие и расторопность Павла были замечены на работе, и вскоре его перевели на должность экспедитора. Теперь он ездил на разные склады и базы за маслом, за изюмом, какао, молоком, сахаром…
Однажды на складе, где он должен был получить масло, к нему подошел какой-то человек в белом фартуке — лица его Павел в первый момент не разглядел, в помещении склада было полутемно. Наверно, новый помощник кладовщика, решил Павел.
— А халатик-то надо бы постирать, — сказал этот человек.
Павел смутился. Но не оттого, что его синий халат был действительно не первой свежести. Он узнал много раз слышанный голос. Ошибиться было невозможно — рядом с ним стоял лейтенант Кустов, которому по плану операции назначалось осуществлять связь между ним и руководством.
— А у вас всегда очередь? — спросил Павел и отвернулся. — Пойти покурить, что ли?
— Ну, это уже по принципу — сам дурак, — разочарованно произнес человек в белом фартуке. — Покурите, покурите…
Ожидавшие очереди экспедиторы заулыбались. Кустов вышел в боковой коридор, Павел за ним.
— Кустов, это же ты, да? — быстрым шепотом сказал он ему в спину, шагая следом.
Октябрь, ноябрь, декабрь, январь — вот сколько прошло времени, прежде чем Павел дождался связи. Каково ему было сдерживаться? Он уж думал — про него забыли.
В дальнем конце коридора Кустов отпер ключом маленькую дверь, и они вошли в тесную кладовку, где стояли новенькие весы и в углу стопкой были сложены пустые мешки. Пахло свежей рогожей.
Обнялись. Потом Кустов достал из бокового кармана кожаный бумажник, извлек из него вдвое сложенный листок.
— Читай.
Павел развернул записку. Его не надо было просить дважды.
«Твое поведение одобряем, — читал он. — От тебя пока никакой информации не требуется. Задача прежняя — входи в доверие.
Боцмана проверял Дембович. Пелагею Сергеевну Матвееву проверяла втемную женщина тебе неизвестная. Медальон предъявлен. Но не в медальоне суть. Главное — карточка. На карточке тебя узнали. И все-таки проверка еще не закончена. Будь бдителен. Не торопи события.
Дома все в порядке, мать шлет тебе большой привет. Что нужно — передай. Желаем успехов. Сергей».
Кустов все время глядел на него с добродушной улыбкой. Заметив, что Павел дочитал до точки, сказал вполголоса:
— Тебя просто не узнаешь.
— Система Станиславского.
Но обмениваться впечатлениями друг о друге все-таки не было настроения.
— Видал его с тех пор? — спросил Кустов.
— Нет, больше не видал.
— Выдерживает.
— Но думаю, если уж такой заглотнет — будет крепко, не сорвется.
— Трудно тебе?
— Вжился.
Кустов показал пальцем на записку. Павел вернул ее. Кустов вынул карандаш, написал на чистой стороне несколько цифр.
— В экстренном случае можешь звонить. — Он подержал у Павла перед глазами номер телефона.
— Готово, — сказал Павел, и Кустов спрятал записку в бумажник, а бумажник во внутренний карман.
— Следующая явка будет похожа на эту.
— Хорошо.
— Что передать?
— Только приветы. Мне ничего не надо.
И они расстались, обнявшись на прощанье. Павел отправился получать масло, а Кустов вышел через другую дверь на улицу.
ГЛАВА 15
Телеграмма
Настал февраль. Среди метельных и ветреных выпадали иногда дни, приносившие откуда-то издалека запах весны. Как будто на замороженных стеклах окна кто-то растопил теплым дыханием светлую лунку. Но на следующий день снова налетала морозная вьюга, и лунка затягивалась бесследно.
Ничто не менялось в распорядке жизни Павла. Встреча с Кустовым немного выбила из колеи, но это быстро прошло.
6 февраля вечером пожаловал Куртис. Дверь ему открыл Павел. Он отметил про себя, что старик сильно сдал по сравнению с прошлым посещением. Как-то сразу обозначились и мешки под глазами, и склеротические жилки на скулах, а кожа шеи, показавшаяся Павлу такой морщинистой еще при первой встрече в ресторане «Центральный», была решетчатая и темная, как панцирь у старой черепахи. И вдобавок, вероятно, он два дня не брился.
— Сразу видно, что вы шли не на прием к английской королеве, — приветствовал его Павел.
Куртис только махнул нетерпеливо рукой.
— Слушай, Павел. Завтра поближе к вечеру тебе надо сходить на почтамт. Возьми с собой паспорт. Получишь телеграмму до востребования.
…На следующий день Павел после работы съездил на почтамт и получил телеграмму.
Дома его ждал Куртис. Старик схватил телеграмму, воскликнул: «Слава богу!» — и, не простившись, убежал.
Павел переоделся, обрадовал хозяйку, что идет в кино, и спустился на улицу. Побродив, он нашел телефон-автомат на тихой пустынной улочке. Набрав номер, который показывал ему Кустов, спросил:
— Скажите, пожалуйста, ваш телефон два двенадцать сорок семь? — Это не были цифры, набранные им.
— Нет.
— А какой?
Мужской голос назвал условный номер.
Павел сообщил о телеграмме.
— Вам велено передать, — услышал он в ответ после небольшой паузы, — приедет гость. Берегите его. Редкая гадина. Теперь необходимо координировать действия.
— Понял. Буду звонить.
Вернувшись к себе, Павел увидел Куртиса. Как всегда, когда предстоял разговор без посторонних, Куртис послал хозяйку в магазин. Потом попросил Павла сесть и предупредил, что это будет самая серьезная беседа из всех, до сих пор между ними происходивших. И просил не зубоскалить.
