Юрий Барышев - Мадам Гали – 3. Охота на «Сокола» (F-16)
Наконец все кончилось. Кто-то из соседей привез его с кладбища в город и оставил на пороге осиротевшего дома. На негнущихся ногах он вошел в холл, забыв закрыть за собой входную дверь. В гостиной, на стене он увидел любимую фотографию — вся семья в сборе, на фоне цветущих кустов жасмина, которые так любила мама. Стив снял фото, прижал к груди, сел в кресло и устало закрыл глаза.
— Почему Бог отнял у меня родителей? За что такое жестокое наказание? Неужели, за отказ исполнить волю отца? Но, ведь, в библии сказано, что каждый имеет право выбрать свой путь в жизни.
Только сейчас до него стало доходить, как мало он уделял им своего внимания, как редко звонил с Окинавы.
Где-то в районе солнечного сплетения образовался тяжелый ком и стал медленно подниматься к горлу. Виски его не растворял. Стив, неожиданно для себя, завыл, как волк, сел на пол, зажал голову между коленей и затих. Ком, мешавший дышать, наконец вырвался наружу, и наступило облегчение.
— Отец, прости меня, прости!.. Мама… Он отключился.
А потом началась долгая и муторная эпопея с наследством. Даже после смерти отец пытался переманить Стива на свою сторону. Последняя воля умершего гласила: в случае согласия сына возглавить фирму и до конца жизни заниматься делами компании — доля отца переходила ему. Если же непокорный сын откажется принять дело, то контрольный пакет, принадлежавший его отцу, распределяется между остальными пайщиками, а Стиву отходил лишь дом, в котором он провел свое детство.
* * *Последнее слово в споре двух упрямцев так и осталось за старшим. Кэрол звонила мужу каждый день. Чтобы успокоить ее, Стив в ответ на слова поддержки уверял ее, что чувствует себя терпимо и занят оформлением наследства.
Стив практически не выходил на улицу, впитывая напоследок остатки домашней атмосферы, запахи детства, ощущение покоя и надежности, которые источали стены дома. Порой ему казалось, что еще секунда — и с кухни раздастся мамин голос, или донесется ворчание отца у телевизора.
Постепенно острая боль утраты превращалась в ноющую глухую тоску. Он понимал, что нужно время, чтобы свыкнуться с утратой. Рядом будут жена, дети, у него есть любимая работа… Жизнь идет своим чередом, пройдет какое-то время и все вернется в свою колею.
Он все больше скучал по жене и детям. Чтобы быть к ним хоть немного поближе, он перебрался в ту небольшую комнату, которую они с Кэрол занимали, когда гостили у родителей.
Последний раз они были здесь на День Благодарения, почти год назад. Стив отлично помнил тот день. Женщины суетились на кухне, Джон Гриффит сидел с Джил на коленях и что-то неторопливо рассказывал девочке, подражая героям мультфильмов Уолта Диснея. Маленький Фрэнк, сосредоточенно сопя, возился с карандашами и бумагой.
— Мама, смотри, что я нарисовал! — Фрэнк сорвался с места, и вбежал в кухню.
— Ой, Фрэнк, это каракатица? — послышались восторженные возгласы женщин.
— Это папин самолет!!!
— Прости, дорогой… очень похоже.
Стив невольно улыбнулся воспоминанию. Им было так тепло вместе… Он открыл ящик Кэрол, куда она аккуратно складывала рисунки детей. Тут была целая стопка работ молодого художника: «бьюик», похожий больше на стоптанный башмак, тот самый «папин самолет», — напоминало это, говоря откровенно, даже не каракатицу, а кошку, которую переехал грузовик. О, а вот это когда-то было гордо озаглавлено «папа чинит машину» — две жерди в армейских ботинках торчат из под бампера.
Уже стемнело, когда Стив отложил рисунки сына в сторону. В ящике лежали поздравительные открытки по случаю Дня Благодарения, Рождества и дней рождений детей, еще какая-то мелочь. На дне ящика лежала толстая тетрадь — дневник Кэрол, куда она записывала смешные выражения детей. Когда семья собиралась за обеденным столом Кэрол читала эти перлы, на потеху всей семьи.
Когда Стив взял тетрадь из нее выпал конверт, надписанный аккуратным почерком жены. Он был адресован Эдварду Вудсу.
Стив отбросил конверт, как будто он жег ему руки. Кровь ударила в голову, перехватило дыхание. Они с Кэрол доверяли друг другу полностью, он никогда не читал ее писем. Не стоит этого делать и теперь. Видимо, всему есть объяснение, нужно просто его найти.
В душе Стива боролись сразу несколько чувств: гадкое, липкое, отвратительное, но самое сильное — письмо любовное и, прочитав его, он узнает, что рогоносец.
Второе — трусливое, постыдное для мужчин и опутывающее его, как болотная жижа, чувство — я не видел никакого конверта, я же мог не открыть этот злополучный ящик. Ведь страусы не зря от страха прячут голову в песок. Помогает!
И третье, а может, в конверте ничего и нет, что может разорвать его сердце? Может. Кэрол сообщает ему, что любит только меня и больше ей никто не нужен, даже такой притягательный, как Эдвард Вудс. А может, просто сжечь конверт, не читая, или привезти его к Кэрол и отдать нераспечатанным?
Стив вышел из комнаты и налил себе виски. Нужно было успокоиться и принять решение.
Наконец он решился. Дрожащими пальцами Стив вскрыл конверт. На обычном листочке — он прочитал:
«Милый Эдди!
Я не хочу портить жизнь ни тебе, ни детям, ни Стиву. Мы не должны были встречаться с тобой после моего замужества, не должны. Но я ничего не могла с собой поделать! Меня тянуло к тебе. Я не могла сопротивляться. Теперь нет пути назад, я знаю. Двенадцать долгих лет разделяют нас. Ты женат, я замужем, у нас дети. Мне пора все забыть и вести жизнь добропорядочной жены. Но иногда, когда Стив ласкает меня, я представляю, что это ты, твои руки, твои губы…
А когда я смотрю на Фрэнка — он конечно вылитый Стив, но…»
…Позже он справился с собой. Внешне невозмутимый, Стив стоял в их спальне, в окружении таких родных и привычных вещей, а в голове у него пульсировали слова. Предательские слова Кэрол.
Теперь у Стива отнимали даже родного сына. Он не мог поверить, что Кэрол изменяла ему! И с кем?! В памяти всплыли отлучки жены под тем или иным предлогом, явно надуманными, как сейчас виделось Стиву. Он лихорадочно перебирал в памяти все нестыковки и мелкие проколы, и перед глазами стоял образ обнаженной Кэрол, страстно отдающейся Эдди.
Первой мыслью было убить ее. Убить, уничтожить, выбросить из памяти все эти годы вранья, эти притворные счастливые вздохи, всю эту ложь. Стив задыхался от ненависти. Он представлял себе в деталях, как сотрет с ее лица эту предательскую улыбку, как выместит на ней всю свою боль.
Кулаки сжимались сами собой, он колотил в стены до крови на костяшках — и не чувствовал физической боли. «Как ты могла, — шептал он осипшим голосом, — как ты могла, чертова стерва, как…»
Потом навалилась опустошенность. А дети? Маленькие Фрэнк и Джил ни в чем не виноваты. Фрэнку всего десять, Джил — двенадцать лет. Он не имеет права лишать их матери! Как теперь жить их семье?
Стив усилием воли заставил себя обдумать самое страшное. Даже если все это правда, даже если Фрэнк не его сын. Что тогда? Ничего. Стив отчетливо понял, что это ничего не меняет. Он любит сына. Значит, нужно забрать детей и уехать от Кэрол, чтобы никогда больше с ней не встречаться. Но он не может так поступить с детьми. Им нужна мать, какая бы она ни была…
Ночь пролетела незаметно и в тоже время длилась, казалось, вечность. Из-за деревьев вставало красное, как глаз дракона солнце. Стив тяжело поднялся с кресла, где просидел почти неподвижно все эти часы.
Подойдя к раковине, чтобы умыться, он глянул на свое отражение и замер. Из зеркала на него смотрело лицо мужчины, который видимо, только что расправился со своей женой. И сам теперь медленно умирает в муках совершенного греха. Безжизненные серые глаза тупо смотрели на человека, стоящего по эту сторону зеркала. Голос из-за зазеркалья проникал в его душу и будто сжимал сердце.
— Ну что, старина, тебе нужно сделать выбор: или все это забыть, или насладиться мщением. А может, начать с «дорогого» Эдди?
Вчера на кладбище он так искренне сочувствовал Стиву: «Держись, старик, если что — звони в любое время суток, можешь на меня рассчитывать». — А при чем тут Эдди? Не ты ли увел у него подружку? Так кто перед кем виноват больше?
Стив поймал себя на том, что продолжал неотрывно смотреть на свое отражение.
— Ну, а дальше что?
Отражение продолжало: «Но тебя в таком случае сразу схватят, и ты просидишь всю оставшуюся жизнь в одиночной камере. Может, ты хочешь испытать себя?». И оно расхохоталось. Неожиданно отражение исчезло.
Стиву показалось, что он сходит с ума. Надо успокоиться, надо «придержать коней». Нельзя принимать важные решения в состоянии аффекта. Он встал под горячие струи душа. Сразу стало легче. Но, мозг продолжал работать на бешеной скорости.
Почему письмо оказалось неотправленным? Почему оно никуда не исчезло? Сколько оно здесь пролежало? Год? Пять лет? Может быть, потому что в доме родителей не было принято копаться в чужих вещах. Почему Кэрол не сожгла его, в конце концов?
