Спасти «Скифа» - Андрей Анатольевич Кокотюха
– Никак нет, – Сотник скрипнул зубами и снова сел. – Нам, между прочим, на смерть идти, если я вас, товарищи командиры, правильно понял.
– Ты правильно понял, Сотник. На войне каждый день люди ходят на смерть. И все, хватит про твоего Гайдука, у тебя в команде, я гляжу, похлеще народ подбирается. Ты специально, что ли?
– Лучшие нужны, сами же сказали…
– Да, сказал, и от слов своих не отказываюсь. Кто у нас тут лучший, – начальник разведки взял следующий документ, развернул. – Старший сержант Чубаров, Максим Игнатьевич. – Борин поднял глаза на Сотника. – Вор-рецидивист. Кличка Курский Соловей, он же – Ваня Курский. Правильно?
– Доброволец с сорок первого года, товарищ подполковник, – ротный выдержал взгляд начальника.
– Я это знаю, Миша. Но плохой я командир, если не знаю про своих подчиненных всего.
– Чубаров – доброволец, – упрямо повторил Сотник. – Последний раз освобожден весной сорокового, вину свою искупил полностью, осознал. Он такой же гражданин, как и любой другой.
– Да, гражданин, – согласился Борин. – А ты в курсе, умник, что бывших воров-рецидивистов не бывает?
– Я Макса в деле видел! – снова повысил голос Сотник. – И не раз, и не два!
– Я тоже, – снова осадил его жестом подполковник. – Послужной список этого, гм, бывшего урки мне тоже хорошо известен. Кстати, почему он Соловей?
– Потому же, почему в Тамбове все волки, – буркнул Михаил. – Чубаров из Курска сам. А в Курске, говорят, соловьи поют – заливаются.
– Ну да, а в Тамбове – волки воют, – в тон ему подхватил Борин. – Ваня Курский, наверное, по той же причине.
– Он на артиста Алейникова похож…
– Знаю, – кивнув Борин, сам в офицерском клубе не раз смотревший «Большую жизнь». И, признаться, забывавший обо всем на свете, когда на экране появлялся обаятельный хулиган Ваня Курский из шахтерского поселка: по-другому актера Петра Алейникова, сыгравшего эту роль, никто в стране, кажется, после картины не называл. – У него, кстати, в Курске остался кто?
– А вы, кроме того, что Чубаров сидел, больше ничего про него не знаете?
– Знаю, что детдомовский, – Борин повертел солдатскую книжку в руках. – Но, может…
– Не может. Один он на белом свете. Никто его нигде не ждет. Родное МТС, с которого Макс в военкомат ушел, и то разбомбили. Кстати, в технике сечет, машину водит отлично, плюс боевой опыт…
– Ты его, капитан, не к награде представляешь, – Борин положил эту книжечку поверх гайдуковской, взял последнюю, четвертую: – Все бы оно ничего, только вот этот до кучи еще… Волков Вилен Иосифович, рядовой. Назван в честь Владимира Ленина, – начальник разведки выжидающе посмотрел на Сотника. – Мне продолжать?
– Валяйте.
– Ладно, – подполковник еще раз взглянул на солдатскую книжку. – Фамилию официально сменил в 1939 году, после того, как Гитлер начал войну в Европе. До этого носил фамилию Вольф, немецкую. Отец, Йозеф Вольф – из донбасских немцев-колонистов, тоже на всякий случай, от греха подальше, поменял имя с фамилией. Был, понимаешь, Йозеф Вольф, а стал Иосиф Волков. Ну и сын, соответственно…
– Для Вили немецкий – родной, товарищ подполковник. Нам без натурального немца в Харькове придется совсем хреново, если не сказать хуже.
– Вам, Михаил, при любых раскладах выйдет не сладко, – вздохнул Борин. – Просто задание ваше, капитан Сотник, на контроле в штабе фронта. Лично, – он для убедительности поднял палец вверх, – у командующего. И я буду не я, если к утру, – он взглянул на часы, – операция «Скиф», как мы ее обозвали, не окажется на контроле Ставки. Лично… сам понимаешь, у кого. Что я буду докладывать о составе разведывательно-диверсионной группы, как по-твоему?
– Что задание будет выполнено.
– Ты вот только не изображай мне здесь дурачка! – Борин хлопнул ладонью по стопке документов. – Значит, успех операции «Скиф» и фактически судьба фронта зависит, – подполковник выставил вперед руку, загибая пальцы, – от рядового Красной армии, немца по фамилии Вольф, уголовника-рецидивиста Чубарова, который из своих двадцати девяти лет в общей сложности десять отсидел, сына врага народа Гайдука, по которому рыдает трибунал. А старший группы – офицер, напавший на оперативника особого отдела, сотрудника НКВД, что в лучшем случае, Сотник, влечет за собой штрафбат! – он показал разведчику четыре пальца. – И вот до кучи, – загнул пятый, чтобы получился кулак, – я, начальник разведки полка, всю эту политически неблагонадежную группу покрываю!
Сотник решил промолчать. Борин поднялся. Заложив руки за спину, прошелся по блиндажу из угла в угол. На ходу достал из кармана галифе коробку «Казбека», сунул папиросу в рот, протянул раскрытую коробку капитану. Тот угостился, прикурил от каганца, протянул тлеющую папиросу подполковнику. Тот прикурил от нее, взял с самодельной полки две алюминиевых кружки, поставил перед Михаилом. Так же молча подхватил свой стоящий в углу вещмешок, зажал папиросную гильзу в зубах, порылся внутри «сидора», достал стеклянную бутылку, закупоренную настоящей пробкой.
– Коньяк, – бросил коротко. – Трофейный. Чей трофей – не знаю, на фронте не спрашивают. Мне адъютант комполка сунул.
– Спирт привычнее.
– Привычнее, – согласился Борин, разливая коньяк по кружкам.
Блиндаж сразу же наполнился чужим для войны, давно забытым ароматом, на какое-то мгновение перебившим запахи портянок, железа и пороха. Подхватив свою кружку, Борин остался стоять, и Сотник тоже поднялся. Теперь мужчины стоял друг напротив друга, сжимая в руках кружки с коньяком – самое надежное и безотказное сейчас оружие.
– Выход через час, – произнес Борин.
– Даже через пятьдесят минут – уточнил Сотник.
– На том участке, где пойдете, наши начнут заварушку. Так что проскочите. Дальше – как получится.
– Получится, – Михаил призывно качнул кружку в руке. – Будем жить, подполковник.
– Да уж постарайтесь, капитан.
– Место мое на «губе» не займите.
– С особого отдела станется. Будем, Миша.
Выпили в два глотка.
Помолчали.
А потом Борин взял со стола документы. Сунул их в нагрудный карман кителя. Старательно застегнул пуговицу. И даже прихлопнул сверху ладонью.
День первый
1943 год
7 июня
Харьков
