Лен Дейтон - Смерть - дорогое удовольствие

Я и Мария взглянули друг на друга без всякого выражения. Жан-Поль внимательно следил за нами, пытаясь понять, в каких мы отношениях.

Бирд наслаждался снобизмом некоторых французских фраз. Когда бы он ни переходил с французского на английский, я всегда знал, что он делает это только потому, что намеревается вставить в свою речь длинную французскую фразу и с важным видом кивнуть, многозначительно склонив голову, как будто мы с ним были единственными в мире людьми, понимающими французский язык.

– Относительно ваших расспросов об этом доме, – сказал Бирд. Он поднял указательный палец. – У Жана-Поля есть замечательные новости.

– Что такое? – спросил я.

– Мой дорогой, кажется, есть что-то загадочное, связанное с вашим другом Дэттом и тем домом.

– Он мне не друг.

– Конечно, конечно, – раздраженно сказал Бирд. – Это проклятое место – бордель и, более того…

– Это не бордель, – поправил Жан-Поль таким тоном, как будто уже объяснял раньше. – Это maison de passe,[28] то есть дом, в который приходят люди, когда у них уже есть с собой девушка.

– Оргии, – сказал Бирд. – Они там устраивают оргии. Жан-Поль рассказывал о происходящих там жутких безобразиях, о наркотике, который называется ЛСД, о порнографических фильмах, сексуальных демонстрациях…

Жан-Поль продолжил рассказ:

– Там есть приспособления для всякого рода извращений, есть потайные комнаты и даже подобие камеры пыток, где они устраивают спектакли…

– Для мазохистов, – перебил его Бирд. – Понимаете, для тех, кто ненормальный.

– Конечно, он понимает, – сказал Жан-Поль. – Все, кто живет в Париже, знают, как широко распространены такие сборища и демонстрации.

– Я не знаю, – оскорбился Бирд.

Жан-Поль ничего не ответил. Мария предложила всем свои сигареты и сказала Жану-Полю:

– Какой по счету вчера пришла лошадь Пьера?

– Речь идет об их друге, у которого есть лошади, – пояснил мне Бирд.

– Понятно, – сказал я.

– Безнадежно отстала, – поморщился Жан-Поль.

– Тогда я потеряла сотню новеньких, – сказала Мария.

– Глупость. – Бирд кивнул мне, поджав губы.

– Это моя вина, – сказал Жан-Поль.

– Да уж, не спорю, – согласилась Мария, – я бы не стала ставить на нее, если бы ты не сказал, что она наверняка победит.

Бирд бросил заговорщический взгляд через плечо.

– Вы, – ткнул он в меня пальцем, как будто неожиданно столкнулся со мной на тропе в джунглях, – работаете на немецкий журнал «Штерн».

– Я работаю на несколько немецких журналов, – признал я. – Но не так громко, я не все включаю в налоговую декларацию.

– Можете положиться на меня, – громким шепотом пообещал Бирд. – Ни гу-гу.

– Ни гу-гу, – повторил я, наслаждаясь архаичным словарем Бирда.

– Понимаете, – продолжал Бирд, – когда Жан-Поль рассказал мне всю эту обворожительную чушь насчет дома на авеню Фош, я намекнул, что вы, вероятно, смогли бы одолжить ему немного наличных, если бы он сообщил вам об этом доме побольше.

– Мог бы, – согласился я.

– Ручаюсь, – сказал Бирд, – что ваше жалованье в бюро путешествий да плюс еще заработки за статьи для журналов… вы должны грести деньги лопатой, просто купаться в золоте, верно?

– Я зарабатываю неплохо, – подтвердил я.

– Да. Уверен, так оно и есть. Не знаю, где вы все это копите, если не указываете в декларации о доходах. Что вы с ними делаете, прячете их под кроватью?

– Сказать по правде, я зашил деньги в сиденье кресла.

Бирд засмеялся.

– Старый Тэстеви будет искать, разорвет всю мебель.

– Это была его идея, – пошутил я.

Бирд снова засмеялся, поскольку у Тэстеви была репутация скряги.

– Пойдите на авеню Фош с камерой, – размышлял Бирд. – Получится замечательный рассказ. Более того, вы бы оказали услугу обществу: ведь Париж совершенно прогнил, пора его встряхнуть.

– Это мысль, – согласился я.

– Тысячи фунтов стерлингов за такую работу было бы не слишком много? – спросил он.

– Много, слишком много, – сказал я.

Бирд кивнул.

– Я так и думал, что это слишком много. Сотня больше подходит, да?

– Если представить хороший рассказ с картинками, то можно получить за него пятьсот фунтов. Я бы заплатил пятьдесят за представление и экскурсию с объяснениями, но, когда я был там в последний раз, мне дали понять, что я у них персона нон грата.

– Именно так, старина, – закивал Бирд. – Догадываюсь, что этот парень, Дэтт, с вами грубо обращался. Вышла ошибка, верно?

– Такова лишь моя точка зрения, – сказал я. – Но не знаю, что думает мсье Дэтт.

– Вероятно, он чувствует себя desole,[29] – сказал Бирд.

– Отличная мысль.

– Но, в самом деле, – продолжал Бирд, – Жан-Поль действительно многое знает и может устроить так, чтобы вы сделали рассказ, а я тем временем ни гу-гу, а? Никому ничего не скажем. Согласны?

– Вы меня разыгрываете? – спросил я. – С чего бы Дэтту соглашаться демонстрировать свою деятельность?

– Вы не понимаете французов, мой мальчик.

– Мне это постоянно говорят.

– Но послушайте. Этот дом принадлежит министерству внутренних дел и им контролируется. Они используют его для проверки и управления иностранцами, особенно когда дело касается дипломатов. Смахивает на шантаж. Гадкое дело, шокирует людей, да? Но такие уж они есть. Некоторые другие французы, состоящие на государственной службе, и один из них Люазо, хотели бы прикрыть эту лавочку. Теперь вы понимаете, мой друг, понимаете?

– Да, – ответил я. – Но какое вам дело?

– Не обижайтесь, старина, – сказал Бирд. – Вы спрашивали меня об этом доме, а Жану-Полю срочно нужна наличность. Вот я и хочу устроить дельце к вашей взаимной выгоде. – Он кивнул. – Допустим, мы положим пятьдесят сразу и тридцать, если пойдет в печать?

Огромный туристический автобус полз по бульвару, неоновые огни вспыхивали и гасли на его стеклах. Туристы внутри, кто тихо, кто беспокойно, сидели, прижавшись к своим громкоговорителям и вглядываясь в огромный грешный город.

– Ладно, – согласился я, немало удивленный тем, что он оказался столь удачливым посредником.

– В любом журнале, где угодно, – продолжал Бирд. – И десять процентов при передаче информации в другие агентства.

Я улыбнулся. Бирд самодовольно спросил:

– О, вы не ожидали, что я специалист по заключению сделок, да?

– Да, – не стал спорить я.

– Вам предстоит еще многое узнать обо мне. Официант, – позвал он, – четыре порции виски. – Он повернулся к Жану-Полю и Марии: – Мы пришли к соглашению и теперь немножко отпразднуем событие.

Принесли белое вино и черносмородинную наливку.

– Платить будете вы, – объявил мне Бирд. – Включите это в счет оговоренной оплаты.

– Мы заключили контракт? – спросил Жан-Поль.

– Конечно, нет, – отрезал Бирд. – Но слово англичанина можно считать распиской – вы же знаете, Жан-Поль. Суть любого контракта в том, что он должен быть взаимовыгоден, иначе никакая бумага в мире вас не спасет. Кроме того, – прошептал он мне по-английски, – дайте ему любой клочок бумаги, и он будет показывать его всем, он такой. Но вы ведь меньше всего этого хотите, да?

– Действительно, – согласился я. Что правда, то правда. Мои наниматели в немецких журналах – нехитрая выдумка лондонского руководства, которую они запасли на тот редкий случай, если им придется давать мне указания по почте. Никто не мог об этом узнать, если только не читал мою почту. Скажи такое Люазо – я бы не удивился, но Бирд!..

Бирд принялся объяснять Жану-Полю теорию пигмента тем пронзительным голосом, каким всегда говорил об искусстве. Я заказал им еще по порции виски, прежде чем мы с Марией покинули кафе и отправились пешком к ней домой.

Мы прокладывали путь сквозь переполненные транспортом бульвары.

– Не понимаю, как вы можете быть таким терпеливым с ними, – сказала Мария. – Этот помпезный англичанин Бирд и Жан-Поль со своим носовым платком, чтобы предохранить костюм от винных пятен…

– Я недостаточно хорошо их знаю, чтобы не любить, – объяснил я.

– Тогда не верьте ничему из того, что они говорят, – предупредила Мария.

– Мужчины всегда обманщики.

– Вы глупец, – сказала Мария. – Я говорю не о любви, я говорю о доме на авеню Фош. Бирд и Жан-Поль – ближайшие друзья Дэтта. Их водой не разольешь.

– А вы пробовали?

Дойдя до конца бульвара, я оглянулся назад. Маленький жилистый Бирд – такой же возбужденный, как и во время всей нашей встречи, – еще объяснял Жану-Полю теорию пигмента.

– Comediens,[30] – произнесла Мария.

Слово «актер» означает также притворщик и обманщик. Я постоял несколько минут, глядя на них. Большое кафе «Бланк» бы то единственным ярко освещенным местом на всем бульваре. Белые куртки официантов сияли, когда те лавировали между столиками, заставленными кофейниками, citron presse[31] и сифонами с содовой. Клиенты также вели себя активно: размахивали руками, кивали головами, окликали официантов и друг друга. В воздухе мелькали двадцатифранковые банкноты, позвякивали монеты. По крайней мере четверо целовались. Казалось, будто широкий темный бульвар был притихшим зрительным залом, откуда внимательная публика уважительно наблюдала за драмой, разворачивающейся на сцене, которой служило кафе «Бланк». Бирд наклонился поближе к Жану-Полю. Жан-Поль смеялся.