Олег Шмелёв - Возвращение резидента
Но, прежде чем заняться им, надо отметить, что Светлана на следующий день после получения посылки отправила с привезшим ее итальянцем письмо к Пьетро Маттинелли с благодарностью и просьбой не повторять ничего подобного впредь, а лучше всего приехать снова в Советский Союз. В конверт она вложила фотокарточку.
А примерно через неделю после этого у Светланы состоялось новое знакомство, которое она не сочла странным и необычным по той простой причине, что все было логично и объяснимо.
Один из покупателей, изучавших каталоги пластинок, интеллигентного вида, пожилой, явно за пятьдесят, но моложаво выглядевший мужчина, плотный, среднего роста, одетый в светлый костюм и синюю рубаху без галстука (все это Светлана рассмотрела уже несколько позже), вдруг обратился к ней таким тоном, словно продолжал с нею задушевную дружескую беседу, прерванную нечаянно. Он выбрал момент, когда никого другого у прилавка не было.
— Значит, получили весточку от Пьетро, Светлана Алексеевна?
Она удивилась, но, выдерживая свою манеру внешне ничему не удивляться, ответила так, будто и она всего лишь продолжала беседу:
— Да. Но откуда вам это известно?
Он усмехнулся отечески.
— Видите ли, я знаком с тем человеком… ну, что привез вам посылку из Италии. Я ведь и Пьетро знаю. Он мне рассказывал о вас.
— Вы даже и по отчеству меня знаете, — сказала Светлана.
Он кивнул на дощечку, висевшую на стене позади нее: «Сегодня вас обслуживает продавец…» Она обернулась, поглядела и расхохоталась.
— Ой, правда, тут же написано! Кто я после этого, скажите?
— Вы совершенно очаровательная девушка, и Пьетро Маттинелли можно понять.
Нет, ей определенно начинал нравиться этот пожилой спокойный человек.
— А как зовут вас?
— Виктор Андреевич.
— Вы что, работаете на химзаводе?
— Да, в одной из лабораторий. Мне не так часто приходилось общаться с Пьетро по работе, но мы довольно близко познакомились.
— Он вам нравится?
— По-моему, очень хороший человек.
— Мне кажется, он прямой и открытый. А вы давно здесь живете?
— Приехал сразу после войны.
Она посмотрела на его руки — есть ли обручальное кольцо. — И от него не ускользнул этот взгляд.
— Я одинокий. Жена и дочь погибли в оккупации.
Светлану поразила его догадливость и проницательность. И главное — простота. Это был первый из взрослых людей, кто демонстрировал перед нею свое превосходство столь неназидательно и ненавязчиво. Она мгновенно прониклась к своему новому знакомому уважением.
О том, как развивалось это знакомство, мы расскажем дальше, а теперь надо вспомнить о Леше, потому что у него произошли две пропажи, не такие уж значительные сами по себе, но имеющие прямую связь и с предыдущим и с последующим.
Однажды в воскресенье он затеял генеральную уборку в своей темной комнате, которая с момента покупки фотоаппарата служила ему исключительно как лаборатория. Надо было выбросить ненужный хлам, чтобы стало попросторнее. Закончив черную работу, Леша привинтил к стене широкую полку для химикалий и шкафчик для экспонированных пленок и фотобумаги. Потом стал разбирать пленки, заворачивая каждую в отдельный лист. Их накопилось уже порядочно, штук пятнадцать. Каждую он помнил очень хорошо — где, когда снимал, при каком освещении, с какой диафрагмой и выдержкой. Любимой оставалась та первая, которую он начал кадрами, снятыми в кафе. А ее-то как раз и не оказалось. Он обшарил все ящики стола, все углы — и не отыскал. Потом начал разворачивать уже завернутые пленки и снова просматривать их на свет — все напрасно. Первой пленки не было.
Леша пошел на кухню, где мать с отцом пили чай.
— Ма, ты у меня в чулане не копалась?
— Ты же не велишь туда даже входить.
— Чего взъерошился? — спросил отец.
— Пленка одна пропала.
— Другую купи.
— Да отснятая она, — с досадой объяснил Леша.
— Мне бы твои заботы.
Леша вернулся в лабораторию и еще раз обыскал ее от пола до потолка. И опять напрасно. Пропала пленка. А между тем он отчетливо помнил, что еще недели две назад она как-то попалась ему под руку, и он с удовольствием разглядывал ее, поражаясь, до чего удалась тогда эта самая первая съемка. Было жалко потерять такую память — истинные фотолюбители легко поймут огорчение Леши.
В тот же день, чуть позже, Леша пошел в свой самодельный гараж, где стоял его мотоцикл. К нему заглянул сосед, владелец старого «Москвича».
— Здорово, Леш! Дай на минутку разводной, я свои ключи дома оставил, краны подкручивал, понимаешь.
— Да хоть на неделю, — мрачно сказал Леша, наклонясь к чемодану с инструментом.
Но сколько он ни гремел этими железяками, разводного гаечного ключа найти не мог.
— Снится, что ли? — пробормотал он растерянно.
— Ты чего, Леш? Заговариваешься? — засмеялся сосед.
— Тут заикаться начнешь, не то что заговариваться.
Сосед ничего не понимал.
— Нету ключа, — сказал Леша, разгибаясь. — Нету. Пропал.
— Может, где валяется? — предположил сосед.
— Давай посмотрим.
Они внимательно осмотрели все закоулки гаража, но ключа так и не нашли.
— А может, ты его домой занес? — высказал еще одно предположение сосед.
Леша покрутил головой.
— Не заносил. У нас краны не текут.
Сосед исчез, наверное, побежал домой за гаечными ключами, а Леша еще долго стоял в задумчивости над чемоданом для инструмента и старался сообразить, когда мог исчезнуть ключ. Последний раз он пользовался им дней десять назад… Пропавшую пленку он держал в руках две недели назад…
Леша не делал сопоставлений, но мысленно отметил, что обе пропажи случились приблизительно в одно и то же время…
Сказав о потерях Леши, вернемся к Светлане.
Кому-то это покажется противоестественным, но вот факт: уже на второй день после знакомства с Виктором Андреевичем Светлана приняла его приглашение посидеть вечером в ресторане. Впрочем, найдется немало людей, которые не усмотрят в этом факте ничего особенного, ничего предосудительного. К тому же Светлана поставила условие, что с ней будет Галя.
Виктор Андреевич не жаловался на тоску одинокой жизни, но и не пытался изобразить из себя молодого сердцем бодрячка. Он просто сказал, что если у Светланы на завтрашний вечер не предвидится ничего лучшего, то не согласится ли она поужинать вместе с ним. Светлана не раздумывала.
Галя по обычаю исполнила волю подруги.
Виктор Андреевич предложил отправиться в ресторан-поплавок на реку. Там у пристани стоял на мертвых швартовах старый пассажирский теплоход, переоборудованный для новой службы.
Они заняли столик в углу, где вместо стульев были удобные узкие диванчики.
— Не стесняйтесь, девушки, — сказал, — усаживаясь, Виктор Андреевич. — Сегодня я при деньгах.
— Только сегодня? — спросила Светлана, как бы задавая тон беседе.
— Нет, я вообще солидный, обеспеченный мужчина, — с готовностью поддержал этот шутливый тон Виктор Андреевич. — У меня и автомобиль есть.
— Почему же мы сюда ехали на такси? — спросила Галя.
— Но мы же собираемся чего-нибудь выпить, не так ли? А под хмельком за рулем нельзя.
— Выпить можно, — сказала Светлана. — Мы уже пробовали.
— С Пьетро?
— Не только.
— Это он подарил? — спросил Виктор Андреевич, показывая глазами на брошь, которой у Светланы был заколот шарф.
— Он, — сказала Светлана.
Тут подошел официант.
Виктор Андреевич сделал большой заказ, а когда довольный официант ушел, задумчиво поглядел на подруг и сказал с легкой печалью:
— Кто со стороны посмотрит, скажет: отец дочек угощает.
— А может, внучек? — не упустила случая поострить Светлана.
— Да, так будет вернее, — еще более печально согласился Виктор Андреевич.
— Не обращайте внимания, — поспешила успокоить его Галя. Она любила успокаивать.
— Ладно, мы вас не будем называть дедушкой, — сказала Светлана.
— И на том спасибо.
Виктор Андреевич произнес это уже с такой неподдельной горечью, что Светлане всерьез стало его жалко.
— Перевернем пластинку.
— Да, поговорим лучше о Пьетро, — сказал Виктор Андреевич.
Поговорили о Пьетро Маттинелли. Подруги рассказали о нем все, что знали. Светлана показала Виктору Андреевичу фотокарточку и письмо, которые носила в сумочке. Потом Виктор Андреевич поведал кое-что об итальянце, который привозил посылку. Но все это было лишь присказкой к дальнейшему.
Ресторан скоро заполнился целиком. На эстраду вышли музыканты, начались танцы. К тому времени Светлана и Галя выпили с Виктором Андреевичем по две рюмки коньяку и по бокалу шампанского. Глаза у них блестели, щеки горели. Было жарко.
Едва Виктор Андреевич вновь налил рюмки, оркестр заиграл новый танец, и перед их столиком появились двое молодых людей. Поклонившись, один из них обратился к Виктору Андреевичу:
