Джон Ле Карре - Особо опасен
Он подбирался к своей излюбленной теме, которую все ждали и ради которой их выдернули из Берлина или Мюнхена и отправили в Гамбург, в эти обветшалые эсэсовские конюшни. Он иронизировал над вопиющей неспособностью западных спецслужб — и германской в первую очередь — рекрутировать хоть сколько-то эффективную ударную силу против исламской угрозы.
— Вы думаете, после одиннадцатого сентября что-нибудь изменилось? — он ярился то ли на них, то ли на себя. — Вы думаете, двенадцатого сентября представители нашей доблестной внешней разведки, вдохновленные глобальным видением террористических угроз, спешно намотали на головы кефийе и отправились на базары в Адене, и Могадишо, и Каире, и Багдаде, и Кандагаре, чтобы прикупить в розницу немного информации о том, где и когда рванет следующая бомба и кто нажмет на кнопку? Ладно, все мы знаем плохую шутку: араба нельзя купить, но его можно нанять. Так вот, нас даже на это, едренть, не хватило! Если не считать каких-то доблестных поползновений, не стоящих того, чтобы этим морочить вам головы, мы не разжились ни единым настоящим информатором. Его как не было, так нет и по сей день. Я не говорю о всяких там хлыщеватых немецких журналистах, и бизнесменах, и работниках гуманитарных организаций, сидящих у нас на зарплате, а также об иностранцах, жаждущих продать нам свои промышленные отходы ради получения дополнительной, безналоговой прибыли. Потому что нам нужны настоящие информаторы. Коррумпированные, разочарованные, радикальные имамы или подростки-исламисты, готовые нацепить пояса шахидов. Не засветившиеся сподвижники Усамы, не его вербовщики и курьеры, не его квартирмейстеры и казначеи, не даже те, кому до него как до звезды. Обычные симпатичные люди за соседним столом в ресторане.
Он подождал, пока смолкнет смех.
— И когда мы очнулись, то увидели, что в руках у нас пшик.
Это мы было всеми отмечено. Мы в Бейруте. Мы в Могадишо и Адене. Мы его величество король Бахман. Впрочем, лично у него были информаторы, настоящие, надежные, если верить подпольным разговорам в этом и без того подпольном мире. Купленные или нанятые — не все ли равно? Но, возможно, он их тоже потерял. Или служба безопасности вынудила его от них откреститься.
— Мы полагали, что сумеем их обаять и они перебегут на нашу сторону. Мы полагали, что сумеем их заманить своими открытыми лицами и толстыми кошельками. Мы, как идиоты, проводили ночи напролет на автостоянках в ожидании, когда какие-нибудь высокопоставленные перебежчики подсядут к нам в машины на заднее сиденье и мы с ними ударим по рукам. Не дождались. Мы тралили радиоволны, чтобы взломать их коды. А у них нет никаких кодов. Почему? Потому что мы имеем дело не с противником времен холодной войны. Мы имеем дело с огрызками цивилизации под названием ислам, населением в полтора миллиарда и слабой инфраструктурой в придачу. Мы полагали, что сможем действовать проверенными методами, и лоханулись по полной программе.
Тут он позволил себе отвлечься, чтобы немного умерить свой гнев.
— Послушайте, я там был, — сказал он доверительно. — Прежде чем заняться арабами, я поиграл в игры против Советов. Я покупал живой товар и продавал. Я удваивал ставки и учетверял, так что голова шла кругом. Но никто не грозился отрезать мне голову. Никто не взрывал мою жену и детей на пляже в Бали или в поезде на Мадрид или Лондон. В чем проблема? Правила поменялись. В отличие от нас, — сказал он как отрезал.
И перешел в другой конец галереи, что означало смену тона.
— И даже после одиннадцатого сентября наше возлюбленное отечество — простите, фатерланд — продолжало считать себя неприкасаемым. А как же! — воскликнул он с горьким смехом. — Мы, немцы, можем повсюду разгуливать как ни в чем не бывало! По-прежнему! Никто нас не тронет, потому что мы такие прекрасные немцы и уже потому неприкасаемые. Да, мы у себя пригрели кучку исламских террористов, и трое из них даже разрушили башни-близнецы и повредили Пентагон, ну и что! Они ради этого сюда приехали, и они это сделали. Нет проблемы. Они нанесли удар в самое сердце Сатаны и в процессе сами погибли. Мы были их стартовой площадкой, но никак не мишенью! Нам-то чего ради беспокоиться? И мы зажгли поминальные свечи в память о несчастных американцах. И молились за них. И демонстрировали свою полную солидарность. Но мне не нужно вам рассказывать, сколько было говнюков в этой стране, которые порадовались тому, что Американская Крепость получила по заслугам, и некоторые из этих говнюков занимали и по сей день занимают высокие кабинеты в Берлине. А когда началась иракская война, мы, хорошие немцы, остались в стороне, и это сделало нас еще более неприкасаемыми. Теракт в Мадриде. О'кей. Теракт в Лондоне. О'кей. А в Берлине, Мюнхене, Гамбурге — ничего. Мы же, едренть, неприкасаемые.
Выбрав дальний уголок, он продолжал вещать оттуда более доверительным тоном:
— Но существовали две маленькие проблемы, друзья мои. Первая проблемка: Германия предоставила американцам первоклассные военные базы по договорам еще тех далеких дней, когда они нами распоряжались, поскольку победили нас в войне. Помните красивый черный флаг, который наши новоявленные господа повесили на Бранденбургских воротах? Мы скорбим вместе с вами. Этот флаг там появился не случайно. Вторая проблемка: наша решительная, безоговорочная, движимая чувством вины поддержка государства Израиль. Мы их поддерживали против египтян, и сирийцев, и палестинцев. Против «Хамаса» и «Хезболлы». И когда Израиль на всю катушку отбомбился по Ливану, мы, немцы, как положено, посовещавшись со своей неспокойной совестью, заговорили вслух лишь о том, как можно защитить маленький доблестный Израиль. Для чего мы и послали в Ливан своих доблестных солдатиков, что, разумеется, не расположило к нам ливанцев и прочих арабов, считавших, что мы бросились на защиту разъяренного быка, крушащего все вокруг с позволения и поощрения мистера Буша, мистера Блэра и других отважных государственных мужей, которые из скромности предпочли, чтобы их имена не были включены в почетный список. И вскорости мы обнаружили парочку ливанских бомб на своей железной дороге; если бы они взорвались, Лондон и Мадрид показались бы не более чем прологом настоящего спектакля. После этого даже до наших политиков дошло: приходится платить цену за то, что ты публично показываешь американцам средний палец, а втихаря лижешь им задницы. Немецкие города превратились в потенциальные жертвы. Таковыми они остаются по сей день.
Он оглядел большую комнату, переводя взгляд с одного лица на другое. Максимилиан поднял руку, что означало несогласие. Подняла руку и его соседка Ники. А за ними остальные. Обрадованный этим обстоятельством, он широко осклабился:
— О'кей. Можете не говорить. Вы хотели сказать, что ливанцы, загодя планировавшие этот теракт, не могли знать про будущие разрушения в Ливане, я вас правильно понял?
Руки опустились. Значит, правильно.
— Их разозлили несколько скверных карикатур на пророка Мухаммеда, которые некоторые немецкие газеты перепечатали, считая, что таким образом они выказывают свою смелость и делают нас всех свободными, так?
Так.
— Значит, я был не прав? Нет, я прав! Какая, на хер, разница, что спровоцировало их на это? Важнее другое: те, с кем мы имеем дело, не проводят грань между личной и коллективной виной. Они не говорят: «Ты хороший, и ты, — он ткнул пальцем в себя, — хороший, а вот Эрна плохая». Они говорят: «Вы одна шайка отступников и святотатцев, убийц, прелюбодеев и богоненавистников, и мы „вас всех отпиз…м“». Для этих ребят и тех, кто разделяет их мысли, все предельно просто: западный мир против ислама, и никаких полутонов.
И тут он перешел к самой сути:
— Информаторов, которых вы и я, горстка новых париев здесь, в Гамбурге, хотим найти, мы должны сотворить собственными руками. Они не будут знать о своем существовании, пока мы им об этом не скажем. Они к нам не придут. Мы сами их найдем. Выйдем на улицы. По одному, по двое. Забудем о большой перспективе, все внимание к деталям. Никакой предопределенной цели, к которой мы их ведем. Вышли на мужчину, пустили его в разработку, выяснили, с чем он пожаловал, и пасем его до упора. Или на женщину. Работаем с людьми, до которых никому нет дела. Вот невзрачный кент из мечети, знающий три слова по-немецки. Мы должны подружиться с ним и с его друзьями. Высматриваем тихого пришельца, неприметного кочевника, идущего незнамо куда, из дома в дом, из мечети в мечеть. Мы реанимируем заброшенные досье наших соседей, герра Арни Мора и его «защитников», мы прошерстим старые дела, которые с помпой начинались, а затем, ввиду определенных рисков, тихо спускались на тормозах или пересылались в другой город, где местные дуболомы не знали и знать не желали, как к ним подступиться. Невзирая на протесты наших начальников, мы размотаем эти старые клубочки. Мы снова замерим температуру. И сделаем свой прогноз погоды.
