Белый снег – Восточный ветер [litres] - Иосиф Борисович Линдер
Пятнадцатого ноября в Вашингтон неожиданно прибыл Сабуро Курусу – личный представитель нового министра иностранных дел Сигенори Того. Известие о его появлении, предварявшееся телеграммой самого министра, в которой тот настаивал на активизации переговоров с целью нормализации дипломатических отношений, вновь возродило в Номуре слабую надежду на благополучный исход миссии. Но то, что визит Курусу в Вашингтон был тонкой дымовой завесой, знал только узкий круг из Тайного совета. На его заседании было принято окончательное решение – вступить в войну с США, Великобританией и Нидерландами.
Истинный смысл миссии Курусу, от которого за версту несло жестким милитаризмом, стал ясен Номуре уже на первых минутах личной беседы. Наивные иллюзии рассеялись: посланец Того прилетел в Вашингтон, чтобы потянуть время, и ему, Номуре, ничего другого не оставалось, как дипломатично подыгрывать своему чрезмерно военизированному соотечественнику.
Последовавшая на следующий день встреча в Госдепартаменте заставила их пропотеть до нитки и стоила не одной минуты жизни. Хэлл проявил поразительную проницательность, он ни секунды не дал водить себя за нос. Все их заверения о мирных намерениях императора разбивались о железную логику фактов, которыми без пауз и раздумий сыпал госсекретарь. Для него не было тайной концентрация военно-морских сил Японии на южном направлении. Заблуждались американцы только в одном – в конечной цели, полагая, что удар будет нанесен по Борнео и Таиланду, но не по США. Курусу понадобилось огромное самообладание, чтобы сохранить лицо при такой сложной и крайне неприятной для него игре.
В посольство они возвращались как в воду опущенные – Хэлл категорически отказывался от продолжения переговоров. Время для японского посла как будто остановилось, проходил день за днем, а Госдеп не подавал никаких сигналов. Наконец утром 26 ноября в кабинете посла Японии раздался долгожданный звонок: Номуру приглашал на встречу сам Хэлл.
Однако дурные предчувствия, не дававшие накануне покоя Курусу, не обманули. Госсекретарь встретил Номуру и сопровождавшего его Курусу в строго официальной манере, более того, необычайно холодно и по-протокольному сухо. На этот раз он не стал слушать никаких витиеватых объяснений, а однозначно и жестко дал понять, что США не намерены больше мириться с агрессивными устремлениями Японии и ограничиваться пустыми переговорами. Подтверждением его слов стала ультимативная по своему характеру официальная нота протеста американской стороны. Даже если она состояла бы из одного пункта, то и его вполне хватило, чтобы распалить воинственный пыл японских адмиралов и генералов кабинета Тодзио еще больше. Рузвельт требовал невозможного: чтобы правительство Японии отвело из Китая и Индокитая все военные, военно-морские, военно-воздушные и даже полицейские силы. Он и Хэлл больше не желали слушать ни одного слова завравшихся японских дипломатов, которым приходилось отдуваться за своих милитаризованных соотечественников в правительстве Японии.
Но Номуру и Курусу крайне встревожили не столько характер ноты, сколько поразительная осведомленность Хэлла о маневрах и крайне точном составе японского флота. Эту их тревогу более чем серьезно восприняли в Токио, и, опасаясь, что американцы каким-то образом сумели пронюхать о предстоящем нападении, в правительстве Тодзио, заручившись одобрением императора Хирохито, решили действовать незамедлительно.
Уже 26 ноября ударное соединение военно-морских сил Японии в составе двух линейных кораблей, трех крейсеров, девяти эскадренных миноносцев и шести авианосцев, на борту которых были размещены триста шестьдесят самолетов, скрытно покинуло военную базу вблизи острова Итуруп и взяло курс на юг. В режиме абсолютного радиомолчания эскадра вице-адмирала Нагумо подкрадывалась к своей цели.
Шестого декабря британская воздушная разведка обнаружила японские военные корабли в Сиамском проливе, и в то же утро Черчилль срочной телеграммой известил об этом президента Рузвельта. Американский президент не стал медлить и вечером того же дня направил личное экстренное послание императору Хирохито, в котором предлагал незамедлительно приступить к поиску путей мирного разрешения неминуемого кризиса, предупредив о непредсказуемых и крайне плачевных последствиях для самой Японии в случае нанесения ею удара по Юго-Восточной Азии.
И все же в Вашингтоне и Лондоне вопреки всему до последнего продолжали надеяться, что японцы не решатся развязать крупномасштабную войну на Тихом океане. Рузвельт и Черчилль упорно расценивали маневры эскадры как подготовку к нанесению удара по Таиланду и, возможно, Малайе. Даже дешифровальщики из ВМФ США, день и ночь дежурившие на «Магии», уже не могли ничем помочь. Шифрованное послание из Токио было отправлено Номуре и Курусу лишь тогда, когда эскадра сосредоточилась в непосредственной близости от американской военно-морской базы в Пёрл-Харборе.
Развязка неумолимо приближалась, и здесь, за тысячи миль от Японии, в теплом и уютном вашингтонском кабинете, Номура каждой клеточкой своего тела ощущал, как там, среди свинцовых волн Тихого океана, зарождается ужасающий военный тайфун, который сметет с лица земли всех тех, кто его породил.
Ветер снова тревожно загудел в трубе камина. Огонь, тихо потрескивавший поленьями, вдруг взметнулся яркими языками, озарив стены кабинета зловещими всполохами. Посол как завороженный смотрел на пламя, ему казалось, что в нем, словно в дьявольской пляске, извиваются фигуры императора Хирохито, генерала Тодзио и вице-адмирала Нагано. Мудрый и опытный дипломат, до этого не один год отдавший военной службе, Номура прекрасно понимал, к чему приведут Японию развертывающиеся события. Катастрофа была неизбежна, но страшнее этой катастрофы для национального самосознания японцев была потеря лица, что само по себе абсолютно недопустимо для самурая.
Номура еще долго смотрел на огонь, и горечь неизбежности все больше тяготила его.
Стук в дверь заставил Номуру встрепенуться. В кабинет ворвался Курусу, в его подрагивающей руке, подобно пойманной змее, извивалась бумажная лента. По взволнованному лицу можно было без слов догадаться, с чем он пожаловал.
«Значит, война… Война…» – обреченно подумал Номура.
– Китисабуро, это свершилось! Да поможет Небо нашему императору! – радостно воскликнул Курусу и протянул срочную радиограмму из Токио.
В ней за подписью министра иностранных дел Того подтверждалось кодовое сообщение о «Восточном ветре» и предписывалось завтра, 7 декабря, ровно в тринадцать ноль-ноль, вручить госсекретарю Корделлу Хэллу ответную ноту: японская сторона отклоняет все предложения американской стороны и прерывает всякие переговоры де-факто.
Номура потухшим взглядом прошелся по тексту и печально произнес:
– Значит, Большая война.
– А что, прикажешь и дальше бить поклоны перед этими зажравшимися янки? – вспыхнул Курусу.
– Сабуро, но воевать против всего мира – это самоубийство и…
– Какого мира?! – недослушав
