Сергей Костин - Туман Лондонистана

— Но с людьми-то что будет?

— Не волнуйся. С кем-то, кого будет решено остановить, мы поговорим. Кто-то, как ты, согласится нам помогать, и такие люди об этом не пожалеют. Кто-то захочет вернуться к мирной жизни, и мы и в этом можем быть полезными. Проще дать человеку работу, чем тратить кучу денег на то, чтобы его уничтожить. Не согласен?

— Почему вы не делаете этого сейчас? Здесь, в Лондоне? Почему вы не помогли нам четыре года назад? Абду был бы жив.

— Потому что живущих в бедности мусульман в мире миллионы, сотни миллионов. Кто может помочь им всем? А поставить на карту свою жизнь готовы лишь тысячи. О тысячах мы в состоянии позаботиться.

Так бы говорил человек из ЦРУ? Мне казалось, что да. А на самом деле? На самом деле, я полагаю, американцы действовали бы точно так же, как и русские. Идет война — нужно нейтрализовать противника. Что значит «нейтрализовать»? Да все, что угодно, лишь бы он, этот противник, не смог убивать наших парней.

Мустафа подумал.

— Хорошо. Как вы позаботитесь о нас с братом? Мы ведь рискуем.

— Твое предложение?

— Нет, вы скажите.

— Ну, не знаю. Мы могли бы начать с двух тысяч фунтов в месяц и увеличивать эту сумму в зависимости от результатов.

Опять этот глупый рот! Он ожидал большего? Или и не представлял себе, сколько его услуги могут стоить?

— Две тысячи каждому?

— Нет, всего. Но если это будет того стоить, в итоге это может быть и по две тысячи каждому.

— Хорошо. Тысячу вперед можете дать? Прямо сейчас? Мне очень нужно.

Ашраф предупреждал, чтобы я ничего не платил авансом. Да и кто из людей с кредитками носит тысячу фунтов в кармане? А уж подойти вместе с Мустафой к банкомату в этом районе было бы просто экстравагантно. Но у меня эти деньги лежали в кармане, а мне трудно отказать, когда меня просят.

— Могу.

Я достал из кармана брюк такую же упаковку купюр по пятьдесят фунтов, как и для Ашрафа, и отсчитал из нее двадцать банкнот. Потом посадил Мустафу рядом с собой и оговорил условия связи, которые не будет знать никто, кроме них с братом. И человека, который сменит меня, — я же не собирался сидеть в Лондоне вечно. На самом деле я рассчитывал вернуться домой через неделю, лучше даже пораньше.

Мустафа вызвался проводить меня до входной двери. Мы вступили на площадку второго этажа, когда дверь на ней вдруг открылась. Увидев незнакомца, смуглый парень с курчавыми черными волосами и в рваной майке мигом наставил на меня автомат, который он прятал за ногой. Короткоствольный израильский «узи». Мне пришлось прижаться к перилам: ствол был так близко от моего носа, что я чувствовал запах оружейного масла.

— А это еще кто? — спросил я, отводя рукой маячащий перед моим лицом ствол.

Я спросил по-французски, но парни вступили в яростный спор по-арабски. Мустафа еще просил меня не шуметь! Было ясно, что этот курчавый не понимает уже, кто я такой, а Мустафа меня защищает. Он заставил парня опустить автомат и затолкнул нас обоих в комнату.

— Это мой брат Рамдан, — представил он.

Кто я, он, похоже, уже сказал.

Рамдан стоял, опустив автомат, но лицо его ничего хорошего не предвещало. Так он смотрел бы на человека, которого поймал за похищением несовершеннолетней сестры. У него были такие же цепкие, только теснее посаженные глаза. Губы, плотно сжатые, окаймляла коротко стриженная тонкая бородка.

— Ты же говоришь по-французски? — спросил я.

— И что?

— Тогда, может, объяснишь, в чем дело?

Но Рамдан снова выпалил несколько горячих фраз брату, который в долгу не остался. У Рамдана лицо более узкое, злобное, не такое, как у Мустафы; передние зубы не смыкаются, между ними заметная щель. Я прислонился к двери. Те же коробки, составленные чуть ли не до потолка, такой же матрас на полу, только одежда висит на гвоздях, вбитых в стену.

— Ты американец? — спросил Рамдан. Он говорил мне «ты». Хотя в арабском нет разграничения на «ты» и «вы», так что многие так говорят и по-французски.

Я кивнул.

— Тогда зачем тебе Чечня?

— Меня интересуют все направления. У вас есть другие?

Снова перепалка по-арабски.

— Если, — Рамдан снова поднял на меня свой «узи», — если с моим братом что-то случится, я найду тебя где угодно.

— Несчастье может случиться с любым из нас, — заметил я. — Если сегодня что-то случится со мной, виноваты в этом будете не обязательно вы.

Рамдан помолчал, признавая резонность этого замечания.

— Но если вы против нашего сотрудничества, мне хорошо бы узнать об этом прямо сейчас.

Тут Мустафа вытащил из кармана полученную от меня пачку банкнот. Это стало решающим аргументом в споре, ему даже не пришлось много говорить.

— Почему мы должны вам доверять? — все же спросил Рамдан. Заметил, что я отвечаю ему на «вы», перестроился.

— Это ваш риск. Почему я должен доверять вам?

Он молчал. Я пожал плечами: вот видите.

— Хорошо, вы можете идти, — сказал Рамдан, качнув дулом автомата.

— Удачи, приятель! — сказал я, поворачиваясь к двери.

Я еще раз взглянул на него, когда мы с Мустафой оказались на лестнице. Рамдану это все равно не нравилось.

5

Мне это тоже перестало нравиться очень быстро. Я, обменявшись прощальным рукопожатием с Мустафой, вышел на улицу. Она слегка загибалась вправо, так что даже мечети я пока не видел. Я прошел метров тридцать и, чтобы провериться, перешел на другую сторону. Я засек лишь отшатнувшуюся в сторону фигуру сзади, однако это был плохой знак.

Второй раз я оглянулся, когда за моей спиной послышался звук приближающегося автомобиля. В надежде, что это свободный кеб, я повернулся и теперь уже явственно увидел молодого араба. Машина проехала — это был старый «мерседес», коптивший, как трейлер на подъеме, — но шедшего за мной парня я успел сфотографировать. Не на камеру, на свою подкорку. Он был горбоносым и одетым в дешевую коричневую куртку с разбросанными по ней черными и белыми надписями. Почему я решил, что он следит за мной — там ведь были и другие прохожие? Не знаю, но по каким-то признакам, слишком мелким, чтобы их могло отметить сознание, я знал, что это был тот отшатнувшийся за куст парень.

Такси мне бы сейчас не помешало. Если алжирцы захотели посмотреть, ждет ли меня за углом черный лимузин с дипломатическими номерами, это одна история. Однако прощальный взгляд Рамдана не наводил на мысль о банальной проверке.

Я прошел мимо мечети и свернул на улочку, выходящую к станции метро. Там, через большую центральную улицу, на которой меня высадил Ашраф, уступая друг другу проезд, разворачивались в сложном танце красные автобусы. Нет, общественный транспорт в этой ситуации был исключен. Но, надеялся я, у людей, завтракающих хлебом с острым соусом, вряд ли есть собственный автомобиль или деньги на такси. Хотя в этом я им уже помог.

Центр Лондона был слева от меня и, пройдя несколько шагов от перекрестка, я остановился в ожидании свободного такси. Молодой араб, который шел за мной, просто прислонился спиной к стене, щурясь на солнце. Вот справа в веренице автомобилей проявился характерный кургузый силуэт лондонского кеба. Черт, занят! А вон тот, второй? Этот был свободен.

Я попросил водителя отвезти меня на Риджент-стрит и сел спиной к движению. В лондонских такси, как многие знают, есть классическое заднее сиденье на троих, но два человека могут сесть и напротив, на откидные стульчики. Когда вы сидите сзади, пусть даже окно отсвечивает, будет видно, если вы станете крутить головой. А так я был в глубине, и моя голова вообще не выделялась на фоне перегородки, отделяющей пассажиров от водителя. Так что я прекрасно видел, как из-за угла вывернула белая машина дизайна начала восьмидесятых, следивший за мной парень заскочил в нее, и она рванула за нашим такси, быстро наверстывая отставание. Когда мы остановились на красный свет, машина оказалась через один автомобиль от нас, и я сумел ее рассмотреть. Это была «тойота-королла» с лондонскими номерами, а за рулем сидел Рамдан.

Чего они хотели? Посмотреть, куда я еду? Успокоило бы их, если бы я вошел в американское посольство? Но ведь шансы этого были ничтожны. В девяносто девяти случаях из ста такси высаживает людей у вокзалов, гостиниц, туристических достопримечательностей или просто у ничем не примечательных домов на ничем не примечательных улицах. Хорошо, предположим, эти ребята захотели узнать, где я работаю или живу. И что это им дает? Возможность разобраться со мной, если я попытаюсь их обмануть? Так это проще сделать на очередной встрече.

Оставалась совсем простая вещь — деньги. Я утром получил в банке две упаковки, в каждой сто купюр по пятьдесят фунтов. Одну я отдал Ашрафу, а из второй отсчитал при Мустафе тысячу фунтов в доказательство серьезности своих намерений. Я при нем разорвал упаковку, так что мои новые алжирские друзья знали, что в кармане у меня лежало как минимум еще четыре тысячи наличными. А ведь за пять тысяч фунтов они были готовы умереть.