Алексей Ростовцев - Полковник советской разведки
«Бэлу» завербовал я, когда она еще училась на последнем курсе женского педагогического училища. Заведение это, порога которого никогда не переступала нога ни одного мужчины, а только при этом условии истинные горцы отпускали своих дочерей на учебу в город, готовило учительниц начальных классов для небольших школ, открытых в отдаленных горных аулах, где эти девушки могли преподавать что угодно – от арифметики, чистописания, физкультуры, рисования и пения до истории с географией и двух языков в придачу, родного и русского.
До сих пор не пойму, почему Мадина пошла на вербовку: то ли от темноты, то ли от привычки во всем слушаться мужчину, особенно если этот мужчина официальное лицо. Работать с ней на конспиративной квартире было чрезвычайно трудно. Я из кожи лез вон, чтобы как-то расшевелить ее и увидеть, наконец, какого цвета у нее глаза, а она молча сидела передо мной, сжавшись в комочек, и я не вдруг понял, что она боится во мне не сотрудника спецслужбы, а особь противоположного пола. Эта прелестная дикость начинала выводить меня из себя, и я уже подумывал о том, что после отъезда Башира сдам ее в архив как брак в собственной работе. Но Башир неожиданно клюнул на «Бэлу», да еще как клюнул! Прожженный, не однажды женатый сорокасемилетний сукин сын без памяти влюбился в девчонку, которой едва исполнилось восемнадцать.
Чтобы не навлечь на себя гнева родни, он умело маскировал свои чувства, придавая им шутейный вид, но, оставаясь с Мадиной наедине, раскрывался полностью. Девушка грозила пожаловаться отцу, и тогда он утихомиривался, но ненадолго. И только в день отъезда говорил с ней спокойно, серьезно и с некоторым оттенком печали. Сказал, что от имени всей своей семьи приглашает ее в гости и необходимые документы вышлет сразу же по возвращении домой, в Америку. Обещал даже оплатить дорогу в оба конца. Мадина, не высказав в этой связи особой радости, вежливо, поблагодарила американского дядю и, простившись с ним, отправилась в Нефтегорск на встречу со мной.
Честно говоря, мы не очень-то верили, что Башир всерьез намерен пригласить ее в Нью-Йорк, где жила его семья и где он владел небольшим кавказским рестораном. Но через пару месяцев приглашение все-таки пришло, и это заставило нас задуматься над тем, что делать с «Бэлой» дальше. Как женщина она была дика и неопытна, как агент – сыра и необучена.
– Знаешь, что она будет делать в Америке? – рассуждал мой многоопытный шеф Петр Иванович Погодин. – Спрячется в день приезда под юбкой у жены Башира, а в день отъезда оттуда вылезет, помашет ручкой родственникам и улетит. И тем не менее, Башир даже в такой ситуации сумеет лишить ее невинности. А ведь нам что нужно? Нам нужно, чтоб в нее влюбился Руслан, причем влюбился намертво, навеки, с перспективой женитьбы на ней.
Петр Иванович протер очки и вдруг спросил:
– Ты где намерен провести отпуск?
– В Кисловодске, в нашем санатории.
– Вот и хорошо. А ее мы в это же самое время отправим в один из кисловодских пансионатов. Ты будешь встречаться с ней каждый день в непринужденной обстановке, ходить в театр, в кино, в филармонию, в кафе, ездить на экскурсии, ну и все такое прочее. Твоя задача сделать из дикарки цивилизованную девушку, знающую себе цену и умеющую постоять за себя. Она должна перестать бояться мужчин и держаться с ними как равная с равными. Мужчин надо не бояться, а любить.
Последнее было сказано уже так, за кадром, а я понял, что мой отпуск накрылся, и уныло побрел на свое рабочее место…
Мы с «Бэлой» прибыли в Кисловодск с интервалом в один день и встретились, как и было обусловлено, у Стеклянной струи.
– Сними косынку! – сказал я вместо приветствия. – Ты находишься на территории Ставропольского края, где обычаи адата не в моде.
Она сняла косынку и спрятала ее в сумку. Этого платочка она не снимала во время занятий в школе. У нее были чудесные волосы: густые, мягкие, шелковистые. Позже я узнал, что они всегда теплые, даже в непогоду. Я внимательно оглядел Мадину. На ней было очень дорогое, очень закрытое и очень длинное платье. Шею украшали крупные красные бусы. В мочках ушей поблескивали сережки кубачинской работы – единственная вещь, которая ей шла. Губы, щеки, брови и ресницы девушки носили следы активного применения макияжных красителей.
Это счастье, что в то время в Кисловодске жила моя двоюродная сестра Наташа, молодая женщина одного роста и одной комплекции с Мадиной. Я отвел «Бэлу» к Наташе и сказал:
– Сестра! Сделай так, чтобы мне не было стыдно путешествовать с этой девушкой по Кавминводам. Поделись с ней кое-какими вещичками из своего гардероба. И вообще поработай над ее обликом. За это ты получишь вот такую коробку конфет «Птичье молоко» и торт того же названия.
– Ой, какая красавица! – пискнула Наташа, взглянув на Мадину.
Улучив удобный момент, она спросила шепотом:
– Ты что, собираешься жениться на ней?
Я покачал головой.
– Все мужчины подлецы, – заметила Наташа и принялась усердно отрабатывать свои конфеты и торт.
Через полчаса я получил из ее рук очаровательное существо неопределенной национальности, но вполне определенного пола. И тут я впервые увидел глаза «Бэлы», потому что она подняла голову и улыбнулась мне. И сразу стало ясно, почему восточные поэты сравнивают глаза своих красавиц со звездами, хотя черных звезд не бывает: их глаза теплы и лучисты, как южные звезды.
– Что будем делать с ее волосами? – спросила Наташа. – Для хвоста их слишком много, косы – примитив, резать жалко. У нее профиль Дианы. Может быть, сделать все, как у римской богини?
– А если оставить в свободном падении? – предложил я.
– Простоволосая ходить не буду! – резко возразила Мадина.
Она впервые не согласилась с мнением мужчины. Решили сделать, как у Дианы, и вышло совсем неплохо.
Интересно, из каких соображений исходил старый хрыч Погодин, поручая воспитание прелестной девушки молодому парню? Возможно, он рассчитывал на то, что я и Мадина будем руководствоваться в наших поступках исключительно чувством гражданского долга? А может быть, ему как раз и нужно было, чтобы из его затеи вышло то, что вышло: мы с Малиной влюбились друг в друга. Вначале наши отношения носили характер то ли нежной дружбы, то ли легкого флирта. Мы посещали все заслуживающие внимания зрелищные мероприятия и чинно рука об руку прогуливались по достопамятным местам Кавминвод. Я останавливался перед каждым зданием, интересным с точки зрения архитектуры, перед каждой мемориальной доской, перед каждым бюстом, перед каждым памятником и рассказывал, рассказывал, рассказывал, а она слушала и спрашивала, спрашивала. С удивлением я обнаружил, что природа наделила мою спутницу глубоким острым умом и очень цепкой памятью. То, что попадало в ее головку, оставалось там навсегда.
Прорыв в наших отношениях произошел во время совместной экскурсии к Замку коварства и любви. Это небольшая гостиница с рестораном, построенная еще при царе в ущелье реки Аликоновки и отлично врисованная в скальный ландшафт. Поужинав, мы взобрались на самую высокую из скал и огляделись. Местечко было что надо. Вокруг торчали поросшие кое-где лесом и кустарником обрывистые желтовато-серые утесы, над которыми уже сияла золотисто-серебряным светом ущербная луна, и одна за другой вспыхивали звезды.
Внизу поблескивала заблудившаяся среди валунов речка-форелька, темнел переброшенный через нее мостик, ведущий к Замку, откуда доносились шум и музыка. Стояла середина августа, но из ущелья тянуло бодрящей прохладой. Воздух был так чист и прозрачен, что его хотелось пить длинными глотками, как животворную влагу из источника вечной молодости.
– Ты знаешь, почему Замок носит такое название? – спросил я у Мадины.
– Нет. Расскажи!
– Много лет тому назад в городе жили юноша и девушка, которые очень любили друг друга. Однако родители не позволяли им жениться. Почему – не помню. Тогда влюбленные решили броситься в пропасть с этой скалы. Они поднялись сюда, и юноша, не долго думая, прыгнул и разбился, а девушка испугалась. Она вернулась в город и вскоре вышла замуж.
– Какая дрянь! – возмутилась Мадина.
– А ты могла бы прыгнуть в подобной ситуации?
– Одна – нет, с тобой – да!
Она, как кошка, вцепилась в мою руку и шагнула в бездну. Свободной рукой я быстро обхватил тонюсенькую талию девушки и о трудом удержал ее от падения со стометровой высоты. Да и сам едва удержался. Некоторое время мы стояли молча, крепко обнявшись.
– Ты ненормальная, – сказал я.
– Поцелуй меня, – прошептала она.
Я поцеловал ее в голову.
– А в кино целуют в губы.
Губы у нее были сухие и холодные, как у мраморной статуи.
– Фу! – поморщилась Мадина. – Ничего приятного в поцелуе нет. Мне больше нравится, когда ты обнимаешь меня и ласкаешь мои волосы.
Я понял, что в ней еще не проснулась женщина, и она не позволит мне преступить границу дозволенного. Когда мы возвращались в город, она спросила:
