Данил Корецкий - Расписной
– И запомните – у меня живут по моим порядкам! Или вообще не живут! – на прощанье бросил подполковник.
– Влетели! – сказал Катала, когда дверь захлопнулась. – Вот чума!
– Да, Калик нам и напослед подосрал, – мрачно кивнул Леший.
Настроение у всех было подавленное.
– Вы чего? – спросил Расписной. – Ну пусть делают санобработку, от клопов-то житья нет!
– Тю… – Леший хотел присвистнуть, но вспомнил, что в камере этого делать нельзя, и, растерянно пожевав губами, перевел взгляд на нового смотрящего. Тот рассматривал Расписного со странным выражением.
– Я не врубаюсь… Ты что, пассажир с экватора?[53] Придут десять мордоворотов с палками и разделают всю хату в пух и перья! Ты откуда, в натуре?
В воздухе повисло напряжение. Невидимая стена вмиг отгородила его от всех остальных. Потапыч предупреждал, что все мелочи зэковской жизни за несколько месяцев изучить нельзя, проколы неизбежны, и тогда надежда только на собственную изворотливость и находчивость.
Волк рассмеялся:
– У нас это по-другому называлось – «банный день». Один раз меня так по кумполу смазали, два дня имени не помнил…
– А я после обработки неделю пластом валялся…
– Мне руку сломали…
Опасное напряжение разрядилось, каждый вспоминал свой опыт «санобработок», и внимание переключилось с Расписного на очередного рассказчика. Только Зубач не отводил пристального недоверчивого взгляда.
Однако Дуболом почему-то не выполнил своего обещания. «Санобработки» не последовало ни в этот день, ни в последующие. А в конце недели, наконец, сформировали этап на Владимир.
* * *Семьдесят шестую камеру спас от тяжелых резиновых палок лейтенант Медведев. Он страховал Вольфа, выполняя роль ангела-хранителя, но делал это конспиративно, что существенно затрудняло дело.
– Сколько у вас заключенных с татуировками антисоветского характера? – занудливо выспрашивал он у подполковника Смирнова.
Начальник только кряхтел и задумчиво морщил лоб. Ничего хорошего активность комитетчика лично ему не сулила. Если неудачно попасть под очередную кампанию, можно лишиться должности и партийного билета, как будто не какой-то трижды судимый дебил Петя Задуйветер, а он, подполковник внутренней службы Смирнов, выколол у себя на лбу крамольные слова «Раб КПСС».
– Мы это дело пресекаем в корне, с кожей такую гадость срезаем! – не очень уверенно сказал Смирнов, отводя взгляд.
– А кто допускает антипартийные высказывания? Кто пишет жалобы в ООН? Кто рассказывает анекдоты про руководство страны?
– Нет таких, – уже решительнее ответил подполковник, усердно изображая зрелого и деловитого руководителя исправительной системы, которому совершенно напрасно вверенный контингент дал обидное прозвище Дуболом. – Если попадались, мы их в психушку оформляли…
– Вот-вот, – неодобрительно пробурчал Медведев. – А потом ихние «голоса» про все это на весь мир рассказывают…
Подполковник Смирнов терялся в догадках. Лейтенант из Конторы объявился с неделю назад и проявил большой интерес к обитателям следственного изолятора. Кто из какого города, кто где служил, работал. Он перелопатил картотеку, что-то выписывал, что-то помечал в небольшом блокноте. Порекомендовал перетасовать несколько камер, и эти рекомендации были тут же выполнены.
И Смирнов, и его заместители, и оперчасть находились в напряжении. Интерес к изолятору у «органов» появился явно неспроста. Может, действительно попали во вражескую передачу? Или это камуфляж, а на самом деле копают под сотрудников, а еще хуже – под руководство? Или готовят какую-то комбинацию с диссидентами? Или здесь что-то другое, недоступное неискушенному в государственных делах разуму начальника СИЗО?
– Ладно. А как с националистами? Составьте-ка мне справочку на тех, у кого с пятым пунктом не в порядке!
Медведев приходил каждый день и требовал все новые справки, листал личные дела десятков осужденных, расспрашивал о каждом из них.
– Вот этот татарин, он правда мулла? И что, молится? А других вовлекает?
– А эти двое евреев в одной камере… Они зачем вместе, чтоб сионистскую пропаганду легче вести?
– А немец вообще шпион, да у него еще свастика выколота! Мутит воду?
Смирнов вертелся, как карась на сковородке:
– Никакой он не мулла, мошенник, под видом муллы деньги на мечеть собрал и на ипподроме проиграл…
– Евреи в пропаганде не замечены, но на всякий случай рассадим по разным хатам…
– Не знаю, какой он шпион – с ног до головы расписан, типичная босота… Но хата у них наглая, сегодня я их под палки поставлю!
Комитетчик насторожился:
– Вот этого не надо! От вас и так вонь наружу выходит, причем далеко улетает, за бугор! Никаких эксцессов! Лучше разгоняйте всех по зонам побыстрей! Чего они у вас киснут столько времени?
– Да этапы собираем… Чтоб вагонзаки порожняком не гонять… Но раз такое дело – разгоним…
– А этот латыш про отделение от Союза не заговаривает? А эти узбеки…
Когда настырный комитетчик вдруг перестал приходить в Бутырку, подполковник Смирнов испытал большое облегчение.
А лейтенант Медведев столь же неожиданно появился в кабинете начальника Владимирской тюрьмы и вновь принялся задавать те же вопросы, рыться в картотеке и перетасовывать камеры. Поскольку во Владимирском централе содержалось немало политических, то руководство это не удивило.
* * *– Внимание, вы поступаете в распоряжение конвоя! Требования конвоиров выполнять немедленно и беспрекословно!
Сорванный голос приземистого старлея перекрывал свирепый лай двух рвущихся с поводков низкорослых черных овчарок, гудки маневрового тепловоза и шум компрессора на грузовом дворе.
– При этапировании резких движений не делать! При пересечении охраняемого периметра оружие применяется без предупреждения!
Яркие прожектора освещали застывших на корточках зэков, отбрасывающих длинные тени автоматчиков, блестящие рельсы и зловещий то ли грузовой, то ли пассажирский вагон с глухими окнами и темным зевом распахнутой двери. Вольф глубоко вдыхал пахнущий битумом и нагретый железом воздух, будто хотел надышаться впрок. Другие арестанты не пользовались такой возможностью – почти все курили и привычно глотали едкий табачный дым.
Этап был сборный – около пятидесяти человек из Бутырки, Матросской Тишины, Краснопресненской пересылки, четвертого СИЗО… Угрюмые мужики в одинаковых серых робах с явным раздражением слушали начальника конвоя. Натянутая вокруг веревка с красными лоскутами выводила из равновесия, потому что не шла в сравнение с толстыми стенами, бесконечными решетками, высокими заборами, ржавыми рядами колючей проволоки.
Свобода была вокруг, совсем рядом, она дразнила, будоражила, провоцировала, как раздевшаяся на пьяной вечеринке и бесстыдно танцующая баба. Если резко рвануть в глубину станции, затеряться в непроглядной тьме между товарных составов, перемахнуть через забор и раствориться в многомиллионном городе… Но злобные, натасканные на людей псы и тренированные стрелять навскидку автоматчики почти не оставляли надежды на успех. Обманчивая надежда сменялась жесточайшим разочарованием.
– При нападении на конвой оружие применяется без предупреждения! Посадка по команде, бегом по одному, руки держать на виду!
– Ори, ори, паскуда! – зло процедил сидящий справа от Расписного Катала. – Я одному мусору засадил жало под шкуру, тебе бы тоже загнал в кайф…
– Я их, сучар, еще порежу… – облизнулся Хорек. Он на редкость быстро оправился от побоев, только подолгу гулко кашлял, придерживая руками отбитые внутренности.
– Меньше базланьте, – одернул их Зубач. Морда остался в тюрьме, и он явно претендовал на лидерство. – Можешь делать – делай, а метлой мести не хер!
– Точняк, – поддержал его Драный, четко определивший, куда дует ветер.
Начальник конвоя взял у помощника первую папку с личным делом.
– Боков!
– Иван Николаевич, – донеслось из серой массы зэков. – Пятьдесят шестого года, село Колки Одинцовского района, статья сто сорок четвертая часть вторая, срок четыре года.
– Пошел!
Долговязая фигура побежала по веревочному коридору, псы зашлись в лае, у темного проема конвоиры приняли арестанта и привычно забросили его в нутро вагонзака.
– Галкин! Пошел!
– Камнев!
– Зоткин!
– Шнитман! Пошел!
Маленький округлый человечек с объемистым мешком в руках неловко затрусил по проходу.
– Быстрей! Андрей, пошевели его!
Сержант отпустил поводок, черный комок ненависти молнией метнулся вперед, клацнули челюсти, раздался крик, поводок вновь натянулся, оттаскивая хрипящего пса на место.
Приволакивая ногу, человечек побежал быстрее и, с трудом вскарабкавшись по ступенькам, скрылся в вагоне.
– Вольф! Пошел!
Погрузка закончилась довольно быстро. Хотя этап был небольшим, набили как обычно – по пятнадцать человек в зарешеченное купе. Привычная тюремная вонь, теснота, исцарапанные неприличными надписями стенки… Знающая свое место перхоть привычно лезла наверх, Расписной, как подобает бывалому бродяге, уселся на нижнюю полку. Так же уверенно устроились внизу Катала и двое незнакомых, синих от наколок босяков. Ко всеобщему удивлению, здесь же расположился и полный, похожий на еще не подрумяненного в печи Колобка Шнитман. Устроившись у решетчатой двери, он закатал штанину и деловито осмотрел укушенную ногу.
