Ушли клоуны, пришли слезы… - Зиммель Йоханнес Марио

— От кого?

— Ну, который звонил по телефону… с измененным голосом. Я его так и не увидела. Глаза они мне завязали, а на руки…

Норма уставилась на свои руки. Конечно, никаких наручников.

— Они все время держали меня в бункере в наручниках… Я думаю, это был бункер… Знаешь, один из тех, что остались с военных времен… Подземный бункер… Где-то в лесу… Далеко отсюда… О Ян, как омерзительно там было…

— Не надо, — сказал он. — Не думай сейчас об этом. Все позади. Все хорошо.

— Как это все может быть хорошо? А, Ян? Ничего хорошего я не ожидала.

— И все-таки, Норма, тебе придется поверить. — И Барски от души, раскатисто рассмеялся.

— Но как же?.. — ей вспомнилось нечто важное. — Где Еля?

— В больнице имени Вирхова, в детском отделении.

И только сейчас она явственно ощутила, что ее действительно обдувает теплый ветер.

— С ней ничего страшного не случилось?

— Нет, Норма. Нет, хорошая моя. Моя храбрая Норма! Ничего страшного. Сегодня рано утром высадили ее из машины где-то в Харбурге. Она там заблудилась. Ну и шок… Ее долго не могли вывести из этого состояния. Поэтому и поместили в детское отделение. Завтра утром ее выпишут. Мы с тобой за ней заедем… Сегодня в семь утра ко мне явился субъект, назвавшийся Хегером. Я передал ему плату и код. В девять утра я получил в Дрезденском банке обе копии с результатами наших опытов. Хегер ждал меня в машине. Я передал ему обе папки.

— Почему?

— Но ведь они же требовали, дорогая! Если бы я заупрямился, они убили бы тебя или Елю.

— О да, понимаю. И по этой причине ни Сондерсен, ни его люди не вмешивались. Сейчас я все вспомнила. А дальше? Дальше что?

— Алвин Вестен с Эли Капланом нашли в последний момент выход.

— Выход?

— Да, выход из ситуации, когда лишь одна из сверхдержав завладевает вирусом и вакциной.

— Продолжай, не тяни!

— Этому типу, который звонил тебе, было известно, что мы храним в банковском сейфе копии наших материалов. Ну, на случай пожара в институте, например. Понимаешь?

— Да, да, не повторяйся!

— Он потребовал обе копии. Тогда весь материал оказался бы у него одного.

— Да, еще бы! Но почему «оказался бы»?

— Помнишь, Том до последнего своего часа работал в инфекционном отделении. Для чего ему, естественно, потребовался компьютер-терминал, чтобы иметь возможность получать любые данные с главного компьютера.

— Да, да! Дальше.

— И тут Вестену и Каплану почти одновременно пришла в голову мысль, что из комнаты Тома, в которой поселилась Петра, никто компьютер не уносил.

— Фантастика.

— Вот именно фантастика! Ты уже понимаешь, к чему я клоню? Эли знал код. Он засел в кабинете Петры за компьютер и сделал еще одну копию с платы главного компьютера. На сей раз он перевел ее на дискеты.

— О Ян, Ян…

— Время подстегивало Эли. Он не знал, как долго главный компьютер будет в его распоряжении. Сначала он сделал копию всех данных по вирусу — ведь это самое главное! А потом уже по вакцине Така. Он справился с этим прежде, чем появился Ханс Хегер! Ему удалось, дорогая, удалось!

— После чего…

— После чего Вестен позвонил советскому послу в Бонне и сказал, что американцы завладели материалом, но Каплану, дескать, удалось сделать третью копию. И эти дискеты, объяснил Вестен, они готовы передать Советам. Ну и вот — русские связались с американцами и дали им понять, что им тоже известно о вирусе и вакцине все до последней детали.

— Теперь подожди, — сказала Норма. — Подожди, ладно? Это Алвину и Каплану пришло в голову передать все обеим сторонам?

— Да, дорогая, да. Алвину и Каплану. Мы уже не верили, что выход найдется. А видишь, они его нашли!

— Выходит, теперь отличное оружие для Soft War есть и у американцев, и у русских.

— Да, — кивнул Барски. — Тем самым оружие притупилось, сделалось негодным. У обеих сверхдержав есть вирус, но есть и вакцина. Они могут, конечно, попытаться применить вирус. Но никто из них на это не решится. Никто из них не нанесет удар первым. Тем и другим потребуется огромное количество вакцины. И сильно опередить друг друга они не в состоянии. Одним словом: в обеих странах вакцинация пройдет почти одновременно. И вирус потеряет всю свою ударную силу. Когда я сказал, что оружие притупилось, я говорил как раз об этом обстоятельстве.

Норма снова откинулась на спинку заднего сиденья.

— У обеих сторон есть и то, и другое. И следовательно, ничего ни у кого нет. Разве не великолепная мысль осенила Вестена и Каплана? Не спасительная идея? Разве они оба не молодцы? Ну скажи же!

— Великолепная! Замечательная, спасительная мысль! Они не просто молодцы, они гении.

Теплый встречный ветер напевал свою ласковую песню. Норма прижалась щекой к плечу Барски и попросила:

— Давай поедем домой, Ян! Давай поедем домой!

— А куда же еще?

— Нет, — шепнула Норма ему на ухо. — Ко мне. Ко мне домой. Знаешь, как я об этом мечтаю…

44

Вместе с ним она вошла в квартиру на последнем этаже дома на Паркштрассе.

Моя квартира, думала она, проходя вперед. Она для меня все равно что для зверя его нора, в которую он может вернуться уставший, или весь в ранах, или голодный, или подыхающий. Или довольный и веселый, потому что удачно поохотился, или хорошо плыл, или победил всех в беге взапуски. Это моя родина. И другой у меня нет. Они отняли ее у меня. Но я вернула ее себе. Теперь я больше не одна. Больше не одна…

Норма переходила из одной комнаты в другую, Барски — за ней.

Вот два безногих солдата Цилле, «Влюбленные под лилиями», «Влюбленные над Парижем» и «Евреи в зеленом» Шагала, «Посрамление Минотавра» Дюрренматта. А вот «Смерть» Хорста Янсена, взрезающая брюхо себе самой, и маленький барабанщик, работа Крюгера-лошадника. Не оригиналы, конечно, копии — но первоклассные.

А вот стрельчатые окна, выходящие на балкон. Норма широко распахнула их, они с Барски вышли на воздух, и безмолвно уставились на мерцающие огоньки плывших по Эльбе судов.

— Мне нужно выкупаться, — сказала она вдруг и поспешила в ванную. На пороге комнаты еще раз оглянулась: — Я хочу смыть с себя эту грязь! И выбросить в мусоропровод мои тряпки! Наберись терпения, я ненадолго! — Лежа в горячей воде, она думала: все кажется нереальным, несбыточным. Но она-то знала, что абсолютно все реально, что это сама жизнь. Он, Барски, здесь и останется с ней на то время, что им отпущено судьбой. Может быть, надолго, а может быть, вовсе нет. Но сейчас это не имеет значения. Сейчас — никакого!

Норма вышла из ванны, растерлась досуха полотенцем, надела белый халат и босиком зашлепала в спальню. Горела настольная лампа, и она увидела, что Барски лежит голый; ей сразу вспомнился номер в отеле «Бо Сежур» на Гернси, в который она тоже вошла в белом халате, и это воспоминание заставило ее остановиться посреди комнаты. Потом она заметила клевер-четырехлистник на тонкой золотой цепочке у него на груди и распустила поясок халата, а потом на пол упал и сам халат. В глазах Барски светилось счастье, и его возбуждение передалось Норме. Она опустилась рядом с ним на постель. И они стали ласкать друг друга, и прежде чем кровь с такой силой загудела в висках Нормы, что она забыла обо всем, она подумала еще: хорошо, что эта короткая интермедия, именуемая жизнью, бывает иногда доброй и сердечной.

Эпилог

— Просыпайся, Мартин, — сказала женщина. — Мартин!

Мы в Гамбурге. Сегодня понедельник, 25 августа 1986 года, 9 часов утра.

Мартин Гельхорн медленно открывает глаза. Ему сорок шесть лет, лицо у него морщинистое, волосы с сильной проседью. Жена, наклонившись, целует его.

— С добрым утром, Мартин, — говорит она. — Впервые за много лет ты проспал!

— Ничего я не проспал, — возражает он. — И что значит «много лет»?

— Во сне ты улыбался. Снилось что-то хорошее?

— Из головы вон! Длинный какой-то был сон, много всякой всячины. Но ты меня знаешь, снов я никогда не запоминаю.