Вадим Кожевников - Щит и меч. Книга вторая
— РОА, — сказал Белов.
— Ну вот! — воскликнул Барышев. — Откуда же им взяться здесь, в советском госпитале? — Попросил ласково: — Ты, Саша, успокойся. Оцени обстановку объективно, не торопясь, с анализом всех фактов.
—"Поворочался в постели. — Не спится. Тебе чего-нибудь такого не дают, чтобы с ходу в сон?
Белов прошептал:
— Дают. Но я их в руках перетираю, таблетки, а потом сдуваю, как пыль, чтобы не нашли, не знали, что я их не принял. — Сузил глаза. — Усыпить хотят, я понимаю.
— Это ты молодец, ловко придумал, — похвалил Барышев. — Однако одну одолжи от бессонницы. И себе возьми за компанию. А то я буду спать, а ты нет — неловко.
— Нет, — сказал Белов.
— Да ты что, мне не веришь? Ну, за компанию, как говорится, по одной?. . — Барышев подал Белову таблетку и стакан с водой, проследил, чтобы проглотил, погладил по плечу: — Ну вот, умница...
Снова улегся и скоро увидел, что лицо Белова обрело спокойное, усталое выражение. "Заснул, — подумал он. — Выходит, ко всему еще и этим мучил себя". Лег на спину, но сон не шел к нему, слишком взволновала его эта встреча, велико было счастье увидеть Александра Белова — Сашу Белова, как Барышев привык называть его.
Он чувствовал себя несколько виноватым...
Дело в том, что сотруднику, находящемуся в Берлине, было поручено немедленно разыскать Белова. Но он еще накануне получения задания обнаружил в архивах гестапо материалы о гибели Иоганна Вайса в автомобильной катастрофе, подтверждавшейся фотодокументами, а главное — надмогильной плитой на кладбище, что было убедительней всего.
Однако у этого сотрудника возникло естественное подозрение: будучи человеком педантичным, предполагая некую коварную махинацию СД, он продолжил дальнейшие розыски в бумагах секретных служб, а это потребовало времени.
Когда поступил запрос в Центре от "профессора" о состоянии здоровья Белова, сопровождавшийся не принятой в подобного рода официальных бумагах просьбой передать привет ему от некоей Надежды, тут встревоженный Барышев незамедлительно вылетел в Берлин и спустя два дня выехал на машине туда, где не столь еще давно происходило сражение парашютистов совместно с группой, приданной Белову.
В Берлине Барышев был вынужден задержаться по весьма важным делам. Но в число их входила и встреча со старым знакомым, бывшим портье "Адлона", матерым гестаповцем Францем.
Барышев посетил Франца в тюремной камере, где тот, щедро снабженный бумагой и письменными принадлежностями, старательно трудился, обстоятельно и длобросовестно излагая свои показания.
Бегло ознакомившись с ними, Барышев с радостью обнаружил имя Иоганна Вайса в числе самых даровитых, по мнению Франца, сотрудников Шестого отдела СД, пользовавшихся особым благоволением Вальтера Шелленберга.
Франц, обладая феноменальной памятью, узнал Барышева, в этой же способности не уступал ему и Барышев, посоветовав припомнить в показаниях то, что Францу очень хотелось забыть в своей личной деятельности в гестапо, о чем Барышев был достаточно осведомлен.
И сейчас Барышев чувствовал себя как никогда счастливым, обнаружив Белова и убедившись в том, как его Саша Белов прочно вошел в образ Иоганна Вайса, от которого, оказывается, не просто и не легко ему было освободиться.
Белов спал почти сутки. Проснувшись, он боязливо открыл глаза, опасаясь, что снова все вокруг будет расплываться туманными силуэтами. Но оказалось, что бояться нечего, зрение восстановилось почти полностью. И он увидел дремлющего на стуле перед его койкой Барышева в больничном халате. И лежал неподвижно, чтобы не разбудить его. Но Барышев спал чутко, при первом же шорохе проснулся, улыбаясь Белову, подошел к окну, раздвинул занавески. Одобрил погоду.
— Сейчас хорошо бы по грибы! — Объяснил тоном знатока: — В таких рощицах они водятся, особо на опушках.
Кроме поисков Белова у Барышева были здесь и другие важные служебные задания, но еще ночью он вышел босиком в коридор, боясь шаркать тапочками, из кабинета главного врача вызвал по телефону Москву, объяснил, где он. И заявил, что это свое пребывание в госпитале считает делом чрезвычайной важности. Пофессор- специалист должен был по его просьбе прилететь в гарнизонный госпиталь сегодня же. Особенно долго Барышев говорил с родителями Белова.
— Самое лавное, — кричал он в трубку, — температура нормальная! А это — все. Раз температура в порядке, значит, и человек тоже.
Когда утром Белов вдруг встал с постели и прошел к раковине умываться, Барышев спросил несколько растерянно:
— Это что ж такое? Выходит, симулировал?
Белов сказал:
— Ночью я вставал и учился ходить слепым, чтобы не разучиться ходить вообще. Я продумал все: если б удалось бежать, я бы выдал себя за ослепшего солдата вермахта.
— Ну, тогда правильно, — согласился Барышев.
Вздохнул. — Как представлю, что ты слепой ковыляешь по дороге... А шоферы у нас знаешь какие лихачи? Жмут на сто с лишним. Фасонят перед гретхенами. — Добавил осуждающе: — Взыскивать с них надо, вот что!
После завтрака Белов решительно объявил:
— В Берлин мне нужно!
— Нет, брат, пока опасно.
— А вы видели мой документ? А подписи видели?
— Смотрел. Почти весь зверинец расписался.
— Ну вот, — сказал Белов.
— Что вот? — спросил Барышев. — Ничего не вот!
Любая регулировщица задержит — и все.
— Меня бы только через линию фронта перебросить, — попросил Белов.
— Нет, — отрезал Барышев. — Нет. И ничего вообще нет: ни линии, ни фронта, и твой документ — музейный экспонат, и только. — Пробормотал досадливо: — Может, это для тебя и раздражитель, как доктор говорил, но пускай раздражитель, только войне — конец. Наши на Эльбе загорают.
Вот так вот. И, если хочешь знать, отметки о прибытии и отбытии на моей командировке официально должен заверить печатью комендант Берлина. И пистолет мне там нужен, как валенки в Сочи, на пляже. Понял?
— Значит, все?
— Именно, — сказал Барышев. — Все.
Белов долго молчал. Жмурился, улыбаясь каким-то своим мыслям. Спросил вдруг:
— Машина у вас есть?
— Допустим.
— Пошлите за Генрихом Шварцкопфом, если он жив.
Пуцсть привезут.
— Во-первых, он жив, — сказал Барышев. — А во-вторых, что значит "пусть привезут"? Товарищ Шварцкопф сейчас должностное лицо, директор крупного предприятия.
— Где?
— То есть как это где? В нашей зоне. Пока — зона, а потом немцы сами найдут, как ее назвать.
Наше дело простое: как их народная власть решит, так и будет.
— Но я хочу его видеть.
— А я, думаешь, нет? Пошлем телеграмму, это можно. А насчет транспорта — он обеспечен.
Персональный, как и положено по должности.
— Слушайте, а Гвоздь?
— Ну какой же он Гвоздь? Теперь шишка — председатель колхоза. Щелкает протезом, но дела у него ничего.
— А Эльза?
— Какая это Эльза?. . Ага, Орлова... В кадрах.
Ну, только очень она, понимаешь, подозрительно интересовалась гражданской юриспруденцией: как брак Зубова с немкой, законный или незаконный?
Оперативники считают, любила она Зубова.
— А где Зубов?. .
Барышев нахмурился. Сказал, с трудом находя слова:
— Понимаешь, тот самолет, на котором он отбыл вместе с уполномоченными СС, не прибыл к месту назначения. Значит, выходит, при всех вариантах Зубов — герой, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
— Он... жив?
— Хотелось бы. Ну так хотелось бы! Ну, очень! — И тут же перевел разговор: — Люся Егорова, помнишь ее? Ну, та, с обожженным лицом, а ведь красавица, когда другой половиной лица повернется, — она теперь мамаша, и такая страстная! Пришел в гости — в коридоре держит: "Согрейтесь с холоду, а то малютку простудите".
Заглянул в коляску — конверт в бантах, а в нем — экземпляр, лежит и соской хлюпает. Ну, я ей за держание в коридоре отомстил. Вынул у ребенка соску, выбросил, сказал: "Современная медицина против — негигиенично". Туз и сейчас туз — в райисполкоме командует. — Спросил: — Может, хватит, антракт? — Предложил строго: — Давай так, поначалу на информацию десять минут, в остальные дни — прибавка каждый раз по стольку же. Чтобы порядок был. Режим. Мы же не гденибудь, а в госпитале. И я сам тоже на положении рядового хворающего. Услышат вдруг разговорчики, наложат взыскание — внеочередную инъекцию витамина. А куда колют? В самую беззащитную территорию. — Произнес шутливо: — Интересно, генералам и маршалам тоже так или куда-нибудь в более благородное место?
Так, добровольно пойдя на заключение в госпитальной палате, Барышев терпеливо и настойчиво выхаживал Сашу Белова, объяснив высокому начальству, вызывавшему его в Москву, важность своего пребывания здесь, рядом с выздоравливающим Беловым.
Когда в госпиталь приехал Генрих Шварцкопф и, бросившись к Белому, крепко обнял его и стал шепотом, изредка оглядываясь на Барышева, рассказывать о тех днях, когда он остался один и продолжал работать, Барышев счел неудобным присутствовать при разговоре советского разведчика со своим соратником и вышел в коридор.
