Джон Ле Карре - Идеальный шпион
— Аксель, переходи к нам! — уговаривал его Пим. — Забудь про сержанта Павела. Ты же можешь быть обычным перебежчиком. Я позабочусь о тебе. Я добуду тебе все, что нужно. Обещаю.
Но Аксель был столь же бесстрашен, сколь и решителен.
— Не советуйте мне предавать моих друзей, сэр Магнус. Я — единственный, кто может их спасти. Разве я не сказал тебе, что пересек последнюю границу? Если ты поможешь мне, мы можем одержать великую победу. Будь здесь в среду, в то же время.
* * *С чемоданчиком в руке Пим быстро поднимается на верхний этаж виллы и отпирает дверь в свой кабинет. «Я ранняя пташка — это все знают». Пим рано встает, Пим целеустремлен, Пим уже выполнил задание на день, пока остальные еще брились. Кабинет Мембэри соединен с его кабинетом парой высоких дверей. Пим чувствует себя невыносимо хорошо, исполненный до головокружения решимости, сознания правоты своих действий и чувства облегчения. «Я — счастливый избранник». Стол Мембэри — это не стол «рейхсканцелярии». Задняя стенка у него из старой жести, и швейцарский перочинный нож Пима легко справляется с четырьмя болтами. В третьем ящике сверху, в левой стороне стола, Мембэри хранит главное, что ему нужно для работы: приказы по подразделению, «Бурые рыбы мира», засекреченный телефонный справочник, «Озера и водные пути Австрии», боевой порядок лондонской военной разведки, перечень главных водоемов и схема Дивразведки в Вене с указанием подразделений и их функций, но без имен. Пим запускает руку в ящик. Это не вторжение. Не кара. Никакие инициалы не вырезаются на доске стола. «Я пришел с лаской». Папки, пособия с отрывными листами. Инструкции по сигнализации, помеченные «Совершенно секретно. Будьте бдительны», — Пим таких ни разу не видел. «Я только возьму напрокат, я не украду». Открыв чемоданчик, он извлекает оттуда камеру «Агфа» для армейского пользования, с цепочкой для промера в один фут, прикрепленной спереди, где линзы. Это та же камера, какою он пользуется, когда Аксель приносит черновики и Пиму надо тут же их переснять. Он наклоняет камеру и нацеливает ее на стол. «Для этого я и был рожден, — не впервые думает он. — Вначале был шпион».
Из папки со словом «Позвоночные», зачеркнутом на обложке, он выбирает Боевой порядок Дивразведки. В любом случае Аксель знает его, рассуждает Пим. Тем не менее на нем наверху и внизу стоят впечатляющие печати «Совершенно секретно» и номер, гарантирующий подлинность. «Если тебе дорога моя свобода, добудь мне что-нибудь отменное». Пим фотографирует документ один раз, потом другой и чувствует, как спадает напряжение. «Эта пленка на тридцать шесть кадров. Так чего же я скаредничаю и даю Акселю только два снимка? Могу же я сделать что-то большее для лучшего взаимопонимания. Аксель, ты заслуживаешь большего». Он вспоминает об анализе советской угрозы, недавно поступившем из министерства обороны. Если они это прочтут, то станут читать что угодно. Документ лежит в верхнем ящике, рядом со «Справочником по водным млекопитающим», и начинается с выводов. Пим фотографирует каждую страницу и приканчивает пленку. «Аксель, я это сделал! Мы свободны. Мы, как и говорили, восстановили в мире справедливость! Мы обитатели ничейной земли — мы основали собственную страну с населением в два человека!»
— Обещайте, сэр Магнус, что никогда больше не будете приносить мне ничего подобного, — сказал Аксель при их следующей встрече. — А не то меня еще сделают генералом, и мы не сможем больше встречаться.
«Дорогой отец, —
писал Пим в отель „Мэджестик“ в Карачи, где поселился Рик, похоже, из соображений здоровья. — Спасибо за два твоих письма. Очень рад слышать, что ты ладишь с Ага-Ханом. По-моему, я неплохо здесь работаю, и ты гордился бы мною».
14
Когда Мэри Пим в шестнадцать лет решила, что пора расстаться с девственностью, она сделала вид, будто страдает ипохондрией, и вместо того, чтобы играть в хоккей, была, по приказу матери-настоятельницы, отправлена в постель. Она пролежала в больничном крыле, глядя в потолок, до трех часов, когда звон колокола возвестил о том, что мать-настоятельница отбыла отдохнуть до пяти. Мэри выждала еще пять минут по своим часикам, полученным в день конфирмации, затаила на тридцать секунд дыхание, что всегда помогало ей обрести мужество, затем спустилась на цыпочках по черной лестнице мимо кухонь и прачечной и по раскисшей от сырости траве прошла в старый кирпичный сарай, где обжигали глину и где младший садовник соорудил временную постель из одеял и старых мешков. Результаты оказались куда более впечатляющими, чем она могла надеяться, но наслаждалась она потом не столько воспоминаниями о самом происшествии, сколько о тех минутах, когда она, задрав до пояса юбку, смело лежала на постели, сознавая, что теперь ничто ее не остановит, раз она приняла решение — ею владело чувство свободы от того, что она перешла границу.
Такое же чувство владело ею и сейчас, когда она чинно сидела в гостиной Кэролайн Ламсден, заставленной уродливыми китайскими столиками, увешанной аляповатыми китайскими рисунками, и слушала Кэролайн, излагавшую по-королевски протяжно, с завидными руладами, вопросы, обсуждавшиеся на последнем заседании Венского отделения Ассоциации жен дипломатов. «Я все равно это сделаю, — со смертельным спокойствием сказала себе Мэри. — Если не срабатывает так, значит, сработает иначе». Она бросила взгляд в окно. Через улицу в наемном «мерседесе» сидели Джорджи и Фергюс, двое влюбленных, прислонившись друг к другу. Они делали вид, словно изучают карту города, тогда как на самом деле они следили за входной дверью и «ровером» Мэри, припаркованным на подъездной аллее Кэролайн. «Я выйду через черный ход. Тогда это сработало — сработает и сейчас».
— Таким образом, было решено, — стенала Кэролайн, — что доклад инспекторов министерства иностранных дел о местной стоимости жизни не соответствует действительности, а также несправедлив и что будет незамедлительно создана подкомиссия по финансам во главе — должна с удовлетворением сказать — с миссис Маккормик. — И она почтительно умолкла. Руфь Маккормик была женой экономического советника и, следовательно, финансовым гением. Никто при этом не упомянул, что она спит с датским военным атташе. — Подкомиссия рассмотрит все наши претензии, а затем представит в письменном виде свои возражения нашей Ассоциации в Лондоне для передачи по соответствующим каналам самому Главному инспектору.
За сим последовали жидкие апплодисменты четырнадцати пар женских рук, подсчитала Мэри. «Отлично, Кэролайн, отлично. В будущей жизни наступит твой черед стать многообещающим молодым дипломатом, а твоему супругу — посидеть дома и выступить в твоей роли».
А Кэролайн тем временем перешла к другим делам:
— В будущий понедельник — наш еженедельный трансатлантический лэнч «У Манци». В двенадцать тридцать ровно и четыреста шиллингов с персоны, наличными, пожалуйста, это включает два бокала вина, и, пожалуйста, не опаздывайте, нам пришлось ужасно долго уговаривать герра Манци дать нам отдельную комнату. — Пауза. «Да скажи же, ты, идиотка», — мысленно подталкивала ее Мэри. Но Кэролайн не говорила. Пока еще нет. — Затем в пятницу, через неделю, Марджори Уивер выступит здесь с проектом и прочитает свою действительно потрясающую лекцию по аэробике, которую она так успешно преподавала всем рангам в Судане, где ее муж занимал второе положение. Так, Марджори?
— Ну, в общем, да — он был поверенным в делах, — прогремела Марджори из первого ряда. — Посол из четырнадцати месяцев находился там только три. И Брайану ничего за это не заплатили, но это не имеет отношения к делу.
«Ради всего святого! — подумала Мэри. — Хватит!» Но она забыла про чертова мужа Пенни Шарлоу, который удостоился медали.
— И, я уверена, мы все хотим поздравить Пенни с тем, какую фантастическую помощь она оказывала многие годы Джеймсу, без чего — могу поклясться — он ничего бы не получил.
Это, видимо, была шутка, ибо раздалось несколько истерических взвизгов смеха, которым Кэролайн положила конец, устремив печальный взор в середину зала. И придала голосу официально похоронное звучание:
— И Мэри, милая, — вы говорили, что не возражаете, если я об этом упомяну. — Мэри поспешно опустила взгляд на свои колени. — Я уверена, все поддержат меня, если я скажу, что мы крайне опечалены смертью вашего тестя. Мы знаем, это был очень тяжелый удар для Магнуса, и мы надеемся, он скоро от него оправится и вернется к нам в своем обычном бодром настроении, в котором все мы черпаем такую поддержку.
Сочувственный шепот. Мэри пробормотала: «Спасибо», — и нагнулась вперед, не слишком низко. Она чувствовала всю напряженность паузы; все ждали, когда она поднимет голову, но она не поднимала. Ее начало трясти, и она вдруг увидела, как слезы, настоящие слезы, закапали на ее сжатые руки. Она издала слабый сдавленный звук и в своей намеренно устроенной темноте услышала звонкий голос миссис Симпсон, жены охранника канцелярии, произнесший: «Пойдем со мной, милочка», и почувствовала ее ручищу, обвившую ее спину. Она с трудом поднялась на ноги, обливаясь слезами, — слезами по Тому, слезами по Магнусу, слезами по тому, что лишилась невинности в сарае, где обжигали глиняные горшки, и уж наверняка забеременела. Она дала миссис Симпсон взять себя под руку, трясла головой и, заикаясь, бормотала: «Я в порядке». Она вышла в холл и тут увидела, что Кэролайн Ламсден последовала за ней.
