Эрик Амблер - Путешествие внутрь страха
Грэхем принялся неторопливо расхаживать по палубе, думая, что скоро сам будет смеяться над этой историей. Она уже начала выветриваться из памяти, в ней уже чудилось что-то фантастическое; может, все просто приснилось. Он снова вернулся в привычный мир. Он ехал домой.
Грэхем миновал одного из пассажиров, пожилого мужчину, который, опершись на поручни, смотрел, как из-за мола появляются огни Стамбула. Дойдя до конца палубы, повернул — и увидел женщину в меховом манто. Она только что вышла из дверей салона и шагала навстречу.
Палуба освещалась тускло; женщина успела подойти на расстояние в несколько ярдов, прежде чем Грэхем ее узнал.
Это была Жозетта.
Глава IV
Несколько мгновений они пристально глядели друг на друга. Потом она рассмеялась:
— Боже правый! Вы же тот англичанин. Просто невероятно.
— В самом деле.
— А как же ваше купе первого класса в Восточном экспрессе?
Грэхем улыбнулся:
— Копейкин решил, что немного морского воздуха будет полезно для моего здоровья.
— А вам нужно поправлять здоровье? — Соломенного цвета волосы покрывал шерстяной шарф, завязанный под подбородком, но Жозетта, чтобы посмотреть на Грэхема, вскинула голову так, словно носила затенявшую глаза шляпу. В целом она смотрелась далеко не столь привлекательно, как у себя в гримерной. Шарф Жозетте не шел, манто делало фигуру бесформенной.
— Видимо, да. Раз уж мы завели речь о поездах, — добавил Грэхем, — то как же ваше купе второго класса?
Она нахмурилась, улыбаясь уголками рта.
— Так гораздо дешевле. А разве я сказала, что отправлюсь поездом?
Грэхем смутился.
— Нет, конечно. — Он понял, что ведет себя не слишком учтиво. — Как бы там ни было — рад снова встретиться так скоро. Я уже обдумывал, что стану делать, если обнаружу «Отель де Бельж» закрытым.
Она бросила на Грэхема лукавый взгляд:
— А! Так вы и правда собирались мне позвонить?
— Разумеется. Мы же договорились.
Жозетта скорчила недовольную гримасу:
— По-моему, вы все-таки не искренни. Признавайтесь честно, почему вы здесь, на корабле.
Она зашагала вдоль палубы; Грэхему оставалось только пойти рядом.
— Вы мне не верите?
Она деланно пожала плечами:
— Не хотите сказать — не надо. Я не лезу в чужие дела.
Грэхем подумал, что понимает любопытство Жозетты. С ее точки зрения, существовало только два объяснения его присутствию на пароходе. Либо он лгал, что едет Восточным экспрессом, стараясь пустить пыль в глаза, — значит, денег имел мало. Либо он как-то проведал, что она плывет на корабле, и отказался ради нее от роскоши Восточного экспресса, а в этом случае скорее всего был богат. Внезапно Грэхем ощутил странное желание выложить правду.
— Ладно. Я здесь, чтобы скрыться от одного человека, который пытается меня застрелить.
Жозетта остановилась как вкопанная.
— Здесь холодно, — невозмутимо промолвила она. — Я пойду внутрь.
Грэхем так удивился, что даже рассмеялся. Жозетта тут же набросилась на него:
— Дурацкие у вас шутки.
Никаких сомнений: она искренне сердилась. Грэхем поднял забинтованную руку:
— Вот. Ее оцарапала пуля.
Жозетта нахмурила брови:
— Вы плохо делаете. Если поранили руку — сочувствую, но так острить не стоит. Это небезопасно.
— Небезопасно?
— Вам не к добру, да и мне тоже. Шутить так — дурная примета.
— Понимаю. — Он улыбнулся. — Я не суеверен.
— Вы просто не знаете. А я скорее на ворона стану глядеть, чем слушать шутки про убийства. Никогда больше такое не говорите, а то разонравитесь мне.
— Прошу извинить, — примирительно отозвался Грэхем. — Вообще-то я порезал руку бритвой.
— А! Опасная вещь. Хозе видел в Алжире человека, у которого глотка была разрезана бритвой от уха до уха.
— Самоубийство?
— Нет-нет! Его зарезала подружка. Крови вылилось море. Хозе вам расскажет, если попросите. Грустная история.
— Представляю. Так, значит, Хозе путешествует с вами?
— Естественно. — Она скосила на Грэхема глаза. — Он ведь мой муж.
Муж! Это объясняло, почему она терпит Хозе. Объясняло, почему полковник Хаки не предупредил, что «танцующая блондинка» тоже будет на корабле.
Грэхем вспомнил, с какой поспешностью Хозе удалился из гримерной. Просто часть бизнеса. Артистки в заведениях вроде «Ле Жоке» заметно утратят привлекательность, если станет известно, что поблизости ошиваются их мужья.
— Копейкин не говорил, что вы замужем.
— Копейкин очень мил, но всего на свете не знает. Я признаюсь вам по секрету, что отношения между мной и Хозе чисто деловые. Мы партнеры — не больше. Он ревнует, только когда я забываю о делах ради удовольствия.
Голос ее звучал бесстрастно, словно она обсуждала пункт контракта.
— Вы будете танцевать в Париже?
— Не знаю. Надеюсь, да, но из-за войны сейчас почти все закрыто.
— И что же вы станете делать, если вас никуда не пригласят?
— А как вы думаете? Голодать. Мне не впервой. — Она храбро улыбнулась. — Да и для фигуры полезно. — Уперев руки в бедра, Жозетта посмотрела на Грэхема, приглашая его высказать авторитетное мнение. — Как считаете, стоит мне немного поголодать? В Стамбуле быстро толстеешь. — Она приняла эффектную позу. — Видите?
Грэхем едва не засмеялся. Картина, предлагавшаяся его взору, обладала незамысловатой прелестью полностраничной иллюстрации из мужского журнала. Воплощенная мечта делового человека: очаровательная светловолосая артистка в браке без любви, нуждавшаяся в покровителе, — дорогой товар, продающийся сегодня по сниженной цене.
— Танцовщицам, должно быть, нелегко приходится, — сухо заметил он.
— О да. Многие считают, что у нас не жизнь, а сплошное веселье. Если б только они знали!
— Вы правы. Подмораживает. Может, зайдем внутрь и выпьем?
— Было бы здорово. — Она прибавила с подчеркнутой сердечностью: — Я так счастлива, что мы путешествуем вместе. Боялась, что стану скучать, а с вами мне будет весело.
Грэхем улыбнулся в ответ; улыбка получилась несколько натянутой. Он начинал подозревать, что выставляет себя в глупом свете.
— Кажется, нам сюда.
Они вошли в салон — узкую комнату футов тридцати в длину с двумя дверями: одна выходила на навесную палубу, другая — на верхнюю площадку ведущего к каютам трапа. Вдоль стен располагались обитые серой тканью сиденья, в одном конце были привинчены к полу три круглых обеденных стола — как видно, отдельной столовой здесь не имелось. Несколько стульев, карточный столик, шаткий письменный стол, радиоприемник, пианино и потертый ковер довершали обстановку. В дальнем углу виднелась дверь из двух половинок с прибитым к нижней деревянным прилавком — бар. За дверью стюард распечатывал блоки сигарет. Если не считать его, салон пустовал.
Они сели.
— Что будете пить, миссис… — неуверенно начал Грэхем.
Она усмехнулась:
— У Хозе фамилия Галлиндо, но я ее терпеть не могу. Зовите меня Жозеттой. Мне, пожалуйста, виски и сигарету.
— Два виски, — заказал Грэхем.
Стюард высунул голову и неодобрительно на них взглянул:
— Виски? E molto саго,[28] — предупредил он. — Très cher. Cinque lire.[29] По пять лир. Очень дорого.
— Дорого. Но мы все равно возьмем.
Стюард скрылся в баре и загремел бутылками.
— Мы его разозлили, — сказала Жозетта. — Видно, не привык к пассажирам, которые заказывают виски. — Она явно получила удовольствие от заказа и от замешательства стюарда. В электрическом свете салона манто смотрелось дешевым и поношенным, но она расстегнула его и расправила на плечах так, словно это были соболя. Грэхем вопреки своим убеждениям почувствовал к ней жалость.
— Давно вы танцуете?
— С тех пор как мне исполнилось десять. А это случилось двадцать лет назад. Видите, я не хочу врать про свой возраст, — гордо заметила она. — Родилась я в Сербии, но называюсь венгеркой — лучше звучит. Родители у меня были очень бедные.
— Но честные, само собой.
Жозетта казалась слегка озадаченной.
— Нет, отец честностью не отличался. Он был танцором, украл деньги у кого-то из труппы и попал в тюрьму. Потом началась война, и мать забрала меня в Париж, где о нас одно время заботился весьма состоятельный человек и мы жили в отличной квартире. — Она вздохнула: великосветская дама, тоскующая о днях минувшей славы. — Потом он разорился, и матери опять пришлось танцевать. Она умерла в Мадриде; меня оттуда привезли в Париж и отдали в женский монастырь. В монастыре было ужасно. Что сталось с отцом — не знаю. Наверно, его убили на войне.
— А Хозе?
— Встретила его, когда выступала в Берлине. Он не ладил со своей тогдашней партнершей. Страшная сука была, — просто добавила она.
— И давно вы познакомились?
