Андрей Гуляшки - Похищение Данаи
— Но боже мой! — снова воздела руки Луиза. — Ведь вчера я до половины первого была там !
— Сколько раз я предупреждал, чтобы ты не засиживалась! — мрачно вставил Савели.
Казалось, девушка не слышит его.
— Я была до половины первого там! — повторила она.
— Из чего следует, что именно вы и похитили картину! — пошутил Аввакум.
— Нет, но её, кажется, украли именно в это время! — упрямо покачала она головой. — Где-то около половины первого, когда я была там. Они это знают!
Она принялась было ломать руки, но тут же овладела собой, чему немало способствовал внезапный и громкий стук в дверь. Видимо, полицейские чины потеряли терпение.
— Перестаньте! — внезапно заорал Савели. До сих пор он молчал и хмурился, но было видно, что нервы у него напряжены. — Перестаньте, черт бы вас побрал! — рявкнул он ещё раз, но не побагровел, а заметно побледнел.
— Синьор! — обернулся к нему Аввакум. — Мне кажется, вам следует проводить вашу племянницу до Боргезе.
— Я и без того иду туда! — глухо отозвался Савели и направился к двери.
Луиза не сводила глаз с Аввакума.
Он подошёл к ней и легко коснулся рукой её волос.
— Господи! — сказала Луиза.
— Ничего страшного, — ещё раз сказал Аввакум и погладил девушку по голове.
Вслед за своим дядюшкой она вышла на лестницу. Аввакум вернулся к себе, постоял посреди комнаты, потом устало опустился в кресло, вытащил трубку и рассеянно принялся набивать её. На улице прозвучал гудок полицейского “джипа”.
К двум часам с холма Пинчио поползли тёмные тучи. Они скоро заволокли синее небо, и на город посыпался тихий осенний дождь.
Сумрачно стало и в Боргезе. Феликс Чигола распорядился выключить освещение в залах, а в мраморном вестибюле оставил только одну люстру. Пять её лампочек, горевшие среди хрустальных подвесок, походили на ужасно далёкие и одинокие звезды. Чигола знал, что сумрак действует на психику и что психически подавленный человек — нестойкий противник. При этом мрак в Боргезе был особый и действовал вдвойне гнетуще — так безлюдно и глухо было огромное открытое пространство между нижним этажом и чердаком. Если посмотреть из вестибюля наверх, можно было подумать, что стоишь на дне глубокого колодца.
В час тридцать минут прибыли Луиза Ченчи и Чезаре Савели в сопровождении двух полицейских. Чигола встретил начальника охраны учтиво, но подчёркнуто холодно. Он был человек опытный и знал, что Чезаре Савели — “фактор” среди крайне правых кругов; в переводе с языка недомолвок это означало, что он близок к мафии. И поскольку следствие о краже в Боргезе грозило поссорить главного инспектора с мафией, он видел в Савели человека, который в случае чего велит какому-нибудь типу вроде Карло Колонны пустить ему пулю в затылок. Эта “пуля в затылке” болезненно застряла в его сознании, как обломок стрелы под лопаткой раненого тигра. Инспектор стал чрезмерно раздражителен, причём из-за особо сложной обстановки негодовал и злился не только на левых, но и на правых, чего раньше за ним не водилось.
— Вам сильно повезло, — заявил он Савели, — раз вчера вечером и сегодня до 9 часов утра вас не было в Риме.
— Ну и что? — отозвался Савели с привычной самоуверенностью. — Что было бы, будь я в это время в Риме?
— Ничего особенного, — скривил рот Чигола, — я задержал бы вас вместе с остальными.
— Синьор, вы, кажется, забываете, с кем говорите! — сказал Савели.
— Отнюдь, синьор! Я очень хорошо знаю, что вы играете известную роль в “социальном движении” и к вашим услугам дюжина готовых на все молодцов.
Произнося эти слова, Чигола тут же представил себе, как “этот тип” Карло Колонна, прилизанный сутенёр, поднимает пистолет. Непонятно почему в ту же минуту он ощутил обжигающую боль в затылке. Инспектор тряхнул головой и поморщился: вот до чего доводят всякие сложности!
— Чего же вы от меня хотите? — бесконечно холодно и ещё более высокомерно поинтересовался Чезаре Савели.
— От вас — ничего, но потрудитесь соблюдать рабочее время Боргезе. Мне нужно, чтобы вы были в моём распоряжении с 8 до 12 и с 2 до 6 часов.
— Рабочее время в Боргезе начинается в 9 и кончается в 4 часа!
— Ну, не сердитесь, — внезапно смягчился Чигола. — Вы же видите, как важно для правительства, чтобы следствие закончилось до субботы! Я рассчитываю на вашу помощь, синьор!
— Я сделаю что могу, чтобы вытащить вас, — тут же поставил его на место Савели, — но вы должны немедленно допросить мою племянницу Луизу Ченчи и, как только она ответит на последний вопрос, отпустить её!
Но Савели снова просчитался, потому что инспектор даже с виду вовсе не походил на человека, который плохо держится на ногах.
— Весьма сожалею, но вынужден вас огорчить! — пожал плечами Чигола. — Я не намерен отпускать вашу племянницу, потому что она — одна из немногих лиц, находившихся здесь в то время, когда была совершена кража.
— Но она ушла около половины первого! — заметил Савели таким тоном, будто Луиза вернулась домой не после полуночи, а в час, когда примерные девочки возвращаются домой, ужинать с мамой и папой.
— Синьор, — отозвался Чигола, — кто и когда покинул здание музея — это ещё нужно установить!
Чезаре Савели помолчал, потом начал снова:
— Но всё же, согласитесь, молодая девушка не может остаться одна…
Он не договорил, потому что Чигола ударил кулаком по столу и встал:
— Что за чушь вы несёте, синьор! У каждой двери стоит человек, в вестибюле круглые сутки дежурит человек, в этом кабинете постоянно будет человек. Какого вам ещё общества для неё надо! — и поняв, что шутка получилась грубоватой, он усмехнулся, — пусть синьорина располагается в вашем кабинете, там её никто не побеспокоит!
На этом разговор между главным инспектором и начальником охраны закончился.
Савели пошёл устраивать племянницу в своём кабинете, а Чигола принялся рассматривать фотографии, протоколы и заключения технических экспертов. Они исключали возможность проникновения грабителей в музей снаружи. Ни окна, ни решётки, ни пол, не взломаны, даже на стенах не обнаружено ни малейшей царапины. Помещение, где расположены котёл и приборы парового отопления, имеет отдельный вход, фактически оно не связано с выставочными залами. Все окна, начиная с чердака и кончая вестибюлем, забраны снаружи металлическими решётками из толстых витых прутьев. Эксперты считали, что через них не пробраться и кошке, не только человеку.
На месте похищения и во всём зале не обнаружено ничего особенного. На раме украденной картины (места указаны на снимке крестиками) найдены отпечатки пальцев Ливио Перетти. Кнопки, которыми полотно Перетти прикреплено к раме, — самые обычные, их можно купить в любом писчебумажном магазине. На кнопках не обнаружено ни одного отпечатка, что означает, что ими манипулировали в перчатках.
Чигола закурил и задумался. Какого дьявола вору (или ворам, все едино) понадобилось затыкать пустую раму идиотской копией? Ответ мог быть только один: вор хотел выиграть время. Пустая рама сразу бросается в глаза, сразу вызывает тревогу, а полотно, даже дурацкая копия, возбуждает сначала любопытство, потом недоумение и только после этого — тревогу. От любопытства до тревоги пройдёт какое-то время, пусть небольшое, но его хватит, чтобы вынести картину или укрыть её где-то в галерее. Другого объяснения нет! Чигола издал короткий довольный смешок, потёр подбородок и почувствовал, что в его душе, где-то в самом потаённом уголке, что-то шевелится, оживает, — может быть, надежда.
Он вызвал начальника группы и приказал тщательно обыскать служебные кабинеты, подсобные помещения и запасники галереи, а также квартиры находящихся под следствием; полотно Корреджо спрятано в музее или вынесено из него ночью.
Затем Чигола велел привести Ливио Перетти.
Роберто Тоцци прибыл незадолго до того, как Ливио Перетти ввели к Чиголе. Он был истощён, изнурён, еле волочил ноги, как тяжело больной человек. Профессор сел в углу у окна и боязливо посмотрел на Феликса Чиголу, восседавшего за директорским письменным столом красного дерева. Главный инспектор рассеянно кивнул ему, на что директор вежливо сказал “благодарю”; надо заметить, что у Роберто Тоцци не было особых оснований расстраиваться, потому что генеральный директор музеев Боргезе прямо заявил, что не собирается возлагать на него ответственность за пропажу и ограничится тем, что лишит профессора наградных к рождеству. Инесса Тоцци, супруга профессора, узнав о происшествии и будучи человеком сугубо земным и трезвым, как большинство женщин, заметила, что из-за одной “Данаи” государство не рухнет и что ему лучше думать не о краже, а о том, где им провести рождественские вакации. А “Данаей” пускай занимается полиция, за то ей и деньги платят. Ободрённый генеральным директором и утешенный женой, он, конечно, мог и не переживать это событие так трагически.
