Сергей Костин - Смерть белой мыши

— Тоже мертвая?

Глаза Мати снова вспыхнули раздражением.

— Вы угадали!

Впрочем, она быстро справилась с собой.

— Самое интересное — к этой ветке ее нельзя было привязать с улицы. Тот, кто это сделал, вошел на мой участок!

Вход на участок Мати, как я заметил, преграждала калитка в половину человеческого роста из редко набитого, когда-то голубого штакетника. И закрывалась она на небольшой круглый засов, откинуть который можно было, элементарно просунув руку поверх штакетин или между ними.

— Что нетрудно, — ввернул я.

— Что возмутительно! — вспыхнула Мати. — Это моя территория, и входить на нее без приглашения недопустимо.

Тут Мати, похоже, вспомнила, что ее законные права собственницы нарушил не я, и взгляд ее смягчился.

— Третья мышь была привязана за хвост к столбику на грядке с клубникой. Знаете, чтобы равнять грядки, вбивают такие колышки и между ними натягивают бечевку. Так вот, я эти палки потом не снимаю. Утром, где-то в начале июля, я пошла набрать ягод, а она висела там, растопырив лапки.

— И сколько их было еще?

— Всего шесть. Я обнаруживала их каждый раз в один и тот же день, в среду, но через две недели. И всегда в новом месте. Последняя висела снаружи на кухонном окне. Это было в конце августа. Вот тут я и обратилась к своим друзьям.

— Мати…

В ее глазах блеснул смешливый огонек. Ей было занятно, что ее называли мужским именем.

— Может быть, я могу обращаться к вам как-нибудь по-другому? — предложил я. — Ну, например, как вас зовут соседи.

— Хорошо, зовите меня Анна, — позволила она. — А вас-то хоть как зовут?

— Никита, — назвал я первое имя, которое пришло мне в голову. — Так вот, Анна, вы же думали на эту тему. По-вашему, что происходит?

— Они хотят меня убить. — Мати окунула крекер прямо в мед и принялась энергично жевать, как бы подчеркивая, что она пока жива и собирается этой привилегией еще попользоваться. — Но просто убить меня им неинтересно. Они хотят поиграть со мной, как кошка играет с мышкой, прежде чем ее загрызть. Прижать лапой к полу, потом отпустить. Дождаться, чтобы она начала убегать, и снова настигнуть. Они хотят, чтобы мне стало страшно.

— И вам страшно?

Мати встала.

— Пойдемте, я вам кое-что покажу.

Я вышел вслед за ней в прихожую. Там между трехэтажной подставкой для обуви и напольной вазой с сухим букетом стоял невысокий двустворчатый шкафчик. Мати открыла левую дверцу. Узкое вертикальное отделение занимало помповое ружье. Рядом с прикладом лежала красная коробка с патронами.

— Такое же лежит у меня в спальне, — не без гордости сообщила хозяйка дома. — Я свою жизнь дешево не отдам!

До меня наконец дошло.

— Подождите. Последняя мышь появилась, вы сказали, в конце августа.

— Тридцатого августа, — уточнила Анна-Мати.

— Прошло две недели, сегодня вторник. Значит, по идее, следующая должна появиться завтра?

Анна кивнула: для нее эти умозаключения были не новы.

— А подбросить ее должны этой ночью, — уточнила она для медленно соображающих.

«Не обязательно: они могут либо продолжить игру, либо — почему бы и нет? — попробуют закончить ее», — подумал я.

— Вы еще не сказали мне, кто это «они»?

— Если бы я знала, я бы, возможно, справилась сама, — небрежно заявила пенсионерка в чине полковника. — Но не могу же я по простому подозрению заявиться в соседний дом с ружьем в руках!

Прошло каких-то два-три часа, но теперь она мне почти нравилась. Да ладно, вру — нравилась! Я иногда в себе ничего не понимаю.

11

Оружия в доме было достаточно. Продукты, судя по тому, что Анна — перестраивайтесь с Мати на Анну, мне тоже пришлось это сделать — обещала нас покормить, тоже наличествовали. Идеальной засаде мешало лишь одно обстоятельство — приехавший мастер по котлам должен был на виду у соседей отправиться к себе домой.

Машину Анна во двор не загоняла — притерла к самой канаве, оставляя проезд по узкой дорожке, неровно заросшей между колеями подорожником и пастушьей сумкой. Теперь она села за руль и, выехав на середину улочки, остановилась, чтобы я мог сесть. Но я жестом показал, чтобы она разворачивалась, и, чувствуя себя как подросток в комбинезоне отца, остался стоять у калитки. Мне хотелось, чтобы мой «отъезд» из дома не остался незамеченным для соседки.

Похоже, я перестарался. Едва Анна успела развернуться на ближайшем перекрестке, а я — забросить в багажник сумку и устроиться на сиденье пассажира, как из соседнего дома торопливо вышла женщина. Та самая, которую я по приезде успел разглядеть в окне — в очках в роговой оправе и с седыми кудрями. На ней была длинная вязаная кофта, из-под которой торчала черная шерстяная юбка. Ноги болтались в коротких резиновых сапожках — видимо, она впопыхах влезла в них, заметив, что мы уезжаем. Но в остальном это была чистенькая, одетая по-деревенски, но все же дама — такая леди-фермерша.

— Черт, — выругалась Анна.

Действительно, я же по-эстонски не говорил, да и на эстонца похож не был. А соседка, семенившая по тропинке палисадника, явно намеревалась с нами поговорить.

Анна, притормозив у калитки, поприветствовала ее. Я-то различил только имя, Марет.

Из дальнейшего обмена репликами, которые я выслушивал с умным видом, я не разобрал ни слова. В этом прелесть финно-угорской группы: вы можете знать дюжину романских, англо-саксонских и славянских языков, но ни один корень и не намекнет вам, о чем идет речь.

Но Анна вдруг повернулась ко мне и неожиданно спросила по-русски:

— Мартирос, вы же сможете приехать на неделе и посмотреть котел моей соседки?

— Не проблема! — отозвался я с соответствующим моей новой национальности акцентом. Хм, Мартирос! Большинству людей с ходу пришло бы в голову имя попроще, типа Армен. Хотя, возможно, у Анны знакомый армянин был именно Мартирос.

— Вы дад-дите мне свою эт-ту, как ее, кар-точку? — тоже перейдя на русский, наклонилась ко мне Марет.

У нее были огромные, деформированные толстыми стеклами очков глаза бледно-голубого, какого-то линялого старческого цвета. Губы были тонкими, совсем бледными, и вы бы их не заметили, если бы не чернеющая щеточка усов под острым носом. Между слишком ровными и белыми, чтобы быть настоящими, зубами застряло что-то зеленое, вероятно, веточка укропа.

— Карточки у меня с собой нет, — сказал я, делая вид, что собираюсь залезть в карман. Почему-то мы так делаем при людях, будучи уверены, что там нужной вещи нет. Чтобы это прозвучало более убедительно? Вот, мол, я даже готов вывернуть карманы!

— Я дам тебе его телефон, — сказала Анна. — Когда вернусь — наш мастер опаздывает на автобус.

— Так я поз-воню вам, — снова нагнулась ко мне Марет. — Эт-тот, как сказать, кот-тел стал шуметь. Оч-чень стал.

Судя по интернету — а я посидел там после отъезда Джессики с Бобби, — мне казалось, эстонцы не любят говорить на языке тех, кого многие из них считают оккупантами. Ничего подобного — говорят с удовольствием и не забыли! Странно только, что Анна, еще в свою бытность Мати, уверяла меня, что не говорит по-русски.

Женщины обменялись еще парой фраз на эстонском, и Анна нажала на газ. Губы ее по-прежнему были растянуты в любезной улыбке, но слова, которые она пробормотала себе под нос, могли быть только ругательством.

— Анна, — спросил я на одном из своих трех родных языков, — почему вы сказали мне, что не говорите по-русски? Вы же знаете этот язык ничуть не хуже, чем английский. А мы все это время были с вами одни.

Моя спутница нашлась не сразу. Она сделала вид, что сосредоточилась на езде по узкой дорожке. Водила она и вправду отвратительно: то тормозя без причины, то резко посылая машину в закрытый поворот. Анна посмотрела в свое окно, как если бы я ничего и не спрашивал. Но я не отводил взгляд.

— Вам все надо понимать, — ворчливо, голосом прежней Мати, произнесла она по-русски. — Захотела и говорила по-английски.

Я подумал сам.

— Вы хотели быть уверены, что вам на выручку послали не какого-нибудь чиновника, последние двадцать лет просиживающего штаны в московском кабинете, а человека, работающего в поле? — предположил я.

— Что значит «в поле»? — не поняла она.

— Ну, как вы работали.

Анна дернула плечом, но я знал, что был прав.

— А потом уже было как-то глупо признаваться, — продолжил свои догадки я.

— Какой же вы все-таки несносный человек, — сказала Анна, впрочем, совершенно миролюбиво. — Вам обязательно всегда быть правым?

— Да. И только в этом я не прав, — признал я.

Мы замолчали. Машина выехала из Вызу. Слева и справа раскачивались во мхах и черничниках ровные, как мачты, сосны. Но ничто не могло отвлечь меня от Анны за рулем. Я-то вот пару раз за все время, но тем не менее ездил на автодром Конторы, где проверяли мои навыки вождения по извилистой дороге, по льду и в снегу. Анне, похоже, от этих занятий удавалось отлынивать.