Андрей Гуляшки - Драгоценный камень

«Какой романтик! — думал я про себя. — Все мечется, бросается из стороны в сторону, а что толку? Один шум. Беспокойная, поэтическая душа. Как будто учетчица в кооперативном хозяйстве без него трудодни не подсчитает. А в библиотеке есть библиотекарь. Что ты лезешь, куда тебя не просят? Другое дело, если бы сказали: нам нужны помощники. Тогда и я бы пошел».

Так я думал, но возражать Радану не стал. Я вообще не люблю возражать. Уже тогда я был человеком уравновешенным и спокойным. Шагая рядом с приятелем, я поглядывал по сторонам: не видно ли где-нибудь Теменужки с ее двумя козами. Я был уверен, что она очень обрадуется, когда увидит меня.

— А знаешь, что самое интересное? — спросил меня Радан.

Я попытался угадать, что для него самое интересное, и тут же отказался от этой попытки. Он интересовался всем. Мне пришлось бы перечислять не меньше тысячи разных вещей.

— На днях сюда приезжает геологическая экспедиция. Понял? Со мной в автобусе ехали двое инженеров с медного рудника. Я от них узнал.

— Это хорошо, — сказал я. — Будут искать новые месторождения. А ты-то что волнуешься?

— Как — что? — Он так и уставился на меня. — Ты еще спрашиваешь? Чудак! Пойду к начальнику экспедиции и попрошусь в подсобные рабочие. Знаешь, как интересно в исследовательской экспедиции участвовать? Воду буду носить, грязь с инструмента счищать, все что угодно делать, на все согласен. Эх, только бы взяли!

Я слушал его и думал: «Вот он любой ценой хочет стать геологом. А я? Куда мне поступать на будущий год? На юридический? Но как же я поступлю на юридический, если я не испытываю никакого влечения к этим наукам? И правда, куда же мне идти, кем я стану?» Я посмотрел на приятеля и первый раз в жизни ему позавидовал.

Мы шли по узкой тропинке, петлявшей в кустарнике. Слева за глубоким, с обрывистыми берегами оврагом начинался бесконечный мрачный лес. А перед нами поднималась плешивая макушка низкого холма, заросшего орешником, ежевикой и папоротником.

И здесь, на повороте, мы встретились с Теменужкой.

Как описать вам эту встречу? Если бы я не был человеком сухим и прозаическим, я тронул бы ваши сердца какими-нибудь лирическими словами. Я знаю эти слова, но мне не пристало заниматься поэтическими излияниями.

Увидев нас, она остановилась. Остановились и две ее козы. В одной руке она держала тонкую веточку, в другой — корзинку из ивовых прутьев. Волосы она украсила ромашками, и это очень шло к ее смуглому личику, белой блузке и к ее глазам, усеянным золотыми точечками.

Несколько секунд мы стояли молча и смотрели друг на друга.

— Это что ж, Теменужка? — завопил Радан. Он уперся руками в бока и от удивления прищелкнул языком. — Ты смотри-ка, смотри! Какая красавица выросла, ух ты!

И я увидел, как он подошел к ней и самым бесцеремонным образом вытащил у нее из волос одну ромашку. Да, да, он так и сделал, а потом воткнул цветок в петельку своей выгоревшей рубашки.

В этом проявилась его поэтическая натура, и я не должен был на него сердиться. Да к тому же мы были приятелями, сидели с ним на одной парте.

— Ну, здравствуй, — сказал он девушке, залившейся горячей краской. — А эти две красотки — твои?

— Мои, — прошептала Теменужка.

Он наклонился, пощупал вымя у одной из коз, как будто был знатоком в этих делах, и покачал головой.

— Полно молока, — сказал он. — Браво! Скажи баю Димо, что сегодня вечером я приду к нему в гости. Мисочку молока выдашь?

— Почему же нет? — засмеялась Теменужка.

— Тогда давай свою корзинку и пошли.

Я стоял в стороне. Я был уверен, что она мне улыбнется. Но она прошла мимо, даже не взглянув на меня. Наклонив голову, с улыбкой, притаившейся в уголках губ, она внимательно слушала болтовню Радана.

Я пошел за ними.

Не знаю, что со мной случилось, но с того дня я как будто потерял аппетит, а вечерами долго вертелся в постели и засыпал только к полуночи. Должен вам сказать, что я никогда не испытывал влечения к астрономической науке, но в эти ночи я терпеливо всматривался в небо, глядел на звезды, разыскивал знакомые мне по названиям созвездия и не замечал, как пролетают ночные часы. В библиотеке я нашел популярную книгу по астрономии и, чтобы спокойно читать ее, перебрался в ту часть чердака, где, как я вам уже говорил, была ссыпана прошлогодняя кукуруза. Здесь пахло сухими початками, мышами и пылью, свет проникал только в узкие щели между досками фронтона, но зато было уютно и никто не мог меня там увидеть. Я раздобыл циркуль, линейку, цветные карандаши и усердно вычерчивал карту звездного неба. И думал: вот сегодня вечером она будет доставать воду из колодца и увидит меня, непременно меня увидит. Я буду расхаживать у плетня, погруженный в размышления, а она спросит: «Что ты сегодня делал? Почему ты не пошел к Оброчищу? Я целый день была одна со своими козами». — «О, — скажу я и устало приглажу волосы. — Я только что кончил звездную карту. Звездную карту северного полушария. Это отняло у меня все время». Она посмотрит на меня, и в глазах ее сверкнет восхищение. Посмотрит и скажет: «На небе много звезд. Какая из них самая прекрасная?» А я усмехнусь: «Выбери себе одну, и она будет прелестнее всех!»

Так я представлял себе все это. Но из карты ничего не вышло. Я никогда не испытывал влечения к разным там эллипсам и параболам. Я не любил математику.

Стало смеркаться, и я снова надел трикотажную рубашку. Причесался на пробор и стал ждать. Какими долгими были эти минуты! Мне они казались часами.

Наконец калитка у бая Димо скрипнула, и сердце у меня дрогнуло от радости. Я бросился к плетню. Но не успел я добежать до него, в душу мне хлынул холод, и я застыл на месте как вкопанный.

За плетнем звенел, разливался голосок Теменужки и гудел водопадом низкий бас Радана. Я сразу узнал его. Мы ведь были одноклассники, сидели на одной парте.

Подходить к плетню уже не было смысла.

Я забрался на чердак и вытянулся там. Попытался вспомнить, какие созвездия появляются в полночь в северном полушарии. Мне казалось, что это совершенно необходимо — вспомнить созвездия. Но там, во дворе у бая Димо, гремел голос Радана, да и Теменужкин не отставал от него. Я не привык сосредоточенно думать, когда вокруг шумят. Я вообще не могу думать, если рядом кто-нибудь громко разговаривает. Поэтому я так и не сумел вспомнить, какие созвездия появляются в полночь в северном полушарии.

И, поскольку ничего другого мне не оставалось, я подполз на коленях к чердачному окошку. Отсюда весь двор бая Димо был виден как на ладони. Ничего такого, чего я не замечал раньше на этом дворе, я не увидел: и старое ореховое дерево, и низкий белый домик, и сарайчик за домом, крытый соломой, — все было на месте, все было знакомо до мелочей.

И все-таки я, наверное, ждал, что увижу что-нибудь новое, иначе зачем бы я стал так всматриваться в этот двор, да еще стоя на коленях?

Перед домом, под навесом, бай Димо сколотил широкую скамейку. Летом в хорошую погоду он спал на этой скамейке, подстелив домотканый коврик. Не знаю почему, но мне казалось, что я увижу на скамейке что-нибудь интересное, например Радана и Теменужку. Сидят они рядышком, Радан рассказывает ей веселые истории, а она смеется. Если бы во дворе бая Димо сидел я, я именно так бы и поступил — занимал бы ее рассказами о звездах, о вселенной, об устройстве всяких галактик. Должен вам сказать, что я никогда не испытывал влечения к пустым веселым историйкам. Я бы увлек Теменужку проблемами мирового пространства. Я бы сказал ей что-нибудь даже об эллипсах и параболах, хотя в школе я смертельно их ненавидел, потому что мне никак не удавалось выучить их теоремы. Вы их знаете? Это не теоремы, а непроходимые джунгли, переплетенные квадратными и всякими другими корнями. К извлечению корней меня никогда не тянуло. Во всяком случае, я занимал бы Теменужку разговорами интересными и умными.

На скамейке я никого не увидел, и в первый момент это меня обрадовало. Скамейка, на которой никто не сидит, — и это иногда может обрадовать, уверяю вас!

А Радан делал все, чтобы блеснуть в глазах Теменужки, как герой какого-нибудь романа. Она налила два ведра воды и подняла их, но он подбежал, взял их у нее из рук и сам внес в дом. В этом жесте не было ничего особенного: он был сильный парень, и ему не стоило ни малейшего труда перенести две такие посудинки. Потом он наколол дров и отнес их на кухню, но я и в этом не увидел ничего особенного.

Потом Теменужка села на низенькую скамеечку и стала доить коз.

Она делала это очень неумело, и Радан, совершенно бесцеремонно оттолкнув ее, сел на ее место. Он с таким искусством принялся за дело, что мне показалось, будто я слышу, как журчит молочная струя, ударяясь о стенки котелка.

Сказать по правде, я бы никогда на это не решился. Я не способен на такого рода поэтические поступки. Ясно, что Радану хотелось быть героем в глазах девушки, но, скажите, пожалуйста, что же героического в том, чтобы подоить козу?