Роберт Ладлэм - Тайна личности Борна
— Вы больше ни на чем не стоите, генерал. Считайте, что вы уже шлепнулись на свой знаменитый чугунный зад. Потому что прав был Монах. Этот человек действительно лучший — потерял он память или нет. Он ведет за собой Карлоса: можно сказать, прямо к вашей двери, черт подери. Если, конечно, вы не убьете Борна раньше! — Как и опасался директор, на том конце провода судорожно вздохнули. — Вы можете немедленно связаться с Конклином?
— Нет.
— Он «ушел под воду», так? Принял меры, заплатив через третьи и четвертые руки, так, чтобы не осталось следов, ведущих к «Тредстоун» и ЦРУ. И теперь на руках у горилл, которых не знает даже сам Конклин, фотографии человека, слепо идущего навстречу своим палачам. Не нужно мне рассказывать про ходячую карательную команду! Ваша собственная команда уже заняла позиции — вы сами не знаете где — и, передернув затворы, ждет, когда обреченный одиночка появится в поле зрения. Я правильно угадал сценарий?
— Я не хотел бы отвечать на этот вопрос, — выдавил Кроуфорд.
— А вам и не надо на него отвечать. Я не первый день здесь работаю. В одном вы правы: это ваши сложности… Это случилось в вашем хозяйстве. Разбирайтесь сами. Именно такова будет моя рекомендация госсекретарю. Госдепартамент знать вас не знает. Считайте, что этого звонка не было.
— Понимаю.
— Извините, — смягчился директор, услышав отчаяние в голосе генерала. — Иногда просто не выдерживаешь.
— Да. Мне это знакомо… по «Медузе». Что вы собираетесь делать с девушкой?
— Пока мы не знаем даже, что делать с вами…
— Ну, тут все просто. Отвечать, как Эйзенхауэр на встрече в верхах: «Какие бомбардировщики?» Договоримся. Никакого предварительного отчета. Ничего. Мы можем изъять имя девушки из всех документов в Цюрихе.
— Я ей передам. Вдруг пригодится. Придется перед всеми извиняться и расшаркиваться. А ее постараемся очень хорошо устроить.
— Вы уверены? — оборвал его генерал.
— Насчет того, что ее нужно устроить?
— Нет. Насчет амнезии. Абсолютно уверены?
— Я прослушал эту запись по меньшей мере двадцать раз. Слышал ее голос. И никогда еще ни в чем не был так уверен. Кстати, она прилетела несколько часов назад. Сейчас она под охраной в отеле «Пьер». Завтра утром, когда решим, как поступить, доставим ее в Вашингтон.
— Постойте! — Генерал повысил голос. — Не надо завтра! Она здесь? Вы можете дать мне разрешение на встречу с нею?
— Генерал, не ройте себе могилу еще глубже. Чем меньше имен ей известно, тем лучше. Она была с Борном, когда тот звонил в посольство, и теперь знает о первом секретаре в Париже. Может быть, и о Конклине. Не исключено, что ответственность за провал ему придется взять на себя. Оставайтесь лучше в стороне.
— Вы же сами только что велели мне разобраться с этим.
— Да, но не таким образом. Вы честный человек, как и я. Мы профессионалы.
— Вы не поняли! Да, у нас есть его фотографии, но они могут оказаться бесполезными. Снимки сделаны три года назад, а за это время Борн изменился внешне, и сильно. Вот почему Конклин сам отправился на дело — не знаю куда, но отправился. Он единственный видел его, но была ночь, шел дождь… Быть может, эта девушка наш единственный шанс. Она прожила с ним несколько недель. Она его знает. Возможно, она успеет узнать его до того, как это сделают другие.
— Не понимаю.
— Объясняю. Среди множества талантов Борна — способность изменять внешность, растворяться в толпе, в чистом поле, в трех соснах, становиться незаметным. Если то, что вы рассказали о нем, правда, он этого не помнит, — но в «Медузе» у него было еще одно прозвище, Хамелеон.
— Это ваш Каин, генерал.
— Это наш Дельта. Ему не было равных. Вот почему эта девушка может помочь нам. Сейчас. Выдайте мне пропуск! Я должен повидаться и поговорить с ней.
— Выдав вам разрешение, мы тем самым официально признаем вашу причастность к этому делу. Думаю, этого делать не следует.
— Господи, вы же сами только что сказали, что мы с вами честные люди! Или это не так? Мы еще в силах спасти ему жизнь! Возможно. Если она отправится со мной и мы его разыщем — его можно будет увести оттуда!
— Что значит «оттуда»? Вы хотите сказать, вам известно, где именно он должен сейчас находиться?
— Да.
— Откуда?
— Потому что больше ему быть негде.
— А время? — вновь недоверчиво спросил сотрудник госдепартамента. — Вы знаете, когда он там должен появиться?
— Да. Сегодня. Это годовщина его собственной казни.
Глава 35
Рок-музыка с дребезжанием вырывалась из приемника в салоне такси. Длинноволосый шофер в такт ей похлопывал ладонью по рулю и двигал челюстью. Такси, державшее путь на восток вдоль по Семьдесят первой улице, застряло в бесконечной веренице машин, начинавшейся сразу на выезде с шоссе Ист-Ривер. Водители сатанели, машины, взревев, срывались с места — чтобы тут же упереться в бампер впереди ползущего автомобиля. Было 8.45 утра. Нью-йоркский час пик.
Надвинув шляпу, надев темные очки, Борн разглядывал улицу из глубины машины. Он бывал здесь раньше — это несомненно. Проходил по этим тротуарам, видел эти двери, витрины и стены, увитые плющом, так не сочетающиеся с обликом города в целом и так подходящие этой улице. Еще прежде, взглянув наверх, он заметил разбитые на крышах садики — и в памяти его всплыл изящный сад, в нескольких кварталах отсюда в сторону парка, за элегантными двустворчатыми дверями, в дальнем конце просторного, необычного… помещения. Помещение это, в свою очередь, находилось внутри высокого, с узким фронтоном, здания из шероховатого песчаника. Широкие, в свинцовых переплетах окна поднимались на высоту четвертого этажа. Их толстое стекло преломляло свет снаружи и изнутри в мягкие лиловатые и синеватые всполохи. Старомодное стекло, возможно, декоративное. Пуленепробиваемое. Особняк из песчаника с крыльцом в несколько больших ступенек. Это были диковинные ступеньки, испещренные сетью черных рубцов, защищающих в непогоду. Башмаки спускающихся не поскользнутся на снегу и льду, а вес поднимающегося приведет в действие электронное устройство внутри дома.
Джейсон знал этот дом, знал, что они приближаются к нему. Когда машина подъехала к нужному кварталу, сердце у него в груди забилось быстрее и громче. Дом вот-вот должен был показаться. И, сжимая одной рукой запястье другой, Борн понял, почему парижская улица Парк Монсо так задела его сознание. Тот уголок французской столицы удивительно напоминал эту часть Ист-Сайда. Если не считать изредка попадавшихся здесь линялых фасадов и выщербленных крылец, эти районы выглядели почти один к одному.
Он подумал об Андре Вийере. Все, что сумел вспомнить с тех пор, как память начала возвращаться к нему, он записал на страницах блокнота, купленного в аэропорту Шарля де Голля. С того самого мгновения, как, изрешеченный пулями, но живой, он открыл глаза в сырой, грязной каморке на острове Пор-Нуар. Страшные открытия, сделанные в Марселе, Цюрихе и Париже — особенно в Париже, где за ним потянулся призрачный шлейф убийств и он убедился, что обладает всеми навыками головореза.
По всем меркам то была исповедь, пугающая тем, что она была не в силах объяснить, и тем, о чем повествовала. Но это была правда, — как он ее представлял, — гораздо более заслуживающая снисхождения после, чем до смерти автора исповеди. В руках Андре Вийера она должна была сослужить хорошую службу — по крайней мере обернуться на пользу Мари Сен-Жак. Это сознание наполнило его ощущением свободы, которое было ему так необходимо. Он вложил исписанные листки в конверт, запечатал его и отправил генералу, на улицу Парк Монсо, из аэропорта Кеннеди. К тому времени, как это послание дойдет до Парижа, он погибнет или останется в живых, убьет Карлоса — или тот убьет его. Где-то на этой улице, столь напоминающей другую, что расположена отсюда за тысячи миль, его будет ждать человек, чьи плечи плыли над узкобедрым торсом. Это единственное, в чем он был совершенно уверен. Где-то на этой улице…
Вот оно! Утреннее солнце лучилось на черном лаке и полированной меди двери, мерцало на лиловато-синей, широкой ленте окон, подчеркивая изысканную красоту стекла — но не его неуязвимость для пуль, выпущенных из мощных карабинов и крупнокалиберных пулеметов. Наконец-то он здесь — и почему-то, он сам не мог определить почему, глаза его наполнились слезами, к горлу подкатил ком. Он испытывал невероятное чувство, что этот дом — такая же часть его существа, как его тело или то, что осталось от его сознания. Конечно, то был не родной дом, ибо никакого ощущения покоя и уюта вид этого здания не вызывал. Но было в нем что-то другое. Сознание того, что он вернулся. Вернулся к началу. К самому началу, где слились прощальный миг и первый миг, тьма ночи и сияние рассвета.
С ним что-то творилось. Джейсон крепче стиснул запястье, чтобы подавить почти необоримое желание выскочить из такси, перебежать через улицу, взлететь по ступенькам и заколотить кулаками по двери этого чудовищного, молчаливого строения из необтесанного песчаника и голубоватого стекла.
