Дэниел Сильва - Под конвоем лжи
Элен снова заговорила, обращаясь к отдаленному окну:
— Не позволяй им задурить себе голову. Как только война закончится, уходи от этих ужасных серых костюмов и отправляйся домой к своим книгам. Таким ты мне нравился гораздо больше. — Вайкери ничего не сказал, лишь взглянул ей в лицо. Потом он наклонился, чтобы поцеловать Элен в щеку, но она запрокинула голову и, легонько придержав его пальцами за шею, быстро поцеловала в губы. — Надеюсь, что ты передумаешь — и скоро, — добавила она, слегка улыбнувшись.
— Если честно, то это вполне возможно.
— Вот и хорошо.
— До свидания, Элен.
— До свидания, Альфред.
Когда он уже повернулся, она взяла его за руку:
— Я должна сказать тебе еще одну вещь. Что бы ты ни делал, дорогой, никогда не доверяй Бэзилу Бутби. Он хуже любой отравы. Никогда, ни за что не поворачивайся к нему спиной.
Тут ему на память пришли слова, которые она сказала о герое своей единственной супружеской измены: «Это был тот же Дэвид, только в другой одежде».
«Нет, Элен, — подумал он. — Это был Бутби».
* * *Он брел по городу. Если бы он был способен бегать, то побежал бы. Он шел без цели, без направления. Он ходил так долго, что его раненое колено разболелось, словно в него вколачивали раскаленный гвоздь. Он ходил так долго и столько курил, что кашлял уже не как курильщик, а как больной застарелой чахоткой. Ветер раскачивал голые ветки деревьев Грин-парка. Полы незастегнутого плаща плескались на ветру, будто плащ норовил улететь. Вайкери застегнул его под горлом, и он теперь развевался, словно мантия. Опустился вечер вместе с затемнением, и все вокруг спряталось за густой темной вуалью. Он столкнулся с каким-то наглым американцем. «Эй, Мак, смотри, куда прешь!» Вайкери пробормотал какие-то извинения, но тут же пожалел об этом: это все-таки наша страна, черт возьми!
У него возникло ощущение, будто он движется не сам по себе, а кто-то или что-то им управляет. Внезапно он вспомнил госпиталь в Сассексе, где оправлялся от ран. Вспомнил молодого солдата, совсем мальчика, которому пулей повредило позвоночник, и он не мог двигать ни руками, ни ногами. То, как этот мальчик описывал те странные чужие ощущения, которые он испытывал, когда доктора перемещали его мертвые члены. Боже мой, Элен! Как ты могла? Бутби! Боже, Элен! Перед его мысленным взором всплывали омерзительные картины любовных ласк. Закрыв глаза, он попытался отогнать их. Адское проклятье! Не кто-то другой, а именно Бэзил Бутби! Он изумился абсурдности того, как одна часть его жизни, которую он считал давно закончившейся, вновь вернулась и соприкоснулась с его нынешней жизнью. Элен и Бутби — абсурдно. Слишком абсурдно для того, чтобы даже говорить об этом. Но он-то знал, что это правда.
Куда же он попал? Он определил запах реки, и ему удалось сориентироваться. Набережная Виктории. Пятна, двигавшиеся по реке, вероятно, представляли собой буксирные пароходы, волочащие баржи; он видел редкие ходовые огни, слышал отдаленные завывания туманного ревуна. Потом он услышал, как совсем рядом стонет от наслаждения какой-то мужчина, и решил, что это вновь шутки разыгравшегося воображения. Но, взглянув влево, он различил в темноте парочку: солдата и шлюху, запустившую обе руки к нему в ширинку. «О, боже! Извините!»
Он брел куда-то дальше. Ему ужасно хотелось ворваться в кабинет Бутби и ударить Бэзила кулаком по лицу. Но, вспомнив габариты Бутби и слухи о его мастерстве в различных боевых искусствах, решил, что из этого выйдет разве что попытка самоубийства. Еще ему хотелось вернуться к «Дюку», застать там Элен, отвести ее к себе домой... и к черту все последствия. А потом в его мозгу вновь стали появляться эпизоды того дела, которое он сейчас вел, — как это было все последнее время. Пустая папка из-под досье Фогеля. Карл Бекер в сырой камере: «Я сказал Бутби». Изуродованное пулей лицо Роз Морли. Грейс Кларендон, выходящая в слезах из кабинета Бутби. Пеликан. Хоук, мальчишка из Оксфорда — шпион Бутби. Он испытывал крайне неприятное ощущение того, что им управляют. «Неужели я тоже такой же Хоук?» — спрашивал себя он.
Куда же его занесло теперь? Нортумберленд-авеню. Он шел теперь медленнее, прислушиваясь к умиротворяющим звукам ослабевшего к вечеру уличного движения. Случайно вскинув голову, он увидел неподалеку привлекательную молодую женщину, которая нетерпеливо глядела на проезжавшие по улице автомобили. Это была Грейс Кларендон, он никак не мог не узнать ее пышные белокурые волосы и выкрашенные ярко-красной помадой губы. К тротуару подъехал большой черный «Хамбер». Машина Бутби! Дверь открылась, и Грейс забралась внутрь. Автомобиль сразу тронулся с места. Вайкери отвернулся и дал «Хамберу» проехать мимо.
* * *Вайкери ехал в свой штаб на Вест-Халкин-стрит. Опустилась ночь, а с нею пришел и проливной дождь, напомнивший своим буйством весеннюю грозу. Вайкери протер запотевшее стекло и посмотрел наружу. Толпы лондонцев на тротуарах походили на беженцев, спасавшихся от наступающей армии, они двигались, скрючившись, прячась под плащами и зонтами, которые то и дело выворачивало наизнанку ветром; сквозь мрак и дождевую завесу еле-еле проглядывали пятна электрических фонариков. Вайкери думал о странной прихоти судьбы, устроившей его на мягкое заднее сиденье просторного салона служебного автомобиля, вместо того чтобы оставить там, вместе с остальными людьми. Внезапно его мысли перескочили к Элен, к тому, где она сейчас могла находиться. В тепле и безопасности — он надеялся на это. Он думал о Грейс Кларендон, ловко заскочившей в заднюю дверь автомобиля Бутби, и спрашивал себя, что, черт возьми, она там делала. Может быть, ответ был самым простым? Неужели она спала попеременно и с Бутби, и с Гарри? Или за этим крылся какой-то более зловещий смысл? Он хорошо запомнил, как яростно она кричала на Бутби за закрытыми дверями его кабинета: «...Так поступить со мной! Мерзавец! Проклятый ублюдок!» «Расскажи мне, Грейс, что он требовал от тебя, — мысленно взмолился он, — потому что даже для спасения жизни и души я не смогу разгадать этого сам».
Автомобиль остановился перед домом. Вайкери выбрался из машины и, прикрывая голову от дождя портфелем, как щитом, поспешил в дом. Там царило примерно такое же настроение, какое бывает в вест-эндском театре перед премьерой спектакля по пьесе малоизвестного автора. Вайкери почувствовал, что наслаждается этой атмосферой — шумной болтовней наблюдателей, облачавшихся в плащи и галоши для того, чтобы провести ночь на улице, манипуляциями техника, проверяющего качество звука, поступающего из микрофонов, установленных в доме Джордана, запахом пищи, исходящим из кухни.
Вероятно, что-то в облике Вайкери говорило об испытываемом им напряжении, потому что никто не заговорил с ним, пока он пересекал суматошную оперативную комнату и поднимался по лестнице в библиотеку. Там он снял плащ и повесил его на крючок, приделанный за дверью. Положил портфель на стол. И лишь после этого пересек коридор и подошел к открытой двери комнаты, в которой Питер Джордан, стоя перед зеркалом, одевался в военно-морскую форму.
«Если наблюдатели — это мои рабочие сцены, — подумал Вайкери, — то Джордан — это звезда, а флотская форма — его сценический костюм».
Вайкери некоторое время пристально наблюдал за ним. Джордан, определенно, чувствовал себя в форме неловко — очевидно, решил Вайкери, он испытывал то же чувство, которое испытывал он сам, когда ему приходилось, примерно раз в десятилетие, надевать галстук-бабочку и вспоминать, что и как делается. Он негромко кашлянул, чтобы сообщить о своем присутствии. Джордан, повернув голову, взглянул на Вайкери, а потом возвратился к своему отражению в зеркале.
— И когда же это кончится? — спросил он, не глядя на Вайкери.
Это уже стало частью их ежевечернего ритуала. Каждый вечер, перед тем как отправиться на встречу с Кэтрин Блэйк, вооружившись новой партией материалов по операции «Литавры» в портфеле, Джордан задавал один и тот же вопрос. Вайкери каждый раз уклонялся от ответа на него. Но сейчас сказал по-другому:
— Пожалуй, это может закончиться очень скоро.
Джордан резко вскинул голову, потом перевел взгляд на свободное кресло и повелительным тоном произнес:
— Сядьте. У вас такой вид, будто вы прогулялись в ад и вернулись обратно. Скажите, когда вы спали в последний раз?
— Мне кажется, это была ночь в мае сорокового года, — ответил Вайкери и с готовностью опустился в кресло.
— Мне не стоит рассчитывать на то, что вы объясните, почему вы так думаете, верно?
Вайкери медленно покачал головой:
— Боюсь, что не смогу этого сделать.
— Я так и понял.
— А для вас есть какая-то разница?
— Пожалуй, что на самом деле нет.
Джордан закончил одеваться, закурил сигарету и сел напротив Вайкери.
