Герман Матвеев - Тарантул
Приход Мальцева на квартиру к Лынкису Иван Васильевич предусмотрел, и Маслюков со своей группой знали, что надо делать, если Тарантул явится туда.
Но Тарантул не вошел. По каким-нибудь не зависящим ни от кого причинам агент мог задержаться, и он решил, что лучше всего подождать телефонного звонка, как они и условились. В крайнем случае, чтобы не рисковать самому, к Лынкису послать кого-нибудь другого.
Медленно надвигались сумерки, когда Мальцев оказался на набережной. Неподалеку от моста Лейтенанта Шмидта он увидел на берегу группу юношей в бушлатах. Возле гранитной стенки стояла землечерпалка, а на ней происходило что-то такое, что вызывало большое оживление среди курсантов. Мальцев подошел к ним и увидел, как из кочегарки и машинного отделения землечерпалки вылезали сильно перемазанные, засаленные ребята.
— Эй, Колька! А тебя не узнать… Ты все масло себе на штаны перевел?
— А глаза-то… глаза-то как он подвел! — кричали с берега, сопровождая хохотом каждую фразу.
— Петя! Ты из своей робы борщ свари… жирный будет!
— А сам-то давно ли с живота солидол соскреб?
— Сашка! — кричал с землечерпалки коренастый паренек. — Иди сюда, я твой рыжий чуб перекрашу. Брюнетом будешь!
— Эй, вы… Нельзя на палубе сорить!
Мальцев некоторое время наблюдал. Он знал, что здесь поблизости находится училище Балттехфлота, где занимался Коля Завьялов.
— Что это они так перемазались? — спросил он, трогая за рукав одного из курсантов.
— В кочегарке… На консервацию ставят, — ответил тот, взглянув через плечо на солидного мужчину.
— Вы из Балттехфлота?
— Да.
— Здесь учится мой друг, Коля Завьялов. Знаете?
— Конечно, знаю.
— Это не он, вот тот, замасленный?
— Нет. Он, наверно, уже домой утопал.
— Ах, так… А я подумал, что и он такой же чумазый.
— Ну, что вы. Он штурман, а у них работа почище. Это все механики, — сказал курсант и вдруг со смехом закричал во весь голос: — Гоша, Кашалот, ты бы сажу с ушей стряхнул немного… Ну и рожа!
— Они что, закончили работу? — спросил Мальцев, когда тот успокоился.
— Ну, что вы. Это они наверх погреться вылезли, — пояснил паренек и, завидев приближающегося к группе очень высокого, опрятного юношу, прибавил: — Вон Колькин кореш идет. Эй, Крошка! Иди сюда! Вот гражданин твоим корешком интересуется.
— А что?
— Да просто так, — сказал Мальцев. — Спросил, нет ли среди этих чумазых ребят Коли Завьялова.
— Он уже уехал на завод.
— Почему на завод?
— Он там живет с отцом и сестренкой.
— Так ведь Сергей Дмитриевич, насколько мне известно, в командировке? — настороженно спросил Мальцев.
— Да. Он в Москве.
— Почему же Коля на заводе?
— Я же вам сказал, что они временно там живут, на казарменном положении, — квартиру у них бомбой тряхнуло.
— И вы это точно знаете?
— Точно, — с некоторым недоумением, но уверенно ответил юноша. — Я вчера у него был.
— И Аля там живет?
— Ну, ясно, там.
— Странно… — вырвалось у Мальцева.
— А что тут странного?
— Да ничего… так просто. Мне говорили, что Сергей Дмитриевич живет на старой квартире.
— Вообще-то да, но сейчас пока переехали на завод.
Несколько минут Мальцев стоял среди курсантов, не обращая внимания на шутки и смех. Затем повернулся и решительно направился домой.
33. Облава
Почти три года с наступлением темноты не вспыхивают яркие фонари на улицах Ленинграда, не освещаются витрины магазинов, не зажигаются рекламы, люстры в домах, и со стороны можно подумать, что жизнь в городе замирает.
Несмотря на темноту, немцы стреляют и по ночам, но это давно никого не смущает. Ленинград живет, трудится, набирается сил и готовится к ответному удару. Где-то в штабе разрабатывается план наступления, и все чувствуют, что час освобождения приближается, что кто-то пишет уже секретные приказы и начинается перегруппировка войск. Ленинградцы видят на улицах танки, «катюши», новые пушки. Они научились безошибочно определять, какие боеприпасы перевозят на грузовиках, какие типы авиабомб отправляют на аэродромы.
Чувствуют это и фашисты. Глазами заброшенных в Ленинград шпионов они видят боевую технику, видят, как накапливаются силы. Но и только. А как узнать, в какой день и час назначено наступление? Где намечен главный удар?..
В полной темноте открылись ворота и три крытые машины вышли на проспект. На второй машине сидел Миша Алексеев рядом с Трифоновым.
— Фонарем не злоупотребляй, — предупреждал он юношу. — Конечно, зажигай, чтобы дорогу узнать, но на короткий момент. Понимаешь? Вспышками. Фонарь очень сильный… Когда склеп найдешь, свети прямо на него, пока мы не окружим. Я думаю, что особого сопротивления не будет, если застанем врасплох.
— А там они? — спросил Миша.
— Там! — уверенно ответил Трифонов. — Федя звонил с поста. Трое, говорит, пришли из города и скрылись. Сегодня днем туда ходил твой Мальцев. Часа полтора в склепе сидел.
— Так вы тоже нашли этот склеп?
— Если бы нашли, тебя бы с собой не взяли. В том-то и дело, что знаем только приблизительно. Мы же издали наблюдаем.
— У этого склепа три толстых дерева и густая бузина разрослись около входа, — пояснил Миша.
— Вот, вот. Ты и свети на куст.
— А если второй выход есть?
— Вряд ли… Ну, а если и есть, все равно не убегут. Мы оцепим все кладбище. Сигналы запомнил хорошо?
— Запомнил.
Машины вышли на Старо-Невский, и здесь шоферы прибавили газ. Солдаты, чувствуя, что приближаются к месту операции, и зная, что покурить удастся не скоро, задымили, как по команде. Два ряда красных огоньков освещали сосредоточенные молодые лица. Все эти люди точно знали план операции, свои места, сигналы. Трудность ночных действий в черте города заключалась в том, что в темноте легко ошибиться и принять своих за врагов. Нужны хладнокровие, выдержка, смелость, чтобы не растеряться, в критический момент не удариться в панику и не открыть огонь по своим. А такие случаи бывали. Отбирая солдат для облавы, после объяснения задачи Трифонов несколько раз спрашивал всех, нет ли среди них людей со слабыми нервами, трусоватых. Конечно, никто не признался в таких недостатках, но, посовещавшись между собой, комсомольцы сами заявили, что на эту операцию не следует брать троих. И не потому, что они плохие или трусы. Нет, просто потому, что они новички и товарищи не успели еще их изучить.
Развернувшись на площади, машины вышли на шоссе, и здесь последняя машина остановилась. Немного дальше остановилась средняя, а в конце кладбища — первая.
Вылезая из машины, Миша увидел неизвестно откуда появившуюся фигуру человека в штатском.
— Федя? — спросил Трифонов.
— Я, Василий Алексеевич.
Минут через двадцать замигал огонек в одном конце, а вскоре увидели сигналы и в другой стороне. Кладбище было окружено.
— Ну, Миша, трогаемся, — тихо сказал Трифонов, поправляя круглый «светлячок», приколотый на спине у юного проводника. Такие «светлячки» имели все.
— А почему Миша? Я же теперь Коля.
— Вот именно, что не Коля. Обратно перекрестили, — шутливо ответил Трифонов, и в тоне его голоса была уверенность.
«Значит, не случайно назвал меня так, — подумал Миша. — Это не оговорка».
Но расспрашивать было некогда, и Миша уверенно двинулся в темноту. Свернув за каменный амбар, он сразу попал на тропинку.
— Не так быстро, — послышался сзади голос.
Миша пошел медленней. Идти было не трудно, — Тропинка протоптана до земли, и стоило чуть уклониться, как под ногами зашелестит трава.
Сидя в машине, Миша думал, что ночью на кладбище он будет слегка «дрейфить», но никакого страха в душе не чувствовал. Сознание, что он нужен, что он ведет большой отряд вооруженных людей с Трифоновым во главе, вселяло удивительную бодрость и даже гордость.
Неизвестно, чем освещался полированный мрамор, но белый крест, служивший первой отметкой на пути, Миша увидел издали.
«Через двадцать шагов от креста поворот. Шаги нужно делать средние», — думал он, вспоминая, как отсчитывал по его просьбе эти шаги Степка.
Подойдя к повороту, Миша остановился. Здесь тропинка имела ответвление, и нужно было дать сигнал сзади идущим. Он направил фонарь на предполагаемое место поворота и нажал на кнопку. Фонарь был действительно такой сильный, что яркая, хотя и короткая, вспышка не только ослепила, но, как показалось Мише, даже оглушила.
Поворот оказался на шаг сзади. Некоторое время перед глазами на фоне черноты плавали светлые пятна, и Миша двигался скользящими шагами, с трудом нащупывая тропинку. Постепенно глаза привыкли, пятна пропали, и он пошел уверенней, но фонарь решил больше не зажигать. Черный крест, около которого нужно было снова сворачивать, сливался с темнотой.
