Борис Краевский - Когда играют дельфины…
— Что нового? Докладывайте.
— Наблюдение за шофером такси Маневичем установлено. Старый холостяк. Выпивает умеренно. Любит читать, читает все подряд. Удалось установить, что у Солдатова чинил обувь не первый раз. Подозрительных знакомых нет, есть приятели с автобазы, но ни с кем из них регулярно не встречается.
— Какие же выводы?
— Капитан считает, что Маневич может встречаться с напарником в такси, во время работы.
— А вы что думаете?
— Я с ним согласен.
— Что предприняли?
— Регистрируем всех пассажиров такси 47–12. Любимая стоянка Маневича — площадь Морзавода.
— Интересно.
— Пока был только один повторный пассажир — фотограф Родлинский.
— Что он из себя представляет?
— Мы запрашивали его личное дело. Биография безупречная… Кроме того, ведет фотокружок в Доме офицеров флота.
— Интересный способ проверки. А какой шпион будет писать в биографии, что он шпион? Я не хочу сказать, что Родлинский враг, меня немного удивил сам принцип. С одной стороны, повторная поездка и работа в Доме флота наводит на некоторые подозрения. С другой стороны, в городе не так много машин, ездит он как фотограф часто… Надо проверить, пользуется ли он другими такси.
— Правильно, товарищ майор.
— Одобряете?
— Так точно.
— Эх, Марченко, с капитаном вы согласны, со мной согласны, а когда же нам придется согласиться с вами? Что еще?
— Все.
— Можете идти. Передайте капитану мои соображения. Перед отъездом я с ним поговорю подробнее.
Когда за лейтенантом закрылась дверь, Страхов встал и подошел к окну. Море чуть дымилось и сливалось на горизонте с тяжелым, сумрачным небом. По зеркальной поверхности, как мускулы под лоснящейся кожей породистого скакуна, проходили усталые, пологие волны, только у берега они неожиданно вздыбливались белыми гребнями. Левее начиналась бухта. Голубоватая радужная пленка нефти и мазута, казалось, сковывала вольный разбег волны; у бортов океанских громад, томящихся у причалов, вода была подернута мелкой рябью. Портовый катер изредка вспарывал маслянистую поверхность бухты.
«Видимо, клев хороший», — подумал майор.
Он любил посидеть вот так, перед заходом солнца, у левого борта серо-стальной махины. Откормленная на камбузных отбросах, ленивая салака брала приманку без особых размышлений, сразу клевала отчетливо и резко. Можно было ловить бычков, привязав на палец левой руки лесу. Пожалуй, майор даже больше любил бычковую ловлю. Вот напряженная нить передает чуть заметные толчки — это какая-то рыба исследует лесу. А вот толчок чуть посильнее — и мысленно майор почти видит, как взъерошенный уродливый глянцевитый бычок губастым ртом «ласкает» крючок. Наконец резкий толчок — он берет азартно, и тут уж нужно не зевать, сильным взмахом руки подсечь добычу и подхватить лесу другой рукой.
Видеть, что происходит под водой, Страхову помогало не только богатое воображение, но и большой опыт рыбной ловли. Увлекся он этим на севере, где долго служил в погранотряде. Там прелесть рыбной ловли заключалась в том, что все движения рыбы были отчетливо видны в прозрачной воде маленьких озер. Здесь, на юге, в теплых густых водах, приходилось ловить на ощупь. На помощь приходили навыки и особое, опытом порожденное «зрение».
Иногда и на работе, когда в руках только одна ниточка и дело только начинается, майору казалось, что он вроде рыбака… «Видеть» движения, поступки врага здесь тоже помогали опыт и знание его психологии… Сейчас такой ниточкой мог оказаться Маневич. Кто он — связной, простой исполнитель воли босса или один из главных действующих лиц? Кто потянется за этой ниточкой?
А быть может, все подозрения излишни и Маневич честный человек? Перед майором лежала его биография, составленная на основе многочисленных запросов. Биография на первый взгляд безупречная. Страхов взял един из пронумерованных листков.
«…За пять лет работы в должности шофера начальника главка проявил себя как отличный специалист и хороший товарищ».
«Штамп, один штамп, — раздраженно подумал майор. — Вызвать бы того чинушу, который составил этот документ. Конечно, личный шофер начальника… Что могли написать о нем?»
А вот самоотверженный поступок — спас своего начальника во время паводка — всего четыре года назад. Ну что ж, можно только сказать, что человек он хладнокровный и смелый.
Майору вдруг почему-то захотелось посмотреть на Маневича самому. Так просто — проехать на стоянку у Морзавода или у центрального рынка и взять такси…
Он набросил плащ и вышел из кабинета. Уже у самой двери, отвечая на приветствие часового, майор вдруг заколебался и чуть было не повернул обратно. Ниточка, ниточка, вдруг ты оборвешься?
«В конце концов такси имеет право взять каждый», — подумал майор и решительно вышел на улицу.
Фотография — это искусство
День начался с головной боли. Свирепая, тупая, она отмечала каждое движение резкими вспышками. Шаркая по комнате, Юрочка вспоминал советы бывалых людей. Следовало бы принять горячий душ, помыть голову, выпить содовой, но просто невозможно себя заставить даже думать о чем-либо горячем.
«И вроде немного пил», — соображал за своим рабочим столом Юрочка, принимая вторую таблетку пирамидона. Перед ним нахально приплясывали строчки статьи инженера «Качество — это главное».
После обеденного перерыва Юрочку вызвали к городскому телефону.
— Добрый день, Юрий Николаевич. Как самочувствие? Напоминаю на всякий случай — жду вас сегодня в девять. Все приготовил, захватите пленку.
Юрий восхитился — милейший человек. Взялся отпечатать последнюю пленку и показать несколько приемов.
Вечером он собрался с силами, принял душ и посвежевший, как бы заново родившийся, пошел к Аркадию Владиславовичу.
— Плохо спали, тяжелый день? — участливо осведомился тот, впуская Юрочку в квартиру. — На вас лица нет.
— Так, не по себе что-то.
— Хотите поправиться? — подмигнул фотограф, раскрывая буфет и доставая початую бутылку.
— Что вы, меня от одного запаха мутит.
— Молодо-зелено. Я не настаиваю. Пленку принесли? Или голова очень болит?
— Я вполне ничего. Принес. Принял душ. Помогло.
— Это правильно. Давайте.
Юрочка протянул две металлические катушки.
— Так и держите в катушках? Удобно?
— По-моему, очень удобно. А что? — удивленно поднял глаза Юрочка.
— Размотал — десяток царапин. Еще размотал — еще царапины. В увеличитель пропустил — царапины. Пока нужный кадр найдете, всю пленку испортите. Начнем с азов. Правда, это мои собственные приемы, но так и быть, с вами поделюсь как с коллегой. С ацетоном знакомы? Вот, берете старую или чистую засвеченную отмытую пленку, отрезаете два кадра вот так, теперь аккуратно режете один нужный вам кадр. — Родлинский все это демонстрировал на Юрочкиной самой лучшей ленте. — Если соседний плохой, а это у любителей часто бывает, режете по нему и с двух сторон подклеиваете закраинки из чистой пленки. Ацетон берет хорошо, полтора миллиметра вполне хватит. Затем делаете вот такой пакетик и пишете на нем содержание кадра. Что у вас здесь?
— Токарь Смирнов Н. К. — отличник специального задания, — покорно продиктовал Юрочка.
— Вот, пишем и откладываем. Когда наберется много пакетиков, заведете себе фототеку, а попросту, несколько ящиков, — Родлинский подошел к шкафчику, напоминающему библиотечную картотеку, и выдвинул один ящик.
— Видите? Виды моря, затем виды новостроек, затем остров Русский, остров Шелехова и так далее, по алфавиту. Другой ящик — портреты видных людей. Найти легко, а то за несколько лет столько у вас накопится материала, что без картотеки зарез. Ясно?
Юрочка восторженно смотрел на фотографа.
— Гениально. Завтра же сделаю все, как у вас.
— Правильно. А теперь садитесь и режьте — пленку. Я ее царапать не собираюсь, пленка вроде хорошая.
Родлинский достал из ящика письменного стола пачку узеньких конвертиков и широким жестом положил на стол:
— Действуйте. Спать не очень хотите?
— Нет, что вы! — Юрочка вооружился ножницами и стал работать. Каждый кадр, подклеенный и законвертованный, Родлинский придирчиво рассматривал, бормотал что-то одобрительное. Примерно через полчаса он поднялся.
— Знаете что, я сейчас подготовлю реактивы. Составлением их мы займемся в следующий раз, а то поздно.
Он прошел в темную комнату и неторопливо начал готовиться к печатанью.
В третьем часу ночи Юрочка усталый, но совершенно счастливый пришел домой. Не раздеваясь, он присел у письменного стола и еще раз просмотрел пачку снимков. Подобных у него еще никогда не было: четкие, глубоких тонов, отлично проработанные, сверкающие великолепным глянцем, они могли сделать честь любому фотокорреспонденту. Действительно, старик умел работать. Юрочка любовно перебрал два десятка пакетов с кадрами — их перед самым уходом принес ему Аркадий Владиславович со словами:
