Марк Эгарт - Бухта Туманов (с илл.)

Марк Моисеевич Эгарт

Бухта Туманов

Путь мореплавателей

Если бы два месяца назад Юре Синицыну сказали, что он окажется в положении Робинзона, потерпевшего кораблекрушение и выброшенного штормом на неведомый берег, он бы, вероятно, рассмеялся и сказал, что времена приключений, кораблекрушений и робинзонов давно миновали. Об этом можно читать только в книжках для малышей, а он из детского возраста вышел.

Юра Синицын был невысокий смуглый подросток с черными живыми, немного лукавыми глазами. В детстве он часто хворал, потом стал заниматься физкультурой, окреп и гордился, что обязан этим самому себе.

Отца у Юры не было. Он умер десять лет назад, когда семья жила на Дальнем Востоке. Мать Юры была врачом-бактериологом и занималась изучением той загадочной и страшной болезни- осеннего энцефалита, — которая так внезапно унесла отца.

Весной 1936 года, сдав на «отлично» все испытания, Юра перешел в восьмой класс. Мать его должна была этим летом участвовать в экспедиции эпидемиологов на Дальний Восток, где находился очаг осеннего энцефалита. Возникал вопрос, как быть с Юрой.

Решили, что ему будет полезно повидать новые места. Во Владивостоке жил дядя Федя, брат покойного отца. Юра мог погостить у него, пока мать будет занята в экспедиции. А если бы она задержалась, Юра смог бы вернуться в Москву сам или с кем-нибудь из дядиных знакомых — мать не считала обязательным опекать сына и водить за руку до двадцати лет.

— В твои годы, — сказала она, — я уже многое знала и немало умела.

… Итак, вопрос был решен. В июне они выехали.

В дороге все шло отлично. Когда поезд перевалил через Урал, Юра почти не отходил от окна. Вид Байкала, тайги, сумрачно-зеленой стеной тянувшейся день и ночь по обе стороны железнодорожного полотна, редкие небольшие станции, словно островки, затерянные в этом бесконечном лесном океане, — все говорило о совсем ином мире, знакомом Юре лишь понаслышке.

К концу многодневного путешествия он уже знал всех пассажиров, которые находились в одном с ним вагоне. Они тоже ехали на Дальний Восток — кто в командировку, кто служить, а кто из отпуска домой. Слово «домой» звучало немного странно для Юры. Ему с трудом верилось, что можно считать родным домом дикую тайгу, какой ему представлялся весь Дальний Восток.

Возвращались домой двое: старик кооператор, работавший на Сахалине и большей частью спавший на своей койке, и командир-пограничник из Посьета. С командиром Юра подружился. Его рассказы о жизни на границе мало походили на то, что читал или слышал Юра. Этот человек был живым свидетелем, участником событий, о которых рассказывал.

… Наконец поезд миновал Хабаровск, повернул на юг и спустя день остановился возле вокзала, на котором крупными буквами было написано: Владивосток.

Дяди Феди во Владивостоке не оказалось. Дядя, старый моряк, служил во Владивостокском пароходстве. О приезде гостей он был предупрежден, но неделю назад ему пришлось срочно выехать в служебную командировку по побережью.

В оставленном письме дядя сообщал, что будет отсутствовать месяца полтора и надеется, что дорогие гости отлично устроятся и без него. В заключение было сказано: «Если вам здесь наскучит, валяйте в бухту Н…, там мой приятель — директор рыбозавода, душа-человек. Он вас примет, как родных, да и я к нему, верное дело, заверну. Так что отдохнете в свое удовольствие».

Судя по лицу матери. Юра понял, что она сильно сомневается в «удовольствии» тащиться неведомо куда и неведомо к кому.

Подумав, она спросила:

— Ты как полагаешь? Это, собственно, тебя касается.

— Я бы… поехал, — ответил Юра, впрочем, не совсем уверенно. — Бухта, сопки… это должно быть интересно.

— Конечно! — Мать улыбнулась хорошо знакомой Юре улыбкой. — Для такого любителя приключений, как ты, это, пожалуй, находка. Не только рыбная бухта, а вся эта история… Находка, так сказать, в квадрате! — И, заключив шуткой разговор, она добавила уже другим тоном: — Только поостерегись, Юрик!

— Не бойся, мама! — ответил Юра тоном мужчины, снисходительного к женским слабостям.

Однако когда поезд тронулся и, провожавшая его мать, в последний раз помахала рукой, он вдруг почувствовал себя не мужественным искателем приключений, а мальчиком, который первый раз в жизни остался один.

Поезд доставил Юру на небольшую станцию, а попутная машина привезла его в бухту Н… Она оказалась отнюдь не такой маленькой, какой он ее себе рисовал, и была окружена громоздившимися одна на другую сопками.

Вблизи сопки выглядели зелеными, курчавыми, издали — лиловыми и синими. Они то светились на солнце, то вдруг тускнели. Над ними плыли пышные облака, у подножий тоже лежали облака (то был туман), а между мохнатых их плеч блестела бескрайная водная ширь — океан.

Океан! Великий путь мореплавателей, открывателей новых земель! Где-то здесь ветер надувал паруса шлюпов и клиперов Головнина, Крузенштерна, Лисянского, где-то здесь терпел бедствие и погиб Лаперуз, и где-то здесь совсем недавно бродил по тайге неутомимый Арсеньев со своим верным «Пятницей» — Дерсу-Узала…

Душа городского мальчишки дрогнула от восторга. А между тем рядом с ним стоял мальчик его же лет и с полным хладнокровием взирал на эту дикую, притягивающую к себе стихию.

Это был Митя Никуленко, сын директора рыбозавода, у которого Юра гостил. Высокий — на голову выше Юры, худощавый, поджарый подросток, с коротко остриженными волосами, светлоглазый и белобрысый, он спокойно отвечал на вопросы Юры и, — как бы между прочим, сообщил, что осенью собирается поступить в мореходную школу — стать моряком.

Говорил он медленно и словно неохотно. На продолговатом лице его при этом появилось напряженное выражение.

Юра взглянул на него с оттенком превосходства.

— Почему же моряком? — спросил он и увидел, что добрый и смирный, как ему казалось, Митя умеет сердиться.

Лицо его пошло пятнами, светлые глаза сузились, потемнели, резко обозначились скулы под загорелой, обветренной кожей. Он помолчал и, не глядя, на Юру, ответил:

— Уж это мое дело!.. — и начал насвистывать, щурясь на солнце, которое в эту минуту вынырнуло из облака и заиграло на воде бухты. — Плавать умеешь? — спросил немного погодя Митя, видимо вспомнив, что Юра — гость, а с гостем нужно быть вежливым.

Получив утвердительный ответ, он предложил искупаться в удобном месте, за сопкой Медведь.

Мальчики искупались в теплой мелкой воде у подножиясопки. По ту сторону сопки, предупредил Митя, начиналась запретная зона: там базировался морской пограничный патруль, охраняющий территориальные воды.

Слова «морской патруль», «базируется», «территориальные воды» Митя произнес подчеркнуто многозначительным тоном, что показалось Юре немного смешным. Он поинтересовался, бывал ли Митя в «запретной зоне».

Вместо ответа Митя усмехнулся и начал объяснять гостю, как нужно ловить рыбу красноперку.

После полудня они пошли бродить по окрестностям. Митя учил Юру умению находить дорогу по едва приметным признакам: погнутой лозе, примятой траве, различать звериную тропу от обычной, определять возраст деревьев и называл их породы, попутно успевая объяснять прозвища сопок. Новые понятия и названия сыпались на Юру в таком изобилии, что он не в состоянии был запомнить и половины из слышанного.

— Знаешь, — сказал вдруг Митя, — нашу соседку чуть удав не задушил! Это случилось несколько лет назад — тогда здесь одни рыбаки жили. Пошла Гавриловна в сопки хворост собирать, а он — откуда только взялся! — и давай ее душить! Она- кричать. Сбежался народ, еле освободили. — Митя махнул рукой:- Это что! Старики еще помнят маньчжурского тигра в наших сопках…

Было уже близко к вечеру, когда ребята повернули назад. Юра сильно устал, его лицо и руки были исцарапаны колючим кустарником, губы пересохли, рубашка взмокла от пота. А неутомимый Митя выглядел бодрым и бесцеремонно поторапливал:

— Давай, давай! Чего ты?

Очевидно, ему и в голову не приходило, что Юре с непривычки трудно.

«А может, он нарочно?» — с досадой подумал Юра, но тут же устыдился: такое прямодушное и бесхитростное было лицо у его нового приятеля.

Огромные вековые кедры, ильмы, черная береза и китайский ясень сплетали над ними ветвистые вершины.

Иногда попадалось сирень-дерево в два обхвата и еще одно, которое Митя называл чертовым деревом, уверяя, что его не берет топор: кора дерева была тверда как железо. Дикий виноград, лианы свешивались с деревьев, извивались змеями, преграждая дорогу.

Казалось, они никогда не выберутся из этого зеленого сумрака, наполненного острым, непривычным ароматом. Но вот впереди мелькнул просвет. Спустя минуту они стояли на открытом склоне сопки, поросшем яркими цветами. Здесь были фиолетовые, приятно пахнущие гнездовики, желто-белый козлец, поднимавшийся на высоких стеблях, и лимонник с гроздьями красноватых недозрелых ягод, от которых во рту оставался легкий ожог, как от перца. В воздухе носились длинные, цепкие паутинки, задевавшие по лицу, щекотавшие щеки и шею. А сколько здесь было всякой мелкой, ползающей и прыгающей твари — всяких жучков, паучков, червячков, названий которых Юра не знал и знать не хотел, потому что больше всего желал в эту минуту поскорее добраться до жилья, умыться, раздеться и вытянуть разбитое усталостью тело на чистой постели!