Ростислав Самбук - Крах черных гномов

Ростислав Феодосьевич Самбук

Крах черных гномов

***

Под утро опустился густой туман. Сразу стало сыро и холодно. Фридрих Ульман поднял воротник старенькой форменной тужурки, поежился. Дрянная погода — и так промерз до костей, а тут еще моросить начало. Сейчас бы стопку шнапса, яичницу с ветчиной и забраться под теплое одеяло. От мысли о яичнице засосало в желудке. Когда он в последний раз ел яичницу с ветчиной? Пожалуй, еще до войны. Э-э, зачем врать самому себе? В прошлом году на рождество Марта ухитрилась угостить их яичницей. Настоящей, с подрумяненной душистой свининой.

Ульман потоптался на месте, помахал электрическим фонариком. Черт побери, в таком тумане все равно ничего не видно и в десяти шагах. Достал свисток, пронзительно засвистел.

Издалека донесся протяжный гудок паровоза. Туман заглушал звуки, и Ульману показалось, что это гудит не старенький маневровый паровоз, а какой-то мальчонка забавляется игрушечной дудочкой. Такой же, какую Фридрих подарил когда-то сыну.

Вспомнив об этом, старик улыбнулся в усы. Горсту тогда не было и двух лет. Он сидел на горшке, розовощекий, толстенький, в рубашонке выше пупка, и победно дудел в только что подаренную трубу. Дудел, почти не переставая, несколько часов, пока мать не отобрала игрушку. Но это привело к еще худшему: Горст заревел громче трубы. Потом уцепился за юбку матери, закричал:

— Моя музыка!.. Отдай музыку!..

Марта для порядка шлепнула Горста по голому заду. Но малыш не выпускал юбку и громко верещал — мать наконец вынуждена была капитулировать. Горст залез под кровать и, вероятно, в знак протеста затрубил так, что Марта зажала уши и выбежала на кухню.

Медленно надвигались из тумана вагоны. Ульман вскочил в тамбур первого вагона и изо всех сил засвистел. Паровоз замедлил ход, лязгнули буфера. Сцепив вагоны, Фридрих быстро направился вдоль колеи к паровозу.

— Уже пять, Клаус, — тихо сказал седому машинисту, который высунулся в окошечко. — Он должен быть через полчаса…

Машинист кивнул и исчез в будке. Паровоз тяжело запыхтел и, набирая скорость, растворился в тумане.

Ульман немного постоял, как бы собираясь с мыслями, и направился к диспетчерской.

В небольшой комнатке перед диспетчерской, где рабочие переодевались и обедали, Фридрих задержался на несколько минут. В углу сидел человек с болезненным, морщинистым лицом. Он поднял на Ульмана невидящий взгляд и не ответил на приветствие.

— Что с тобой, Курт? — спросил Ульман, но тот отвернулся.

— Не трогай его, — посоветовал кто-то из рабочих, куривших возле дверей. — Плохая весть о сыне…

«Теперь у Курта…» — подумал Фридрих и вдруг поймал себя на мысли, что эта новость почти не взволновала его. Воспринял ее как нечто естественное, обычное — и ужаснулся.

«Кажется, его Генрих моложе Горста на год, — подумал он. — Значит, парню было уже девятнадцать… Но у Курта еще двое…»

Подсел к другу, положил на плечо тяжелую, мозолистую руку.

— Не растравляй себя, — произнес тихо, почти шепотом. — Это легче всего — растравить…

Курт бессмысленно посмотрел на Фридриха.

«Он постарел на десять лет», — подумал Ульман, заметив глубокие морщины под глазами товарища.

— Не надо убиваться, — повторил. — Тут уже ничего не поделаешь.

— Генрих был лучшим учеником в гимназии, — вслух Продолжал свои мысли Курт, — и если бы он потерял только пальцы, как твой Горст, то мог бы стать неплохим математиком…

Фридриху стало не по себе, словно он виноват перед другом. Понимал: он тут ни при чем. Что ж, ему повезло, сын возвратился, — и все же неловкость не проходила. Не мог найти слов, чтобы утешить убитого горем Курта. Похлопал его по плечу, тяжело поднялся и вышел во двор.

Ульман постоял несколько минут у ворот, дождался, когда из будки выглянул вахтер, перекинулся с ним несколькими словами. Попросил у вахтера прикурить, угостил его сигаретой и, надвинув на лоб кепку, быстро пошел вдоль высокого забора.

За углом прижался к мокрым доскам, опасливо огляделся вокруг. Постоял несколько секунд, прислушиваясь, рванул плохо прибитую доску и еле протиснулся в узкую щель.

За забором, в тупике, стояли разбитые товарные вагоны. Ульман пролез под ними, миновал будку стрелочника и осторожно, чтобы не попасться кому-нибудь на глаза, пошел к маневровому паровозу, который пыхтел на запасном пути.

Увидев Фридриха, седой машинист кивнул ему и начал выпускать пар из котла. Белое облако закрыло маленькую фигурку, что прижалась к вагону.

Прошло минут пять. Ульман напряженно вглядывался во мглу, но ничто, кроме дыхания паровоза, не нарушало тишину.

— Проклятый туман, ничего не видно, — пробурчал сердито, но тут же выругал себя. Туман — это хорошо, туман скрывает и его, а он, старый дурак, недоволен.

Донеслись голоса. Ульман чертыхнулся и спрятался в тамбуре. Люди вынырнули из тумана совсем близко, прошли, размахивая фонарями и громко разговаривая, И вновь тишина. Наконец, кажется, он…

Приближался кто-то высокий и неуклюжий, насвистывая веселую песенку. У Ульмана екнуло сердце. Как только человек поравнялся с паровозом, выпрыгнул из вагона.

— Это ты, Фридрих? — спросил высокий, вздрагивая и отступая на шаг.

— Привет, Карл, — подал руку Ульман, — Ты чего испугался?

— Прыгаешь, как черт в аду. Под самым носом, — вымученно улыбнулся Рапке.

— Не думал, что ты такой нервный…

— Теперь у всех нервы знаешь какие…

Они двинулись узким коридором между вагонами. Ульман на миг оглянулся, поймал внимательный взгляд машиниста и подал ему незаметный знак рукой.

— Ты что-то сказал о нервах… — искоса глянул на Рапке. — Что ты имел в виду?

— Да ты что, вчера только родился или как?… — ответил тот вопросом.

— Голова полысеть успела, а никак в толк не возьму… — наигранно удивился Фридрих.

Рапке боязливо оглянулся, остановился и внимательно посмотрел Ульману в глаза.

— Слышал вчерашнее сообщение ставки фюрера? Русские наступают…

— Ну и что же? — спокойно ответил Ульман. — Наши сокращают линию фронта.

— Сколько же можно сокращать?

— Границы рейха несокрушимы. Вспомни последнее выступление фюрера!

— И ты веришь во все это?

Ульман, не отвечая, повернулся и пошел. Рапке поспешил за ним, шаркая подошвами по мокрым шпалам.

— Ты умный человек, Фридрих, — начал он, горячо дыша Ульману в затылок, — и не можешь не понимать, что все начинает разваливаться…

Фридрих остановился. Слева, постукивая на стыках рельсов, быстро накатывался товарняк.

— Ты имеешь в виду… — начал многозначительно.

— Когда-то ты, кажется, был социал-демократом? — быстро прошептал Рапке. — И мне говорили, что до сих пор не изменил своих взглядов…

Ульман резко остановился.

— Кто говорил?

Рапке ощупал Ульмана внимательным взглядом, на миг оглянулся. Передний вагон почти поравнялся с ними. И тут Фридрих толкнул Рапке в грудь. Пытаясь удержаться, тот схватился за плечо Ульмана, по Фридрих ударил его коленом в живот я толкнул прямо под вагон.

Рука Рапке скользнула по буферу, но вагон уже свалил его колеса накатились… Ранке еще успел закричать, но в тот же миг паровоз засвистел.

Не оглядываясь, Ульман нырнул под вагоны, что стояли на соседней колее, пробежал с десяток метров, снова пролез под вагонами, нащупал щель в заборе, осторожно выглянул. Темнота и туман хоть глаз выколи…

Ульман свернул в первый же проулок, шел быстро, заложив руки в карманы и тяжело дыша. Только теперь вспомнил — ему давно хотелось пить. Жажда мучила, и он облизывал губы. Кажется, за углом, на соседней улице, колонка Ульман ускорил шаги.

Вода текла тонкой холодной струйкой — Фридрих пил жадно, громко хлебая, и никак не мог напиться.

Кирилюк отстегнул парашютные стропы и осмотрелся вокруг. Метрах в ста — редкий лиственный лесок, совсем рядом — линия высоковольтной передачи. Поежился — если бы немного левее, опустился бы как раз на провода…

Ноги вязли в торфянике. Петро отнес парашют к небольшому холмику рядом с лесом. Там было суше и в случае чего можно скрыться в кустарнике.

Начал складывать парашют. Работал быстро и ловко, как учил инструктор. Улыбнулся про себя: еще вчера такой же работой занимался на подмосковном аэродроме… А сегодня он уже на земле враждебной Германии.

Кирилюк закопал парашют, аккуратно закрыл землю дерном и, сверившись с компасом, зашагал через лес к дрезденскому шоссе.

Небо посветлело. Лес был редкий, лишь кое-где путь преграждали заросли кустарника. Петро по возможности обходил их, чтобы не запачкаться или, не дай бог, порвать модное пальто из драпа мышиного цвета.

Шел, часто останавливаясь и осматриваясь вокруг. В случае чего лучше переждать где-нибудь в чаще — нелегко будет объяснить, почему богатый коммерсант совсем не в туристской одежде на рассвете блуждает по лесу, к тому же вдалеке от шоссейных дорог и больших населенных пунктов. Правда, до автострады, как оказалось, было не так уж и далеко. Через полчаса Петро совсем неожиданно для себя увидел в нескольких шагах километровый столб и широкую ленту асфальта — значит, летчик немного ошибся в расчетах.