Фредерик Форсайт - Икона
Если идти по центральной аллее, то можно увидеть ещё одну стену, с узкими воротами, ведущими к трём небольшим участкам — номер девять, десять и одиннадцать. Места на кладбище были в цене, и едва ли осталось бы там свободное место к зиме 1999 года, если бы оно не было зарезервировано для генерала армии Николая Николаева. И здесь 26 декабря его племянник похоронил дядю Колю.
Он старался сделать все так, как просил старик, когда они последний раз обедали вместе. Присутствовали двадцать генералов, включая министра обороны, и один из двух митрополитов Москвы отслужил панихиду.
Полный ритуал, просил старый солдат, поэтому священнослужители махали кадилами, и ароматный дымок поднимался вверх в морозном воздухе.
Памятник поставили в виде креста, высеченного из гранита, но без изображения умершего — только имя, а под ним слова: «Русский солдат».
Генерал-майор Андреев произнёс надгробное слово. Он был краток — дядя Коля ненавидел пустословие. Закончив свою речь, в то время когда священник произносил слова прощания, Андреев положил красные ленточки и Золотые Звёзды Героя Советского Союза на гроб. Восемь его солдат из Таманской дивизии, нёсшие гроб, опустили его в землю. Андреев отступил назад и отсалютовал. Два министра и восемь генералов последовали его примеру.
Когда они шли по центральной аллее обратно к воротам, за которыми их ожидал кортеж лимузинов, заместитель министра обороны генерал Бутов положил руку ему на плечо.
— Ужасно, — произнёс он. — Ужасно так погибнуть.
— Когда-нибудь, — ответил Андреев, — я найду их, и они мне заплатят.
Бутов явно почувствовал себя неловко. Он, назначенный по политическим мотивам, был канцелярист, никогда не командовавший боевыми частями.
— Да, конечно, я уверен, милиция делает всё возможное, — сказал он.
У машин генералы с подобающим видом по очереди пожали ему руку, сели в служебные машины и умчались прочь. Андреев отыскал свою машину и поехал на базу.
* * *В пяти километрах от кладбища в слабом свете приближающегося зимнего вечера низкорослый священник в выглядывающей из-под пальто рясе и высокой шапке торопливо пробрался через сугробы и юркнул в златоглавую церквушку на Славянской площади. Минут через пять к нему присоединился полковник Анатолий Гришин.
— Вы, кажется, чем-то взволнованы, — тихо заметил полковник.
— Я так испугался, — ответил священник.
— Не бойтесь, отец Максим. Произошла неудача, но ничего такого, что я не мог бы исправить. Скажите мне, почему патриарх уехал так неожиданно?
— Не знаю. Утром двадцать первого ему позвонили из Загорска. Я об этом ничего не знал. Отвечал на звонок его личный секретарь. Впервые я узнал об этом, когда мне велели собрать чемодан.
— Почему в Загорск?
— Я узнал об этом позже. Монастырь пригласил проповедника отца Григория прочитать там проповедь. Патриарх решил, что ему тоже нужно послушать.
— И таким образом дать личное разрешение Григорию на его жалкую проповедь, — зло сказал Гришин. — Даже ничего не говоря. Одного его присутствия было бы достаточно.
— Я всё же спросил, ехать ли и мне тоже. Секретарь сказал «нет»: его святейшество возьмёт личного секретаря и одного из казаков в качестве водителя. Двух монахинь отпустили навестить родственников.
— Вы не известили меня, батюшка.
— Откуда же я мог знать, что кто-то придёт в ту ночь? — жалобно оправдывался священник.
— Дальше.
— Ну, мне потом пришлось позвонить в милицию. Тело казака лежало на верхней площадке. Утром я позвонил в монастырь и разговаривал с секретарём. Я сказал — были вооружённые грабители и стрельба, больше ничего. Но потом милиция заявила по-другому. Они сказали, что нападение планировалось на его святейшество.
— А что дальше?
— Секретарь мне перезвонил. Он сказал, что его святейшество очень расстроен. Он выразился «потрясён», главным образом убийством казака. Он оставался с монахами в Загорске все Рождество и вернулся только вчера. Главная причина — отслужить панихиду по убитому казаку, прежде чем тело увезут родственники на Дон.
— Итак, он вернулся. Вы звонили мне сюда, чтобы сообщить об этом?
— Конечно, нет. Скоро выборы.
— Вам не следует беспокоиться по поводу выборов, отец Максим. Несмотря на неудачи, исполняющий обязанности президента не пройдёт первого тура. А во втором Игорь Комаров все равно победит коммуниста Зюганова.
— В том-то и дело, полковник. Сегодня утром его святейшество ездил на Старую площадь на личную встречу с исполняющим обязанности президента, по его просьбе. Там, кажется, присутствовали два генерала из милиции и ещё кто-то.
— Откуда вы знаете?
— Он вернулся домой к обеду. Обедал в кабинете один — только с секретарём. Я их обслуживал, они не обращали на меня внимания. Обсуждали решение, которое окончательно принял Иван Марков.
— И какое же? — Отец Максим трясся как осиновый лист. Пламя свечи в его руках трепетало так, что слабый свет играл на лицах Богоматери и младенца. — Успокойтесь, батюшка.
— Не могу, полковник, вы должны понять моё положение. Я сделал все, чтобы помочь вам, потому что я верил в ту Новую Россию, которую рисовал господин Комаров. Но я больше не могу. Нападение на резиденцию, сегодняшняя встреча… всё это становится слишком опасным.
Он поморщился, когда стальная рука сжала его плечо.
— Вы слишком глубоко увязли, чтобы теперь выйти из игры, отец Максим. Возвращайтесь-ка к своим обязанностям и прислуживайте за столом. А через двадцать один день, после победы Игоря Комарова и моей, вы подниметесь на такую высоту, какая вам и не снилась. Так что же они говорили на встрече с исполняющим обязанности?
— Выборов не будет.
— Что-о?!
— Да нет, выборы будут. Но без господина Комарова.
— Он не посмеет, — прошептал Гришин. — Он не посмеет объявить Игоря Комарова недостойной личностью. Больше половины страны поддерживает нас.
— Дело зашло дальше, полковник. Генералы явно проявили настойчивость. Убийство старого генерала, попытки покушения на милиционера, банкира и главным образом на его святейшество, кажется, возмутили и спровоцировали их.
— На что?
— Первое января. Новый год. Они полагают, что все, как обычно, будут праздновать до такой степени, что окажутся не способны предпринять согласованные действия.
— Кто это «все»? Какие действия? Объясните.
— Все ваши. Все, которыми вы командуете. Действия — защитить себя. Они собирают силы в количестве сорока тысяч человек. Президентская служба безопасности, части быстрого реагирования СОБР и ОМОН, несколько отрядов спецназа, лучшие войска Министерства внутренних дел, базирующиеся в городе.
— С какой целью?
— Арестовать вас всех. Обвинить в заговоре против государства. Сокрушить «чёрную гвардию», арестовать или уничтожить в их же казармах.
— Они не могут. У них нет доказательств.
— По-видимому, есть, и есть офицер «чёрной гвардии», готовый дать показания. Я слышал, как секретарь сказал то же, что и вы, и вот так ответил патриарх.
Полковник Гришин стоял словно поражённый электрическим током. Половина его сознания говорила ему, что эти слабаки не решатся на такое. Другая половина возражала, что это возможно. Игорь Комаров не удостаивал своим присутствием думский зоопарк. Он оставался лидером, но не был депутатом Думы и поэтому не пользовался депутатской неприкосновенностью. Как и сам Анатолий Гришин.
Если старший офицер «чёрной гвардии» действительно существовал и собирался давать показания, то прокурор Москвы мог выписать ордера на арест и продержать их под стражей по крайней мере до выборов.
Как специалист по допросам, Гришин знал, на что способен человек, впавший в панику: выброситься из окна, выбежать на рельсы перед поездом, броситься на колючую проволоку с пропущенным электрическим током.
Если исполняющий обязанности президента, его окружение, его преторианская гвардия21, генералы управления по борьбе с организованной преступностью, офицеры милиции — если все они поймут, что ожидает их в случае победы Комарова, они действительно могут впасть в панику.
— Возвращайтесь в резиденцию, отец Максим, — наконец произнёс он, — и помните о том, что я сказал. Вы зашли слишком далеко, чтобы надеяться, что останетесь на свободе при существующем режиме. Ради вашего спасения СПС должен победить, и я хочу знать обо всём, что происходит, что вы услышите, о каждой встрече, каждом совещании. С сегодняшнею дня и до Нового года.
Напуганный священник с радостью поспешил уйти. Через шесть часов его престарелая мать заболела тяжёлой формой воспаления лёгких. Он получил от своего доброго патриарха отпуск до её выздоровления и ночью покинул Москву в поезде, направлявшемся в Житомир. Он сделал все что мог, рассуждал отец Максим. Он сделал всё, о чём его просили, и даже больше. Но святой Михаил и его архангелы не допустят, чтобы он оставался в Москве хотя бы минутой дольше.
