Олег Маркеев - Неучтённый фактор
Старые львы
Салин поковырял вилкой фаршированную рыбу. Попробовал кусочек. Оказалось, жутко вкусно. В желудке страшно засосало. Воровато оглянувшись по сторонам, Салин стал быстро клевать вилкой рыбу.
«Зависть, черная стариковская зависть! Я завидовал ему, с первой секунды, когда она вошла в комнату. Дураки мы все, грязные прокисшие интриганские мозги, будь мы все прокляты! А он живет, просто живет, широко, размашисто, потому что иначе нельзя, когда рядом такая... Эх, раньше бы ее вычислить, тогда бы многое стало понятно в Старостине!»
Неожиданно вспомнил, каким нежным теплом пахнуло от нее, когда села рядом, как натянулся шелк долгой полы халата на острой коленке...
Странно, но в профессионально памяти, моментально схватывающей лица и фамилии, остались только смутные фрагменты ее образа: золотой высверк в каштановой копне волос, радужка зрачка цвета бутылочного стекла, чувственная складка губ, белая косточка на сгибе тонкой кисти.
«Нам Бог не дал любви, потому мы такие... страшные. Кто любит власть, уже ничего полюбить не сможет. А он не монстр, не фигляр, а титан, коли взял на себя тяжесть т а к о й любви».
Старостин вошел в комнату. Совершенно по-Решетниковски завел руки за спину и стал покачиваться с пятки на носок.
— Что-то случилось? — Салин отодвинул от себя тарелку.
Старостин смотрел, будто прицеливался.
— Закроем все вопросы, Виктор Николаевич? Чтобы черных кошек промеж нас не бегало. Начнем с Каранухова.
Салин промокнул губы салфеткой.
— Еще раз, Иван Иванович, мои соболезнования...
Старостин отмахнулся.
— Давно напрашивался. Думаешь, он по своей дурной воле к Ганнеру подъезжал? Ого! Два дня матюгами уламывал. А что стоило его две недели в квартире держать с одним охранником, ты подумал? Честно говоря, уже разочароваться в вас успел. Несолидными вы мне показались контрагентами. Такие дела предстоят, столько жизней перекорежим, а вы менжевались одного старика ухайдокать. Просто Родиончки Раскольниковы, а не старые львы.
Салин машинально достал из карманчика чехол, достал очки и водрузил на нос.
— Второй вопрос — нам Первый нужен?
Салин хмыкнул. Тихонько постучал чехлом по столу.
— Иван Иванович, — укоризненно покачал головой Салин. — Кто же о живом президенте такие вопросы задает? Политический моветон.
— У тебя есть люди в Кремле? — Старостин сознательно первый раз за вечер сказал ему "ты", разорвав дистанцию.
— Конечно, — Салин это уловил и насторожился.
— Тогда позвони им. Мне можешь не поверить.
— Не крути, Иван. — Салин в свою очередь сделал шаг навстречу, отбросив отчество в обращении.
— Придурка нашего всероссийского пристрелили!
— Не может быть! — Салин смахнул с лица очки.
— В России живем, Виктор. Здесь все может быть. — Старостин грузно опустился на стул.
В этот момент зашуршали полы халата, и Ника, сверкая улыбкой, внесла пирог.
— Сюрприз!
Салин не выдержал нервного напряжения, закрыл ладонью глаза и затрясся мелким смехом.
Со стороны казалось — плачет, пряча глаза.
Старостин вдруг сам осознал весь комизм ситуации и захохотал в голос.
Ника переводила удивленный взгляд с одного на другого, верхняя губка подрагивала от обиды.
Странник
...Вихри чуждых миров сшиблись, запустили друг в друга жалящие щупальца, затрещали незримые нити, смешались свет и тьма, породив пламя. Волна огня вздыбилась к черным небе сам, задрожали звезды, как слезы на ветру, застонали камни. Время замерло...
Максимов вздрогнул и поднял голову.
«Время!» — ударило в ушах, как колокол.
Он щелкнул тумблером, движки заурчали, по стальному вымерзшему телу машины прошла дрожь. Через руки, сжимавшие руль, она проникла под сердце.
«Время!»
Он включил рацию. В малиновом свете лампочки на панели еще раз сверился с записью в блокноте капитана.
«Моей вины нет. Они встали на пути. Сами подгадали свою смерть», — отмахнулся он от навязчивой мысли о двух трупах, лежащих за спиной.
Щелкнул тангетой.
— Я — “Ладога-тринадцать”. Я — “Ладога-тринадцать”. Внимание — “Ветер”! Всем, кто слышит меня, “Ветер”! Старый Арбат, Сивцев вражек, нападение на патруль. Группа неизвестных, до десяти человек, вооружены автоматическим оружием. Веду бой. Я — “Ладога-тринадцать”, прием!
Отбросил шлемофон. Положил на колени автомат.
«Сами виноваты, что у меня все получилось. Оружие в городе почти у каждого, а БТР — самый незаметный автомобиль».
Эфир уже взорвался, затараторил разными голосами.
Максимов ухмыльнулся: «Забегали, черти!»
Старые львы
Порыв ледяного ветра вырвал из пальцев сигарету.
Владислав захлопал себя по груди, красный светлячок унесся в темноту.
— Епт! — выругался Владислав.
Поднял взгляд на окна подъезда. На площадке второго этажа появилась фигура крупного мужчины.
«Старостин. Мой еще не вышел».
В переулок ворвался рев мощных движков.
Владислав рывком развернулся.
Из темноты на них неслась, матово отсвечивая хищным телом, стальная громадина.
Он что было сил грохнул по капоту. За запотевшим стеклом мелькнули белые пятна лиц.
— К машине! — заорал Владислав. — Стре-ля-яй!!
Но уже заскрежетал, разрываемый страшным ударом, металл. Первый джип подняло на дыбы и опрокинуло на стоящую впереди машину.
Он застыл на месте. А груду искореженного металла неудержимо волокло на них.
Из толстого ствола, торчащего из башни БТРа, выплюнуло огонь.
Жесткая сила подхватила Владислава и отбросила в сторону.
Летел медленно, как во сне, судорожно хватая непослушными руками ледяную пустоту...
Странник
Максимов перебросил тело с водительского сиденья, намертво вцепился в ручки управления пулеметом, сбил стопор. Весь сжался, готовясь к удару.
Машина подпрыгнула, снаружи раздался оглушительный скрежет, жалобная капель, крошащегося стекла, а потом истошный человеческий крик.
Палец вдавил кнопку на левой ручке. Пулемет ожил, забился, глухими толчками выплевывая дым, гильзы забарабанили по броне.
Стальной таран, подмяв под себя искореженные машины, замедлил ход.
Максимов шарахнулся от к борту, плечом выбил люк верхний люк, выскочил на броню.
Козырек подъезда, как и рассчитал, был совсем рядом.
О н и еще не опомнились, но он успел заметить движение возле пары уцелевших машин и выстрелил в их сторону из подствольника.
Раньше, чем яркая вспышка разорвала темноту, он прыгнул на козырек...
Фараон
Салин почему-то задержался в прихожей.
Старостин, шагнув через порог первым, хотел было вернуться, но остановил себя. Усмехнулся.
“Суеверным ты стал, Иван! Нет, действительно, боюсь сглазить”.
Щека еще хранила нежное прикосновение губ Ники.
“Видел бы себя Салин в зеркало, рожу от зависти повело! Пусть завидует. Кто смел, тот и съел. А его я сейчас схарчу. Прямо в машине. Так в лоб и спрошу: со мной или без меня. Если мужик, поедем в “берлогу”. Там своих “зубров” и прижму, сил сейчас хватит. Салина сделаю премьером “теневого кабинета”. Пусть только вякнут! А утром начнем брать власть в серьез.
А если у него кишка тонка, пусть катится к чертям собачьим, задним умом все смелые. Таких нам не надо. Через неделю от них только брызги полетят, передавлю, сук, как клопов.
Поплыл Салин, поплыл. Вон даже кейс забыл прихватить. Но удар держит. Сердцем чую, не играет он, нет, не играет. Может, он единственный из них с мозгами... Нифига себе!”
Он вздрогнул, услышав грохот на улице.
В окном проеме в искрах разлетающихся осколков стекла, подсвеченная сзади полыхнувшим на улице огнем, выросла черная фигура.
«Ника!» И вместо того, чтобы прыгнуть в квартиру, спасая себя, Старостин плотно, до щелчка закрыл дверь. Заторможенно развернулся на выстрел.
За мгновенье до выстрела холод стиснул сердце, и он накрыл его ладонью.
Первая пуля пробила кисть и, жадно чафкнув, врезалась в тело...
Старые львы
Владислав вскочил на ноги. Уши заложило, полы плаща обгорели.
Яркие языки пламени вырывались из покореженных машин, отражались в черных стеклах домов. Острый нос БТРа, подсвеченный снизу огнем, смотрелся страшно, как морда вынурнувшей акулы.
Сквозь вой огня он слышал крики горящих в машинах людей. Старостинская охрана так и не успела выскочить из машин.
Владислав нагнулся за выпавшей рацией.
И в это миг ухнуло. Окна квартиры, где сидела "тревожка" вспучило, а потом разметало ослепительным брызгами.
«Подствольником — в дверь, сука!»
Он упал на землю, закрылся от летящих осколков.
