Роберт Ладлэм - Тривейн
— Отрицайте на здоровье! Вы прекрасно знаете, что я прав. В субботу я был в Хартфорде, Гамильтон, подписывал всякие там бумаги. По некоторым соображениям — может быть, не совсем четким, но достаточно основательным, — мне пришлось пригласить другого юриста. Мистер Викарсон, присутствующий здесь, уверил меня, что все в порядке. Пятнадцатого января губернатором штата Коннектикут было сделано соответствующее заявление. Теперь я — член сената Соединенных Штатов Америки.
— Что-о? — казалось, Арону Грину влепили пощечину.
— Именно так, мистер Грин. И я намерен использовать все права и возможности, предоставленные сенату, использовать всю его власть, чтобы обрушиться на вас. Избавиться от вас! Я намерен довести до всей страны известные мне факты. И я буду делать это вновь и вновь. Каждый день, на каждом заседании, на каждой сессии-Я не остановлюсь, обещаю вам. Если потребуется — это мое четкое и глубочайшее убеждение, — я начну свой собственный марафон, решусь на любой шаг. Начну с самого начала и прочту весь доклад. Каждое слово. Все шестьсот страниц. Этого вам не пережить. Вам и «Дженис индастриз».
— От Аушвица до Бабьего Яра, понятно... Свиньи, подобные вам, всегда найдут свою кучу навоза. — Арон Грин произнес эти слова, не спуская мрачного взгляда с Эндрю и почти задыхаясь от ярости — личной ярости, ненависти к Тривейну.
— Да, и решение, разъяснение будет не таким, как вы бы хотели. Ваше разъяснение ведет прямым ходом в лагеря. К пыткам. Неужели вы этого не видите?
— Я вижу только силу! Сила — вот что сдерживает!
— Ради Бога, Грин! Но пусть это будет коллективная сила. Ответственная сила, демократическая и открытая, а не та, которой тайно управляет горстка избранных.
— Вы снова выступаете, как школьник! Что значит «разделенная», «открытая»? Это слова, пустые слова! Они порождают хаос и слабость! Посмотрите в ваш доклад!
— Уже смотрел. Он тяжелый и длинный. Он полон ошибок, несовершенен, распадается на части. Но, черт побери, все-таки лучше он, чем то, что предлагаете вы! И уж если мы вступаем в такое время, когда система перестает работать, то об этом следует знать. Только тогда мы сможем что-то изменить. Но — открыто, имея выбор, а не по указке. И уж в любом случае, не по вашей указке.
— Хорошо, Тривейн. — Йан Гамильтон встал и отошел в сторону, разрушив треугольник. — Вы сколотили крепкое дело. Что вы можете предложить нам?
— Откажитесь. Отойдите в сторону, все равно куда — в Швейцарию, к Средиземноморью, на Шотландские горы или равнины Британии, безразлично. Просто убирайтесь вон из страны и не показывайтесь здесь, не лезьте в наши дела.
— Но у нас есть финансовые обязательства, — возразил Гамильтон спокойно.
— Передайте их кому-нибудь. Главное — порвите все связи с «Дженис».
— Но это невозможно! Бессмысленно! — Арон Грин взглянул на Гамильтона.
— Полегче, мой друг... Если мы сделаем то, что вы предлагаете, какие гарантии вы нам дадите?
Тривейн подошел к столику и показал на красной кожи блокнот:
— Вот доклад как он есть.
— Вы это нам уже говорили, — прервал его Гамильтон.
— Но у нас есть еще другой, альтернативный вариант. В нем значительно меньше места уделено «Дженис индастриз»...
— И что же? — Нетерпение Арона Грина было почти неприличным. — Школьник тоже не совсем невинен, а? Он вовсе и не собирался переделывать мир? Так... пустые слова...
Прежде чем ответить, Тривейн выждал несколько секунд.
— Пока мне это не по силам. Но если я возьмусь, вам придется благодарить за все майора Боннера. Или свою готовность подчиняться... Боннер сделал однажды наблюдение, которое поставило меня в тупик. Возможно, оно не ново, но он придал идее четкость. Он сказал, что я действую разрушающе, не предлагая конструктивных решений. Только разрушение, не разбираясь, что хорошо, а что плохо... Что ж, попробуем спасти хорошее...
— Нам нужна точность, — сказал Гамильтон.
— Хорошо... Вы устраняетесь, уезжаете из страны, а я принимаюсь за изучение альтернативного доклада и начинаю постепенную, неспешную чистку «Дженис индастриз». Никаких криков о заговоре, хотя он есть, никаких требований расправиться с вами, хотя следовало бы! В общем, никаких крушений и разрушений. Я уверен, что главная задача — это во всем разобраться и противостоять финансовому феодализму. Не будем больше беспокоиться по поводу исходных моментов, поскольку они будут устранены. Вы будете устранены.
— Слишком грубо, Тривейн.
— Вы пришли сюда, чтобы совершить сделку, Гамильтон. Вот я и предлагаю вам сделку. Вы — реалист в политике, а я — политическая реальность, так, кажется, вы выразились? Решайте. Лучшего предложения не дождетесь.
— Вы нам не ровня, школьник, — выдавил из себя Арон Грин. Но интонация не соответствовала жесткости его заявления.
— Конечно, нет. Не спорю. Да дело и не во мне. Я — только инструмент. Но благодаря мне миллионы людей узнают о том, что вы такое. И не в пример вам, я убежден, что будут сделаны соответствующие выводы.
Танец закончился. Музыка смолкла. Величавые реликты проследовали из зала современного суда со всем возможным в данной ситуации достоинством.
— Как вы думаете, это сработает? — спросил Викарсон.
— Не знаю, — ответил Тривейн. — Но не воспользоваться данным им шансом они не смогут.
— Вы действительно верите, что они устранятся?
— Увидим.
Глава 47
— Извините, но полагаю, что мое письмо проливает свет на ту роль, которую в этом деле играют военные. Уверен, что майор Боннер будет весьма признателен вам за то, что вы нашли для него адвоката. По-моему, есть все основания надеяться на оправдание.
— И все же вы настаиваете на своем требовании? Хотите, чтобы Боннер был уволен из армии?
— У нас нет выбора, мистер Тривейн. Боннер слишком часто превышает свои полномочия. Он знает это. Нет оправданий неподчинению, нарушению воинского приказа. Без строгой дисциплины, без подчинения не было бы и армии, сэр.
— В любом случае, я, конечно, буду настаивать на защите. На присутствии моих адвокатов.
— Вы только зря тратите деньги. Он обвиняется не в убийстве, не в вооруженном нападении и даже не в преступных намерениях. Нет. Речь идет о лжи: он обманул старшего по чину, сознательно исказил приказ, чтобы получить доступ к правительственной собственности. А именно, воспользовался реактивным истребителем! Более того, отказался проинформировать старших по чину о своих намерениях. Мы просто не можем допустить подобных отношений в армии! А Боннер вообще склонен к таким штучкам! Никаких объяснений и оправданий тут быть не может!
— Благодарю вас, генерал. — Эндрю повесил трубку и встал с кресла. Подойдя к двери, которую плотно закрыл прежде, чем позвонить Куперу, распахнул ее и обратился к секретарше; — Кто-то хотел поговорить со мной, Мардж? Что-то срочное?
— Звонили из правительственного издательства, мистер Тривейн. Я не знала, что ответить. Они хотели знать, когда вы сможете прислать доклад подкомитета? У них обязательства перед конгрессменами, но они не хотели бы вас подводить. Я начала было объяснять, что работа подошла к концу и мы отправили доклад около полудня, но потом решила, что, может быть, не стоит говорить об этом по телефону.
— Держу пари, что они действительно не хотели нас разочаровывать, — засмеялся Тривейн. — О Господи! Глаза, повсюду глаза, не так ли, Мардж? Перезвоните им и скажите, что мы не знали об их озабоченности нашими делами. Мы спасли деньги налогоплательщиков и сделали все сами: все пять копий уже готовы. Но прежде закажите для меня машину. Нужно срочно повидать Боннера в Арлингтоне.
По дороге от «Потомак-Тауэрз» до штаба армии в Арлингтоне Энди старался понять бригадного генерала Лестера Купера и легион его возмущенных подданных. Письмо Купера — ответ на запрос Тривейна о Бонне-ре — было составлено в сугубо армейской манере: раздел такой-то, статья такая-то. Очень удобно для демонстрации силы и авторитета в условиях ограниченной ответственности.
«Дерьмо», как выразился бы Боннер (кстати, слишком уж он часто и не на пользу себе так выражается).
Трибунал, которым грозили Боннеру, свидетельствовал вовсе не о том, что у военных вызывало отвращение и возмущение поведение Боннера. Нет. И отвращение и возмущение вызвал сам Боннер! Если бы речь действительно шла о принципах военной субординации, против него были бы выдвинуты совершенно другие обвинения. Однако выбрали меньшее. Неподчинение. Недонесение информации или уклонение от информации о собственных намерениях. По этим обвинениям предусмотрено не столь уж суровое наказание. Не поддых, а по затылку, если можно так выразиться. Однако обвиняемому не остается ничего другого, как подать в отставку. Военной карьеры для него больше не существует.
Он просто не сможет выиграть, потому что сражения не будет. Только приговор.
