Код Адольфа Гитлера. Апрель - Владимир Иванович Науменко
Заминка Бормана бросилась Гитлеру в глаза, и он не преминул спросить:
– У тебя, Мартин, ещё имеются какие-то вопросы ко мне?
– Вопросов нет, мой фюрер. Просто я хотел довести до вашего сведения, что сегодня из партии исключён рейхсмаршал Геринг.
– Ну, вот и хорошо! – Гитлер был доволен таким заявлением рейхсляйтера. – Изменнику не место в партии. Я правильно поступил, аннулировав свой указ о том, что он является моим преемником.
Борман, обрадованный такими высказываниями фюрера, исчез с горизонта обозрения, и Гитлер замкнулся в гордом и враждебном молчании.
Москва, Кремль
Находившийся в своём кабинете Сталин, заложив руку за борт кителя, минуту-две размышлял, потом рысьими желтоватыми глазами посмотрел на стоявшего перед ним генерала и заговорил:
– Алексей Иннокентьевич! Вы прекрасно знаете, что положение Красной Армии в Германии таково, что поражение Гитлера, этого мерзавца с чёлкой, будет означать освобождение немецкого народа от фашистского рабства. Вы знаете, генерал, что моей методологией является вечная борьба и я верю, идеалы СССР, того государства, которое я не одно десятилетие строю сообразно своим представлениям, в скором будущем принесут миру спасение от коричневой чумы. Теперь Гитлеру никто не поможет, для него это безнадёжная битва. Мой аргумент убедил вас, генерал? Аргумент – это мускул идеи.
– Вы совершенно правы, товарищ Сталин! – проговорил Антонов, потому что свой аргумент Сталин привёл медленно и веско. – Для фюрера эта битва и впрямь безнадёжная, ему не на что рассчитывать, он – политический банкрот. Стратегический фронт немцев рассечён на нескольких направлениях, мы не даём противнику возможности маневрировать резервами, восстанавливать своё шаткое положение. В итоге все эти меры позволяют мне как начальнику Генштаба убеждать вас в скором разгроме немецко-фашистских армий на Восточном фронте.
Сталин походил по ковровой дорожке своего огромного кабинета, сел за стол и спросил:
– Генерал Антонов! С Гитлером мне всё представляется в ясном свете. Надо лишь поймать его, чтобы жертвы его преступлений обрели покой, а потом предать публичному судебному процессу. А вот как, по крайней мере, на данный день, немецкое население относится к нашим солдатам-освободителям?
Задав этот актуальный вопрос, Сталин внимательно посмотрел на генерала. Советский вождь уважал генерала Антонова за честность намерений, мудрость, неоднократно проявленную в ходе подготовки боевых операций, которые выигрывались и наносили врагу непоправимый урон. Расставаться с ним Сталин пока не решался.
– Общее впечатление, товарищ Сталин, от встреч с жителями освобождённых районов Берлина такое, что большинство населения относится к нам лояльно, что особенно заметно в разговорах, и в поведении, – глядя в лицо Сталину, отчитался Антонов. Его поразило, с каким величавым спокойствием Маршал относился к его суждениям.
– В разговорах с нашими бойцами и офицерами, не исключение и политработники, почти все жители говорят: «Мы воевать не хотели, пусть Гитлер воюет». Что меня удивляет при этом, каждый немец старается подчеркнуть свою личную непричастность к нацистам, что они якобы никогда не поддерживали гитлеровской политики, некоторые даже уверяли, что они являются коммунистами.
Сталин встал из-за стола, с отеческой улыбкой на лице подошёл к генералу, внимательно всматривался ему в глаза, промолчал, а потом сказал:
– Конечно, генерал Антонов! Я с вами согласен. Всё правильно! Когда вермахт стоял у ворот Москвы, они не помышляли, что мы будем в силах разбить их холёные морды. Они все, вся нация, виновата. Их вина перед нашим народом безмерна, но они нужны мне в качестве рабочей силы, им придётся восстанавливать наше народное хозяйство и поддерживать в центре Европы так нужный нам баланс сил. Я не позволю, чтобы с Немецкой земли для наших обширных границ исходила военная угроза. Нам не нужен новый Гитлер – симптом и воплощение вновь возродившегося прусского духа военной гегемонии. – Закончив говорить, Сталин нервно расхаживал по кабинету, что-то напряжённо осмысливая, его могучие глаза сделались стальными. – Что б ни было, жизнь всё же хороша. Война на исходе, генерал. Война, которую ещё не знала история человечества. Всем нам пора задуматься о мирной жизни, но пока враг ещё не добит, пишите приказ Ставки Верховного Главнокомандования командующему войсками 1-го Белорусского фронта.
– Да, товарищ Сталин! – генерал Антонов приготовился записывать в блокнот то, что собирался произнести Сталин.
– В связи с выходом войск 1-го Белорусского фронта к северо-западу от Берлина, Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:
1. Bo изменение директивы Ставки от 18.4.45 за№ 11071, войскам фронта выполнять задачи, указанные ранее в директиве Ставки от 6.4.45 за № 11062.
Частью сил нанести удар в обход Штехтина с запада.
2. Установить с 6:00 26.4.45 следующую разграничительную линию между 1-м и 2-м Белорусскими фронтами: до Ангермюнде прежняя и далее Гранзее, Виттенберге – оба пункта 2-го Белорусского фронта включительно.
– Будет исполнено, товарищ Сталин.
– Хорошо, действуйте! – сухо попрощался Сталин и добавил: – В победе над загнанным львом, говорят в народе, нет никакой доблести.
Генерал Антонов, опасаясь сумятицы в мыслях от этих странных слов, решительно покинул кабинет.
«А всё-таки я не должен полагаться на чувство доверия к Антонову!» – про себя подумал вождь. Сталин, оставшись один в своём кабинете, набрал номер служебного телефона Берии.
Увидев ту, кто с опаской переступила через порог его кабинета, успевший погрузиться в полумрак светомаскировки, Мюллер положил карандаш на лист бумаги, где чёрным по белому были составлены
