Джон Ле Карре - Верный садовник
— Нет, — без запинки ответил Вудроу. — Не было. Есть еще вопросы?
— Ты ее любил?
— Нет.
Он мужественно, как и его отец, стоял под огнем. Не повел и бровью. Такого Сэнди, если признаться честно, она больше всего и любила. Мужчину, за которым могла чувствовать себя как за каменной стеной. «Больше никогда в жизни не буду разговаривать с Еленой», — решила для себя Глория.
— Ты прихватывал Гиту, когда танцевал с ней на вчерашней вечеринке Елены?
— Нет.
— Елена говорит, что прихватывал.
— Значит, Елена несет чуть. Что в этом удивительного?
— Елена говорит, Гита ушла с вечеринки рано, потому что ты лапал ее.
— Я думаю, Елена злится, потому что я не лапал Елену.
Глория никак не ожидала, что на каждый вопрос она будет получать твердое «нет», и ее наступательный порыв чуть ли не полностью иссяк.
— Ты гладил Гиту? Лапал ее? Прижимался к ней? Говори мне! — выкрикнула она, прежде чем разрыдаться.
— Нет, — в очередной раз повторил Вудроу и шагнул к ней, но она не позволила приласкать себя.
— Не трогай! Оставь меня в покое! Ты хотел завести с ней роман?
— С Гитой или Тессой?
— С каждой! С обеими! Какая разница?
— Может, сначала разберемся с Тессой?
— Делай что хочешь!
— Если под «романом» ты понимаешь совокупление, то такая идея, конечно же, приходила мне в голову, как и большинству знакомых с ней мужчин с нормальным сексуальным аппетитом. Гиту я нахожу менее привлекательной, но молодость имеет свои прелести, поэтому, скажем так, она меня тоже возбуждает. Как насчет формулы Джимми Картера? «Я совершил прелюбодеяние в своем сердце». Вот и все. Я признался. Хочешь развестись или я могу выпить шотландского?
К тому времени она уже согнулась пополам, плакала от стыда и презрения к себе, умоляла Сэнди простить ее, потому что ей со всей очевидностью стало ясно, что произошло: она обвиняла его во всем том, в чем винила себя после поспешного отъезда Джастина. Сэнди доставалось именно потому, что она сама чувствовала себя виноватой. Осознав глубину своего падения, Глория сжалась в комок и залепетала: «Мне так жаль, Сэнди. Пожалуйста, Сэнди, прости меня, я такая ужасная». Она попыталась вырваться из объятий Сэнди, но тот уже крепко держал ее за плечи и, как добрый доктор, помогал подняться по лестнице. Когда они добрались до гостиной, она отдала ему ключ от буфета со спиртным, и он налил по большой порции виски им обоим.
Тем не менее процесс налаживания отношений требовал времени. Столь чудовищные обвинения не забываются в один день, особенно если они тянут за собой другие обвинения, вроде бы оставшиеся в далеком прошлом. Глория вновь и вновь погружалась в воспоминания, извлекая из памяти все более давние события. В конце концов, Сэнди — интересный мужчина. И, разумеется, женщины так и липнут к нему. Зачастую красивей его на вечеринке никого нет. И невинный флирт еще никому не вредил. Но память не соглашалась с идеей невинного флирта. На ум приходили все новые женщины. Партнерши по теннису, детские сиделки, молодые жены пожилых мужей. Она вспоминала пикники, вечеринки у бассейна, даже, тут по телу пробежала дрожь, пьяную вечеринку у французского посла в Аммане, когда все плавали в бассейне голыми, а потом с криками бросились за полотенцами, но все же…
Глории потребовалось несколько дней, чтобы простить Елену, хотя она знала, что полностью не простит ее никогда. Но Елена такая несчастная, говорила при этом она себе. Какой еще она может быть, имея в мужьях этого отвратительно маленького грека, стараясь забыться в объятиях любовников.
* * *С другой стороны, Глория никак не могла решить, что именно они должны отпраздновать. Очевидно, какое-нибудь событие, например День независимости Кении[77] или Майский день.[78] Очевидно, вечеринку следовало провести в самое ближайшее время, а не то Портеры могли вернуться, что никак не устраивало Глорию. Она хотела, чтобы в центре внимания был именно Сэнди. День Содружества[79] представлялся удачным поводом, но так долго ждать она не могла. С другой стороны, при определенных условиях они могли отметить более ранний День Содружества. Проявить инициативу. Назвать его, скажем, Английским Днем Содружества. Или придумать какой-нибудь День святого Георгия, не зря же он победил дракона. А может, день Дюнкерка, в память о героической обороне побережья. Предпочтительнее, конечно, День Ватерлоо, или День Трафальгара, или День Азенкура,[80] свидетельства английских побед, но, к сожалению, побед над французами, которые, как не преминула указать Елена, лучшие повара в городе. Но, раз уж ни один из этих дней не годился, пришлось останавливаться на Дне Содружества.
Глория решила, что пора реализовывать свой главный план, для чего ей требовалось «добро» со стороны если не посла, то его личного секретаря. Майк Милдрен отличался непостоянством. Шесть месяцев он делил квартиру с ничем не примечательной новозеландкой, как вдруг поменял ее на симпатичного итальянского парнишку, который целыми днями отирался у бассейна в отеле «Норфолк». Поэтому Глория позвонила ему из «Мутайга-клаб» после ленча, когда Милдрен, по свидетельству многих, обычно пребывал в наилучшем расположении духа, строго наказав себе ни в коем случае не называть его Милдред.
— Майк, это Глория. Как поживаешь? Есть минутка? Лучше две.
Наверное, она проявляла излишнюю скромность, будучи женой и.о. посла Ее Величества, пусть и уступала по статусу Веронике Коулридж. Разумеется, у Милдрена нашлась минутка.
— Майк, ты, возможно, слышал, что мы собираемся предварить День Содружества большой вечеринкой. С танцами. Чтобы поднять всем настроение. Должно быть, Сэнди уже говорил об этом с тобой. Не так ли?
— Еще нет, Глория, но, без сомнения, поговорит.
«От Сэнди, как всегда, никакого толку, — с грустью подумала Глория. — Забывает о моих просьбах, едва выйдя за дверь. А домой возвращается, чтобы с помощью виски вогнать себя в сон».
— Так или иначе, мы хотим устроить праздник, Майк, — решительно продолжила она. — С танцами, выпивкой и закуской. Буфет с горячим и живая музыка. Пригласим хорошую местную группу. Не дискотеку, как была у Елены, с холодными закусками. Сэнди дает на это часть представительского фонда, атташе пообещали порыться в закромах. И это только начало. Ты меня слушаешь?
— Разумеется, Глория.
Напыщенный мальчишка. Мнит себя большим человеком. Ну да Сэнди ему прижмет хвост, если представится такая возможность.
— Отсюда два момента, Майк. Оба деликатные, но я все равно считаю необходимым их коснуться. Первый. В отсутствие Портера его фонд остается в неприкосновенности или можно убедить его дать команду внести некую лепту в наш праздник? Как по-твоему?
— Второй?
«С ним просто невозможно иметь дело».
— Второй момент, Майк, где? Учитывая масштаб события… и наличие большого шатра для буфета… а также важность для английской колонии… мы вот подумали, вернее, я подумала… Сэнди для этого слишком занят… если мы хотим отпраздновать День Содружества по высшему разряду, хорошо бы собраться, при условии, что все согласятся, на лужайке у резиденции посла. Майк? — У нее создалось ощущение, что тот нырнул под воду и уплыл.
— Слушаю, Глория.
— Самое удобное место, не так ли? Опять же, есть где поставить автомобили. В дом, конечно же, никто не пойдет. Это дом Портера. Разве что в туалеты. Не можем же мы ставить биотуалеты в саду резиденции посла, не так ли? Я хочу сказать, все же на месте. Слуги, охрана, и все такое. Конечно, ждут они не нас, а возвращения Портера и Вероники. Сэнди и я всего лишь исполняем их обязанности. Речь не идет о захвате резиденции. Майк, ты меня слышишь? У меня такое впечатление, что я рассказываю все это себе.
Так и было. Отказ поступил в тот же вечер, в виде отпечатанного письма, копию которого Милдред наверняка оставил себе. Секретарь привез его сам, но разговаривать с Глорией не стал. Она лишь увидела, как он отъезжал от дома в автомобиле с открытым верхом. За рулем сидел итальянец. Отдел протокола категорически против, писал он. Резиденция посла и ее лужайки в его отсутствие не должны использоваться ни для каких мероприятий. Любая попытка будет рассматриваться «фактической аннексией прерогатив посла», на такой вот грубой ноте заканчивал он. И добавлял, что с разъяснениями по этому поводу уже отправлено официальное письмо из Форин-оффис.
Вудроу пришел в дикую ярость. Никогда раньше он так не кричал на нее. «Пусть это послужит тебе хорошим уроком, — ревел он, кружа по гостиной. — Или ты думаешь, что я получу должность Портера, устроив пьянку с танцами на его гребаной лужайке?»
— Я всего лишь разведала обстановку, — слабо протестовала она. — А в том, что я хочу, чтобы ты стал сэром Сэнди, нет ничего плохого. И я знаю, что тебя посвятят в рыцари за свои, а не за чужие заслуги. Я просто хочу, чтобы ты был счастлив, — потом сделала логичный вывод: — Мы неплохо повеселимся и у нас, — и задумчиво оглядела сад.
