Фредерик Форсайт - Псы войны

Гавань и порт пропустить невозможно, так как дорога упирается прямо в них.

По обыкновению средиземноморских портов, он делится на три части – одна для грузовых кораблей, другая для яхт и прогулочных лодок и третья – для рыболовецких суденышек. В Кастеллоне, если стоять лицом к морю, торговая гавань расположена слева и, как все порты Испании, огорожена решеткой с воротами и снабжена вооруженной охраной Гражданской Гвардии. В самом центре расположена контора начальника порта и неподалеку великолепный яхт-клуб с рестораном, чьи окна выходят с одной стороны на торговый порт, а с другой – на прогулочную и рыболовецкую стоянки. С противоположной от моря стороны конторы расположились в ряд пакгаузы.

Шеннон свернул налево, остановил машину на обочине дороги и вышел. Пройдя по периметру приблизительно половину забора, он обнаружил ворота. В будке клевал носом привратник. Ворота оказались заперты. Пройдя немного дальше, он через прутья решетки к огромному своему облегчению увидел «Тоскану», мирно покачивающуюся на небольших волнах у дальнего причала. Он решил дождаться шести.

Без четверти шесть он был у ворот, улыбаясь и приветливо кивая строгому представителю Гражданской Гвардии, который гордо, игнорируя все знаки внимания, смотрел в сторону. В лучах восходящего солнца он увидел армейский автомобиль, грузовик и джип, припаркованные в ста ярдах от ворот. В 6.10 у ворот появилась гражданская машина и загудела. Из нее вышел щегольски одетый коротышка-испанец. Шеннон подошел к нему.

– Сеньор Москар?

– Si19.

– Меня зовут Браун. Я матрос, который должен здесь вернуться на корабль.

Испанец удивленно поднял бровь.

– Рог favor? Que?20.

– Браун, – повторил Шеннон. – «Тоскана». Лицо испанца просветлело.

– Ah, si. El marinero21. Пойдемте, прошу вас.

Ворота открылись, и Москар показал свой пропуск. Он сказал несколько слов охраннику и таможеннику, которые открыли ворота, и показал на Шеннона. Кот несколько раз поймал слово «маринеро» и передал свой паспорт и удостоверение матроса. Потом прошел за Москаром в таможню. Час спустя он был на борту «Тосканы».

Осмотр начался ровно в девять. Без предупреждения.

Декларация капитана была представлена и проверена. Она оказалась в полном порядке. На причале уже стояли грузовик, армейский автомобиль и джип. Армейский капитан из сопровождающих, худой, болезненного вида, почти безгубый, разговаривал с двумя таможенниками. Через некоторое время они поднялись на борт в сопровождении Москара и проверили груз, что был указан в декларации. И не более того. Ткнулись во все укромные уголки и щели, но так и не заглянули в трюм. Открыли дверь склада, окинув взглядом ворох цепей, бочек с маслом и банок с краской, и закрыли ее. Больше всего их интересовал вопрос, почему капитану Вальденбергу понадобилось на таком маленьком судне семь человек команды. Им объяснили, что Дюпре и Вламинк – служащие компании, которые отстали от своего корабля в Бриндизи, и что по дороге в Латакию их высадят на Мальте. Удостоверений у них нет, так как они все вещи оставили на борту своего корабля. Когда Вальденберга спросили, о каком корабле идет речь, он назвал один, который видел в гавани Бриндизи. Испанцы молча смотрели на своего начальника. Он взглянул на армейского капитана, пожал плечами и удалился. Еще через двадцать минут началась погрузка.

В половине первого «Тоскана» снялась с якоря и, покинув гавань Кастеллона, направилась в сторону мыса Сан Антонио.

Кот Шеннон, чувствуя невероятную усталость после того, как все закончилось, и твердо зная, что теперь его уже никто остановить не в силах, стоял на палубе, облокотившись на перила, и смотрел на медленно удаляющиеся зеленые апельсиновые рощи Кастеллона. К нему подошел Карл Вальденберг.

– Это последняя остановка?

– Последняя, когда мы открывали люки. В Африке нам придется забрать еще нескольких человек, но пришвартовываться мы не будем. Людей подбросят на катере. Палубные рабочие, грузчики. Во всяком случае такие у меня о них сведения.

– Но у меня лоции только до Гибралтара, – возразил Вальденберг.

Шеннон расстегнул молнию своей ветровки и вытащил из-за пазухи целую кипу карт, половина из которых были те, что передал Эндин в Риме.

– Вот это поможет вам добраться до Фритауна в Сьерра Леоне. Там мы бросим якорь и подберем людей. Прибыть туда нужно в полдень 2-го июля. Это время встречи.

Капитан ушел к себе в каюту, чтобы начать работу по составлению курса, а Шеннон остался на своем посту один. Над кормой кружили чайки, бросаясь на лакомые кусочки, время от времени вылетающие из камбуза, где орудовал Чиприани, готовя ланч. Каждый новый кусочек хлеба или овощей птицы встречали восторженным пронзительным криком и камнем бросались следом.

Если прислушаться, среди птичьего базара можно было услышать и другой звук – кто-то насвистывал «Испанский Гарлем».

Далеко на севере другой корабль поднял якорь и, следуя за маленьким портовым катером-лоцманом, вышел из порта в Архангельск. Теплоход «Комаров» был совсем новым – трех лет от роду и водоизмещением более 5000 тонн.

На мостике было тепло и уютно. Капитан и штурман стояли рядом и смотрели на проплывающие мимо левого борта причал и пакгаузы. Впереди было открытое море. В руках у обоих было по чашке черного дымящегося кофе. Рулевой вел корабль по курсу, проложенному штурманом, а слева от него светился экран радара, по которому бегала неугомонная радужная стрелка, прощупывая лежащую впереди поверхность океана, где можно встретить ледяные глыбы айсбергов, которые никогда не тают, даже самым жарким летом.

На корме, прислонившись к перилам, стояли два человека и смотрели вслед удаляющемуся русскому арктическому порту. Над головами у них развевался красный флаг со скрещенными серпом и молотом. Профессор Иванов зажал в зубах смятый картонный фильтр папиросы и втянул носом холодный просоленный воздух.

Оба были тепло одеты, поскольку даже в июне на Белом море нельзя одеться по-летнему. Рядом с профессором стоял молодой начинающий геолог, взволнованный первой в жизни заграничной командировкой.

– Товарищ профессор...

Иванов вынул изо рта окурок и выбросил за борт, в пенящуюся белой гривой волну.

– Знаете, друг мой, – перебил он геолога, – поскольку мы с вами теперь уже, как говорится, в одной упряжке, называйте меня просто Михаилом Михайловичем.

– Но в институте...

– Мы же с вами не в институте. Мы на борту корабля. И в течение ближайших месяцев и здесь, и в джунглях должны будем жить бок о бок.

– Понятно, – сказал молодой человек, но, по всей видимости, доводы профессора его не убедили. – Вы когда-нибудь раньше бывали в Зангаро?

– Нет, – сказал учитель.

– А вообще в Африке? – настаивал пытливый ученик.

– В Гане.

– Что она из себя представляет?

– Джунгли, болота, москиты, змеи и люди, которые не понимают ни черта из того, что вы им говорите.

– Но по-английски-то они понимают. А мы с вами оба говорим по-английски.

– В Зангаро и по-английски не говорят.

– О! – Молодой специалист прочел все, что мог обнаружить о Зангаро в энциклопедии, которую взял в институтской библиотеке, и решил блеснуть эрудицией.

– Капитан сказал, что если мы поддадим ходу, то доберемся в Кларенс за двадцать два дня. Как раз будет праздник – День Независимости.

– Я за них счастлив, – угрюмо проворчал Иванов и ушел.

Пройдя мыс Спартель и направляясь из Средиземного моря в Атлантический океан, «Тоскана» передала в Гибралтаре на берег телеграмму, которая предназначалась для переправки в Лондон.

В телеграмме стоял лондонский адрес мистера Уолтера Харриса.

Текст был простой: «С радостью сообщаю, что ваш брат совершенно здоров». Понимать это надо было так: «Тоскана» с курса не сбивается и из графика не выходит. Некоторые ухудшения в здоровье брата могли означать изменения в курсе или какие-нибудь другие неприятности. Отсутствие такой телеграммы могло означать, что «Тоскана» вовсе не вышла из территориальных вод Испании.

В кабинете сэра Джеймса Мэнсона в этот день шло заседание.

– Так, – сказал шеф, когда Эндин закончил свой доклад. – Сколько времени им потребуется, чтобы достичь цели?

– Двадцать два дня, сэр Джеймс. Сегодня Семьдесят Восьмой день из ста, отведенных на операцию. Шеннон планировал отход от берегов Европы на восьмидесятый день, таким образом ему предположительно оставалось только двадцать. Он рассчитывал провести в море дней шестнадцать-восемнадцать, если принять во внимание возможные погодные помехи. Так что, даже по его собственным оценкам, у него в запасе будет четыре дня.

– Он начнет операцию раньше назначенного срока?

– Нет, сэр. Операция, как и решено, начнется на сотый день. Если придется, поторчит в море до срока.