Ян Валетов - Левый берег Стикса
Костя официально мертв, и тут ему надо молчать, поскольку только он, МММ и его люди в курсе того, что сообщение о его смерти в Берлине — «утка». Смерть Лукьяненко? Пока надо молчать. Молчать про тела, скрывшиеся в зеленовато коричневой жиже болота. Молчать про машины, канувшие в черной, глубокой воде озера. Их нет, и не было. Но это и было единственным доказательством правдивости его рассказа. Удостоверения и бумаги погибших, Роман сжег, облив бензином, прямо там, на лесной дороге. До пепла. Пропали без вести. Так, что тогда? Дозированная правда? Она будет слишком похожа на ложь. Но ничего другого у Андрея в запасе не было.
— Здесь держали семью Краснова, — сказал он, — потом привезли Гельфера. Ночью они бежали. Артура убили. Диане с детьми удалось бежать. Командовал похищением начальник банковской службы безопасности Лукьяненко. С ним были несколько сотрудников нашей службы.
Он подумал немного. Миронов терпеливо ждал.
— И несколько сотрудников вашего ведомства, — продолжил Тоцкий, слегка заколебавшись, — и несколько сотрудничков МВД. Вот такая веселая команда. Все. Хватит.
Некоторое время оба молчали. Потом Миронов заговорил, спокойно и размеренно.
— Женщина с детьми бежит из-под присмотра команды состоящей из профессионалов. Заместитель управляющего банком, экономист, ничего кроме ручки и калькулятора в руках не державший, еще вчера бывший в Москве с женой, гибнет во время перестрелки возле загородного дома банкира, ошибочно расстрелянного командой наемных киллеров в Берлине. Жена банкира и их дети бесследно исчезают. Обезглавленный труп зама управляющего похитители закапывают возле дома, после чего, не прибрав после себя, в явной спешке, исчезают с места происшествия. После чего появляется Андрей Викторович, который, еще вчера был в Киеве и не вылетел вечерним рейсом, на который имел билет, но, почему-то, знает все подробности произошедшего, находит тело коллеги и рассказывает эту странную историю. Причем утверждает, что кроме него тут никого не было, хотя и ребенок бы заметил, что здесь, кроме него, было, как минимум двое-трое людей. Андерсен отдыхает. Ты бы поверил?
— Верить или не верить — дело твое.
— Понимаешь, Андрей, машина устроена так, что тех, кто был с тобой, все равно найдут. Это, считай, решенный вопрос. Слишком много следов.
— Поживем — увидим, — сказал Тоцкий. — Ищите, это ваша работа. Почему я вам должен помогать? Есть этому какая-нибудь причина, Александр Сергеевич? Сам знаешь, что нет. Я тебе сказал, что хотел. Ты услышал, что хотел. Поговорили. Я сказал правду.
— Но не всю.
— Угадал. Может быть, попробуешь еще угадать — почему?
По дорожке, ведущей от небольшой «сторожки» на въезде, галопом бежал Ружин. Вид у него был такой, что и Тоцкий и Миронов поняли, что что-то случилось — ему сегодня явно не везло с находками.
— Там, там … — выдохнул он, подбегая, — там еще люди. То есть, Шурик там три трупа, вот, блин, три!
Миронов вскочил, порываясь бежать, посмотрел на Тоцкого, а потом, отстегнув от ограды перил, приковал наручниками к своей левой руке. Ружин дышал шумно, как паровоз. Скорее от испуга, чем от короткой пробежки.
— Трое, — продолжил он, со свистом втягивая воздух, — прикрыты брезентом. Я поднял, а они все мертвые.
— Пошли, — приказал Миронов Андрею. — А ты, Дима, быстро за Юрой! Кончай дрожать! Бегом!
Трупы действительно лежали в маленьком домике охраны, который Тоцкий с Виталием забыли осмотреть.
Их было трое. Двоих Андрей смутно помнил, скорее всего, по банку, но точно сказать не мог — всего в безопасности трудилось почти шестьсот человек. На это, подумал Андрей с грустной иронией, банк денег не жалел. Третий, получивший две пули, в грудь и в горло, был Тоцкому совершенно не знаком. Сравнительно молодой — лет сорока, ладный, хорошо одетый. С застывшим выражением удивления на лице.
А вот Миронову этот незнакомец, кажется, был хорошо знаком. Во всяком случае, если судить по выражению его лица в тот момент, когда он перевернул тело, лежавшее лицом вниз. Он почти сразу взял себя в руки, совладав с мимикой, но глаза его, еще несколько секунд, оставались совершенно безумными.
— Чего ради? — подумал Тоцкий. — Кажется, кто-то хотел откровенности?
И сказал в слух:
— Что, Александр Сергеевич, знакомого встретили?
Миронов молчал, явно размышляя, отвечать или не отвечать. Потом медленно кивнул в знак согласия. Они были скованы одной цепью, и ни отвернуться, ни отойти Миронов не мог. И, может быть, поэтому не мог и солгать.
— Ваш? — спросил Андрей.
Миронов опять кивнул, уже не раздумывая.
— Интересный расклад, получается, — сказал он и выпятил нижнюю губу. Смешно, как обиженный ребенок. — Ты, Андрей Викторович, даже представить себе не можешь, какой интересный расклад получается. И как в этот расклад вписывается бывший сотрудник «девятки» я, честно говоря, не понимаю.
И поднял глаза на Тоцкого, рассматривая его так внимательно, словно впервые увидел. А потом добавил:
— И даже не могу представить — в какое говно ты вляпался. И я, кстати, тоже, с тобой за компанию.
Как и предполагал Марусич, во второй половине дня среди частных вкладчиков «СВ Банка» началась настоящая паника. Предприятия, которые еще утром убедились, что ни одну активную операцию провести невозможно, а банк работает по принципу «черного ящика», безвозвратно заглатывая вечерние и утренние платежи, к середине дня просто находились в коллапсе. А вот, создающие видимую часть крушения, дедушки и бабушки, выстроились в очереди после двух дня. Они толклись у дверей, перекрытых бойцами физзащиты, растерянные и возмущенные — Марусич превосходно понимал, что это только начало. Крики, проклятия, выбитые стекла — еще впереди. Рабочий день уже закончился, а на тротуарах толпились люди. Много людей.
МММ уже собрал дополнительную информацию. Поскольку он и так был в курсе дел, ничего особо шокирующего он не узнал. Разве что уточнил списки тех, кто был связан с «СВ банком» коммерческими интересами и аккуратно поинтересовался их реакцией на события, в основном — через третьих лиц и с максимальной осторожностью. Пострадали многие. Даже слишком многие. Никто, конечно, не складывал все яйца в одну корзину, но количество яиц было разным и кое-кто с сегодняшнего утра, внезапно, из успешных предпринимателей перешел в категорию остро нуждающихся. И это была только надводная часть айсберга.
Часть же подводная, заключалась в том, что в течение нескольких дней начнут испытывать колоссальное денежное голодание предприятия, принадлежащие «СВ банку» или переданные ему в управление. Через месяц начнутся задержки с зарплатой. Перестанут поступать комплектующие и сырье, топливо, а, значит, сорвутся внутренние и зарубежные контракты. Некоторые предприятия — плюс ко всему, были градообразующими. Уж кто-кто, а Марусич знал, что означает остановка такого предприятия — у самого были две шахты в Луганской области. На одного работающего — трое иждивенцев. И в городе нет альтернативы для работы. Вообще нет.
От камня, брошенного в пруд, идут круги, расходясь шире и шире. МММ покачал головой, глядя через затемненные стекла своего «Мерседеса», на людей стоящих возле офиса «СВ банка» на проспекте Победы. Неправильное сравнение. Скорее уж динамитная шашка, брошенная в глубокую лужу — тряхнет так, что мало не покажется — только брызги полетят. Далеко летящие последствия. Карточный домик.
В кулуарах тоже говорили разное, но все, от спикера до уборщицы, сходились в одном, что такую масштабную, превосходно скоординированную акцию провести без участия высоких покровителей и санкций с самого верха — невозможно, по сути. Сессионный зал кипел, вопросы, вынесенные на голосование, никого не волновали. Небольшая часть депутатского корпуса неприкрыто торжествовала, еще одна, приблизительно равная ей по численности, была просто убита горем. Большинство же, тоже основательно пострадавшее, негодовало. Готовились, совершенно бесполезные, и, по мнению МММа, безнадежно опоздавшие депутатские запросы. Машина запущена, механизм раскручивался.
Нет на Украине банка, фирмы или просто предпринимателя, запустив руки в дела которого, нельзя извлечь на свет божий, что-нибудь неприглядное. И, чем крупнее объект пристального внимания, тем больше скелетов можно отыскать в его чуланах. Пусть большинство обвинений потом отпадет — что за плату, а что само по себе. Пусть через год-другой, кто-то из журналистов, собрав все факты воедино, докажет, как дважды два, что было допущено беззаконие, и все дело не стоило выеденного яйца. Пусть дадут интервью возмущенные вкладчики, выступят с трибуны, с деланной искренностью, откормленные депутаты-правозащитники. Но дело будет сделано. Собственность перераспределена, акции и дивиденды поделены, денежные потоки перенаправлены. И все затихнет, как уже затихало много раз. Останутся искалеченные судьбы тех, по кому прошлось колесо правосудия — притихшие и поумневшие. Что старое ворошить — слава Богу, живы — и то ладно. «Стрелочники» будут досиживать срока. Победители наращивать капиталы. Исполнители прикрутят новые звездочки на погоны и продолжат делать свой бизнес, попутно подбирая куски, брошенные щедрой рукой с хозяйского стола. Все было и то, что будет — было тоже.
