Юлий Дубов - Меньшее зло
Но вскоре после того, как ночной звонок Мамеда круто изменил его жизнь, Аббас решил завести библиотеку. Вызвал человека, дал денег и сказал:
— Библиотеку сделай, чтобы было всё, что люди читают. Понял?
Тогда у него и появился книжный шкаф с позолоченными уголками на дверцах, отсвечивающими синевой стёклами, «Анжеликой» и многотомными похождениями Бешеного, Гарднером и Чейзом. Читать не читал — не доходили руки, но получилось солидно.
На Аббаса с уважением поглядывали соседи по подъезду, узнавшие из газет и телевизора о его фантастическом взлёте. Ему понравилось отвечать кивком на заискивающие приветствия соседей по двору. С ним заговаривали, стараясь запомниться, уже начали обращаться с просьбами — тяжело больна дочка, нужны деньги на больницу, есть интересное предложение типа по бизнесу и так далее. Пару раз спросили, не собирается ли прикупить квартирку рядом или сверху. А когда Аббас сказал, что не собирается, все дружно решили, что богатый сосед намерен съехать — не может же он вечно проживать в халупе.
А съезжать-то Аббас и не намеревался: он набегался и хотел покоя.
Потом пришёл человек с сонными глазами, и Аббаса, будто щепку, завертел крутой водоворот. Снова пришлось бежать — сперва на квартиру к американской журналистке, потом, вместе с ней, на Кавказ, в город, из города — в полуразрушенный клуб в ауле, где скотину держать не стали бы, постеснялись, а он не одну неделю просидел в темноте, и оттуда пришлось уходить, оставив за спиной трупы трёх русских солдат, уходить в горы, где со всех сторон враги, а самый опасный, тот, что зарезал русских, шёл рядом и не вынимал руку из кармана.
Опять вернулись в город, там грязная конура, с продранным линолеумом, отбитым кафелем и ржавой раковиной, без горячей воды и с одной продавленной кроватью, на которой спала журналистка, а он, Аббас, валялся, как пёс, на драном матрасе, на полу, в прихожей, где дуло из-под двери. От посторонних шорохов пропадал сон, и начинало бешено колотиться сердце.
Но даже когда дом затихал на ночь, Аббас засыпал не сразу. Осторожно подползал к ведущей в комнату двери и прислушивался к дыханию девушки. О том, чтобы войти, он не смел и думать — в любой момент мог бесшумно возникнуть повар-убийца. Предупреждение было первым и последним.
— Если ты, баран вонючий, — безразлично произнёс Шамиль, открывая и закрывая нож, — хоть раз к ней подойдёшь, ты у меня собственные кишки жрать будешь. Клянусь.
Это подействовало, хотя Аббас так и не смог вытравить из памяти, как полетели пуговички с рубашки в клетку, как она слабо вскрикнула и замолчала, будто захлебнувшись собственным голосом, и как под его рукой заходила покрывшаяся капельками влаги грудь. И каждый раз, когда возникала перед глазами совсем непохожая на интернетовские картинки наполовину укрытая белой пеной фигурка в ванне, суетливо и безнадёжно пытающаяся спрятаться от его взгляда, Аббас снова и снова задерживал дыхание. Слушал.
Так ведь тоже может быть, что она сама захочет. Вполне может быть. Надо только не пугать её, как там, в ауле. А когда она сама захочет, можно будет сказать повару — пошёл вон, от вонючего барана слышу, это моя женщина, она сама ко мне пришла и хочет быть со мной.
Эти мысли и спасали его от накатывавших волн страха и тоски по разрушенной жизни, по московскому дому, который он теперь никогда не увидит, по телевизору и шкафу с непрочитанными книгами, по соседям, которых знал только в лицо, но которых ему теперь не хватало, по «Мерседесу» с водителем и по ресторанам, где его начали признавать.
Ожидание прихода девушки закончилось сразу, как только появились четверо, которых привёл Шамиль. Было видно, что они знают друг друга много лет. Впервые Аббас заметил у толстого повара нечто вроде военной выправки.
— Поручено проводить твою красавицу до поворота. — сказал один из пришедших. — Сам скажи, а то она нас может напугаться.
— Надолго? — спросил Шамиль.
Пришедшие дружно пожали плечами.
— Так вроде на сутки. До особых распоряжений, вроде. Наше дело — проводить.
Сутки. Красавицу. До особых распоряжений. Аббас подскочил на матрасе, сел на пятки и обхватил себя руками за грудь так, чтобы не было видно дрожащих ладоней. Сейчас её уведут, и эти сутки она проведёт с мужчиной. В этом нет сомнений, потому что запомнился медленный, уверенный в исходе взгляд чернявого, там, при первой встрече в особняке. Он неторопливо разденет её, тяжело дышащую от вожделения, и затем будет долго, целые сутки, извлекать из женщины то жалобные, то торжествующие всхлипы восторга, рыжие волосы её слипнутся от любовного пота, бессильно, после очередной судороги, упадут руки, которыми она закрывалась от Аббаса в московской ванне, гонимый жаром страсти вихрь закрутится вокруг догорающих свечей, тела переплетутся вновь…
Дженни показалась в двери, впервые за всё время их знакомства не в джинсах, а в юбке, прятала глаза, и Аббас понял, что она знает, зачем и куда едет.
— Би-лядь, — выговорил он тихо и ненавидяще, — би-лядь рублёвая.
Дженни услышала, потому что дёрнулась на пороге и тут же исчезла, прикрывая шарфом лицо. Последний из четверых обернулся, укоризненно покачал головой и с лязгом повернул в замке ключ.
Поворот ключа и поставил точку. Сперва отняли все. Потом отняли женщину. Жизнь кончилась.
Через несколько часов вернулись вместе с Шамилем, притащили длинные картонные коробки. В маленькой комнате сразу стало тесно.
— Тебя как зовут? — спросил длинный, со шрамом на щеке. — Меня — Юра. Давай-ка, брат, мы с тобой махнемся. Я сегодня в коридоре посплю, а ты уж здесь, в апартаментах. Заходи, поможешь разбираться. У нас, советских людей, правило простое — кто не работает, тот не ест.
До часу ночи распаковывали и чистили оружие. Ручные пулемёты и гранатомёт Аббас узнал сразу, по Карабаху запомнились, про широкоствольную трубу коротко буркнули — «зажигалка», и он понял, что огнемёт. Ещё в коробках обнаружилось с десяток пистолетов, брезентовые ленты с длинными, в ладонь, гильзами от неведомого стрелкового оружия, два деревянных ящика со снайперскими винтовками. Гранаты на длинных ручках — россыпью. Кожаный поясок с торчащими рукоятями ножей передали Шамилю.
— Спасибо, мужики, что не забыли, — растроганно сказал Шамиль. — А то я как без рук… Подсобным материалом приходится обходиться. Сейчас такой ужин сделаю — пальчики оближете, язык проглотите.
Потом двое — Женя и Владимир Петрович — ушли спать в припаркованную под окнами «Газель», Юра, как и обещал, лёг на матрас в коридоре, а Шамиль и главный — Максим — остались с Аббасом в комнате, расставив по углам батарею из мобильных телефонов.
Время пошло.
Заваруха в городе случилась примерно на пятый день. Сперва со стороны Красноармейской послышались хлопки выстрелов, потом ещё в нескольких местах, сразу же завыли милицейские сирены, и видно было, как по Весёлой пролетели машины ОМОНа. Практически тут же засвиристел чёрный сундук с антенной, пристроенный для надёжности связи на подоконник.
— Да, — сказал Максим, натягивая белую куртку с чёрными разводами, — да. Понял. Понял. Пять минут на сборы, пять на дорогу. Десять минут на развёртывание. Всего двадцать. Через двадцать минут будем готовы. Есть. Капитан! — это Жене. — Беги в машину. Снаряжайтесь. Через пять минут отбываем. Шамиль, ты здесь останешься. На хозяйстве.
Через час появился охранник Андрей, цыкнул на Аббаса, загнав его обратно в комнату, и вызвал в коридор Шамиля. Говорили недолго, потом хлопнула входная дверь, и Шамиль вошёл в комнату. Он необычно сгорбился, подошёл к окну и встал там, вглядываясь в темноту. Повернулся, и Аббас с удивлением заметил, что у повара-убийцы мокрые глаза.
Волоча ноги, Шамиль прошёл на кухню, гремел посудой, потом вернулся с подносом, накрытым нечистым полотенцем с нарисованными пирогами и самоваром, поставил поднос на стол. Разлил водку по стаканам, подвинул на середину блюдце с хлебом и грубо порубленной колбасой, сделал приглашающий жест.
— Подойди, — сказал Шамиль. — Водку возьми. Чокаться не будем.
— Кто-то умер? — сочувственно спросил Аббас.
Шамиль ненавидяще посмотрел на него.
— Не твоё дело, сука. Ты никого из них не знал. Пей и вали в коридор. Отдохни. У тебя сегодня длинный день будет.
Сквозь неприкрытую дверь Аббас видел, как повар сидит за столом, рядом с пустой бутылкой, обхватив голову руками. Вокруг нетронутых ломтей колбасы крутилась стайка ленивых зимних мух. Из комнаты доносился непонятный звук — не то заунывное пение, не то скулёж, похожий на собачий. Под этот звук Аббас и уснул. Очнулся, когда Андрей и с ним ещё двое, в чёрной форме, привезли Дженни.
— Кончай ночевать, — скомандовал Андрей. — Времени нет. Заходи в апартаменты, инструктаж начинается.
О ночных событиях ни слова сказано не было, но и так ясно, что произошло нечто из ряда вон. В результате поступил приказ — Дженни и Аббаса немедленно вывозить из города. Сперва в другой российский город, в какой — знать не положено. Оттуда — дальше по маршруту. Маршрут не обсуждается.
